Советские 70-е: “Возьмемся за руки друзья, чтоб не пропасть поодиночке…”

Angus Roxburgh

К  столетию  революции -  моя  история о  людях  не  поддававшихся  режиму,  сидевших  вокруг  кухонного стола  в  дружеском,  духовном  единении, утерянном  в  западной  жизни.

“Я  прожил  в  Советском Союзе  два года в 70-х, во  времена  правления  несменяемого Леонида Брежнева” Photograph: Mondadori/Getty Images

6 November 2017

В  дни,  когда мир отмечает  столетие Русской  революции,  внимание,  с  полным  на  то  основанием,  сфокусировано  на ужасах режима, которому  она  положила начало.

Русские и порабощенные ими народы  пережили  век почти немыслимой боли. Десятки миллионов погибли во время революции и гражданской войны, во время принудительной коллективизации,   террора 1930-х и Второй мировой войны. Потом  были  послевоенные репрессии, и, наконец,   взрыв чувств конца коммунизма и  ошеломительных  попыток внедрить  капитализм и демократию. Русским  должны быть  отпущены  их  грехи  за то, что они пережили  в  их новейшей истории.

Ответ интеллигенции был - “внутренняя  эмиграция”, отсутствие свободы,  на самом деле, стимулирует  свободомыслие.

Я жил в Советском Союзе в течение двух лет в 1970-х, в разгар холодной войны, во  времена  правления  несменяемого Леонида Брежнева. Это было государство, которое изолировало себя от мира, в котором коммунистическая партия  попыталась осуществить полный идеологический контроль. Она  полагала, что централизованное государственное  планирование  может  организовать экономику более эффективно, чем рынок. На самом деле плановая экономика оказалась едва-едва  управляемым хаосом, усугубляемым  повседневной коррупцией и  откровенной  глупостью. Если продавщица больше интересовалась накрашиванием  ногтей, чем  обслуживанием  покупателя,  вы  мало что  могли  с  этим  сделать.

И все же,  так или иначе, но  в  моей  памяти сохранились не  угнетающая атмосфера  и  пустые полки магазинов,  а общество, которое процветало на чем-то, что отсутствовало в нашей  беспокойной  западной  жизни –  на  чувстве  духовной  близости  и  товариществе,  которыми  русские умудрялись побороть  систему. Сахар и надежда были одинаково дефицитными товарами, и друзья   великодушно  делились  ими. То, что, на первый взгляд, походило  на растоптанную страну, было на самом деле людьми, занимающимися пассивным, угрюмым, невысказанным сопротивлением злу, помогая друг другу  пережить идиотию, навязанную им  системой.

Если бы я должен был  спроектировать памятник Советскому Союзу, то это был бы кухонный стол. Вокруг  него я  бы усадил группу  друзей,  с  сигаретами  и стаканами  водки в руках,  на  столе  лежала  бы  буханка хлеба  и  и  несколько  соленых  огурцов.  Один  задумчиво смотрит в окно.  На полке магнитофон играет песни  замечательных  поэтов-бардов  Окуджавы или Высоцкого, изливая боль, у которой не было никакого другого выхода  с  неуклюжих кассет,  записанных  и  перезаписанных  и  переперезаписанных  и  передаваемых  из рук в руки. На табуретке  лежит  груда “толстых журналов”, литературных журналов России, которые время от времени  публиковали  редкие  драгоценные  жемчужины  диссидентства  или сатиры.

Ответом  интеллигенции на тоталитаризм была  “внутренняя  эмиграция”. В этом мире свободомыслие на самом деле стимулировалось  отсутствием официальной свободы. Радиопередачи на коротких волнах представляли  собой единственный путь выживания миру вне кокона, в который коммунистическая партия  пыталась  заключить  своих граждан. Западные станции, такие как "Голос Америки", Би-би-си и Радио-Свобода были коллективно  известны как “голоса”. Я помню  как  иногда  ночью  слышал  их позывные,  доносившиеся  из темноты соседней квартиры, и понимал  что  там  собрались люди  которые  жаждали  услышать  правду.  Без изобретения радио, Советские власти, возможно, держали  бы  своих граждан в полной темноте.

Двое  из моих лучших друзей были известными учеными. Я спросил их однажды, что они делали в 1968 году, году,  когда  советские танки сокрушили Пражскую весну, а  студенты организовали  протесты  по  всей  Западной Европе. Они были в экспедиции, жили в  палатках цвета хаки в горах Тянь Шаня,  вполголоса пели  крамольные  песни  сидя  вокруг костра,  в  своих  разговорах  они  высказывались  решительно  против  антизападной истерии, исходящей  из Кремля. Позже они нашли для  себя  убежище в “научном городке” Новосибирска, где контроль, как   считалось, был менее строгим. Они даже провели  там  песенные  фестивали  для запрещенных певцов.

Для интеллигенции “советская” жизнь – с ее пропагандой, партийными  собраниями  и   идеологической обработкой –  оставалась  за  воображаемой  стеной. Они наблюдали её  издалека, как танец демонов вокруг огня, в то время как они создали для себя лучший мир -  цельный и честный, далекий от ужасов века.

У  рабочего класса  был   свой  способ  отстраниться  от   государства,  способ  сформулированный  в  словах: “Они делают  вид  что  платят,  мы  делаем вид что  работаем”. И люди  всех  классов  находили  радость в маленьких, простых удовольствиях жизни – в дружбе,  товариществе, смехе, прогулках в лесу. В распространяющейся атмосфере страха и подозрительности,  единственные люди, которым вы действительно могли   доверять, это  были  ваша  семья  и самые близкие  друзья.

Разговоры у кухонного стола были маленьким теплым  пятном  света в тоталитарной темноте. Сегодня  уже  не  так.  Мои российские друзья говорят, что те  наполненные  смыслом (пьяные) разговоры о жизни уступили  место  приземленным озабоченностям западного  общества – работа, деньги, праздники,  гаджеты.

Никто не  хотел  бы  назад - в  темноту. Но как  жаль что  этот  мягкий  свет  также   должен  уйти  в  небытие.