Путём шахида

Чтобы сойти за своего в Ингушетии на машине с дагестанскими номерами, при пересечении осетинской границы надо отстегнуть ремень безопасности и выключить ближний свет. Этого достаточно, чтобы не вызвать никаких подозрений: ни осетинский, ни ингушский блокпост нашими документами не интересуются.

В Назрани тепло, солнечно и ни одного человека в форме на улицах. От этого она кажется более мирной, чем Москва. На вопрос о том, что происходит в Ингушетии после взрывов, собеседники — от таксиста до оператора телевидения — спрашивают: «После каких?»

На стоянке у назранского рынка, откуда отходит автобус в Москву, такое же спокойствие. Прогуливаются неторопливые старики в шляпах и жилетках, щебечут девушки на шпильках в умопомрачительных юбках не выше колена.

В багажное отделение автобуса пассажиры загружают поклажу, включая коробку с мантоваркой и огромный ковер. Хозяин автобуса — молодой парень Магомед — при виде моего удостоверения слегка напрягается, но тоже ненадолго и только потому, что за два часа до этого к нему приходили сотрудники ФСБ и показывали посмертные фотографии московских шахидок. Фотографий было три, на одной из них была девушка явно славянской внешности (возможно, одна из неопознанных жертв теракта). Магомед говорит, что никого из троих раньше никогда не видел.

У меня знаешь память какая! Я через два года тебя встречу — узнаю. А эти женщины вообще не ингушки.

Как ты определяешь?

Ну, ты вокруг посмотри, да? Видишь, у нас какие девушки красивые! А те некрасивые были. Одна вообще на цыганку похожа.

Еще сотрудники ФСБ задавали Магомеду, говорит он, «разные неприятные вопросы».

Это какие? — спрашиваю.

То-се… — отвечает Магомед. — Веду ли журнал учета…

В «журнал учета» водитель автобуса должен записывать паспортные данные пассажиров. Должен, но не записывает — по крайней мере в Назрани. Впрочем, большинство пассажиров он и так знает лично — республика крошечная. Единственный журнал учета, который ведут водители — это большая тетрадка в клетку, куда записываются телефоны и имена людей в Москве, которым предназначаются посылки и передачи. Большая часть вещей в багажном отделении автобуса принадлежит людям, которые сами никуда не едут.

Пассажиров всего десять. Все, кроме одного пожилого мужчины, который едет к сыну в Иваново — женщины.

Спрашиваю одного из водителей — Исраила — сколько раз за дорогу нас проверят.

Обычно раз семь-восемь, — говорит он. — Но сейчас на каждом посту будут останавливать…

Я ожидала того же. Через сутки стало понятно, что мы оба одинаково плохо знаем свою страну.

Чтобы сесть в автобус, никаких документов предъявлять не надо. Деньги платишь в руки водителю. Автобус отправляется в четыре часа дня, и до темноты мы успеваем добраться до границы Краснодарского края, проехав пост на выезде из Ингушетии, короткую полоску Северной Осетии и Кабардино-Балкарию. Балкарский пост считается самым «злым», и Исраил рассказывает мне, что нас ждет:

Там и таможенники, и ДПСники, и кого только нет…

Но балкарский пост почему-то не останавливает нас вообще — только наряд ГИБДД ОВД Терского района на легковой машине где-то на трассе требует с водителя 100 рублей штрафа за наезд шиной на разделительную полосу. На всех остальных водители отдают заранее собранные у нас паспорта на регистрацию — их данные пробивают через компьютер. Посты ДПС в европейской части России вообще не воспринимаются всерьез после кавказских блокпостов, больше похожих на небольшие укрепрайоны. Впрочем, ни на тех, ни на других никто ни разу так и не сверил паспорта с лицами их обладателей. Где-то к в Краснодарском крае зашедший в автобус человек с фонариком просто пересчитал нас по головам. Он же поинтересовался содержимым нашего багажника, но тоже удовлетворился лишь поверхностным осмотром. Ни одна служебная собака наши мантоварку, ковер и прочие коробки на обнюхала.

Единственный раз интерес к пассажирам автобуса проявили двое людей в штатском, мужчина и женщина, сопровождавшие сотрудника ДПС на посту возле города Елец в Воронежской области. На стеклянном щите там висел плакат с фотографиями и заголовком огромными буквами — «Этого могло не случиться». Я подумала, что речь про теракты, но на фотографиях оказались помятые машины — речь шла об обычных ДТП.

Откуда едете? — спросила водителей девушка с блокнотом в руках.

Из Ингушетии, — ответил хозяин автобуса Магомед.

Из России, — буркнул водитель Исраил.

Что, всем нужно в Москву?.. — недовольно пробормотала девушка, когда Исраил вручил ей паспорта. Потом обратилась к нам:

Кто-нибудь везет оружие?

Здесь одни женщины, — ответил Исраил.

А нас женщины и взрывают… — ответила девушка. Впрочем, поговорить ни с кем из них, как это делают, например, сотрудники службы безопасности израильских авиакомпаний, она почему-то не захотела.

Давайте теперь отделим Северный Кавказ и никого оттуда вообще пускать не будем. И наоборот тоже… — еще долго продолжал бурчать Исраил.

— Хай живе Степан Бандера и его жена Парася… — неизвестно на что именно ответил Магомед.

Из девяти женщин в нашем автобусе три девушки — студентки, которые учатся в Москве, еще одна едет к мужу, который там работает. Зарема с дочкой в Москве живут — давно, еще с 1992 года. В Назрань они ездили на поминки брата Заремы — исполнилось 40 дней с момента его гибели. В феврале он стал случайной жертвой очередного взрыва, у него осталась жена и двое детей, теперь им положено пособие — 100 тысяч рублей, которые еще не заплатили. Зарема за дорогу выпивает пачку цитрамона от головной боли, но он не помогает. Когда от февральского взрыва в Назрани разговор переходит к недавним в столичном метро, Зарема выражает общую точку зрения: «Это выгодно кому-то в Москве». Версия, которая в самой Москве считается маргинальной, в нашем автобусе просто не имеет конкурентов.

За Каширой водители возвращают нам паспорта — больше постов не будет. Я ожидала тотальной проверки содержимого автобуса и пассажиров в Лужниках, но в дороге выяснилось, что стоянку там московские власти после взрывов закрыли — в рамках обещанного усиления транспортной безопасности. В результате теперь автобусы с Кавказа приезжают кто куда и ночуют кто где.

Исраил с Магомедом высаживают нас у метро Юго-Западная, на прощание вручая квитанции за проезд. Мне пригодится для бухгалтерии, остальным — для московской милиции, когда та все же захочет проверить у ингушских женщин документы…