Прекратить «Большую Игру»

Спустя двадцать лет после конца Советского Союза, новости с Южного Кавказа не утешают. Две самых длинных границы региона, которые пролегают между Арменией и Азербайджаном и между Грузией и Россией, остаются полностью или частично закрытыми. Коррумпированные бюрократы делают даже формально открытые границы закрытыми для свободной торговли. Три микрогосударства - Абхазия, Южная Осетия и Нагорный Карабах - существуют в сумеречной зоне, отдельно от их «родителей» советской поры – Грузии и Азербайджана, но, тем не менее, фактически не являются суверенными. Сотни тысяч беженцев изгнаны из своих домов войной. Нищета и безработица распространены повсеместно. Миллионы людей работают как гастарбайтеры вдали от дома, главным образом в России. Вина за создание этой картины несчастья лежит как на внутренних, так и на внешних факторах.

Какая часть ответственности лежит на внешних силах? Мне кажется, наши ошибочные восприятия и интерпретации помогли сделать плохую местную политическую ситуацию ещё хуже. Я считаю, что существуют три опасных ложных представления, т.е. неверных понятия, миража, об этом регионе, которые приводят к совершенно бесполезным действиям.

Первое, наверное, самое старое ложное представление: мысль, что данный регион является "Большой Шахматной доской", где крупные державы используют местных жителей как пешки для достижения своих собственных целей. Однако, фактически, это не так. На самом деле, геополитические погодные условия изменились, и местным жителям удаётся манипулировать внешними силами не меньше, чем наоборот.

В 21-ом столетии Кавказ – это всё равно Кавказ, во всей его сложности и разнообразии, – не ассимилируемая область России, Турции или Ирана. Народы Кавказа могут быть слишком слабыми, чтобы процветать, но они остаются достаточно сильными, чтобы противостоять поглощению их более крупными соседями. Это можно назвать "балансом уязвимости". В многовековой истории армяне, азербайджанцы, грузины, так же как и другие небольшие этнические группы региона, постоянно переживали вторжения и сопротивлялись ассимиляции. Правда, цена выживания выливалась в форму фаустовских договоров с великими державами, по которым азербайджанцы связывали себя с турками и британцами; грузины – с немцами и британцами; армяне, абхазцы и осетины – с русскими.

Внешней силой, которая больше всего определяла судьбу региона в прошлом столетии, была советская Россия, которая в то время не столько решала кавказские противоречия, сколько загоняла их внутрь. Начиная с 1920 года, регион находился под удушающей авторитарной властью Советов. Когда советская власть ослабла в последний период правления Горбачева, маятник закачался вновь. Годы 1919 и 1991 имели много общего; абхазцы и осетины искали российской помощи против того, что они видели как грузинскую националистическую угрозу, в то время как недавно ставшая независимой Грузия смотрела на новых западных союзников в надежде защитить себя от российской угрозы. Проматываем ленту вперед – до августа 2008-го: долго закипавшие на медленном огне напряженные отношения помогли сделать Южную Осетию ареной худшего столкновения между Россией и Соединёнными Штатами, начиная со времён окончания холодной войны.

Учитывая сложность этих отношений, лучше описать эту картину не как гигантскую шахматную доску, а как замок, построенный из костяшек домино, в котором всё строение шатается, если вы вынимаете одну из них.

Второй мираж – это призрак российского медведя, нависающий над этой частью мира, готовый раздавить почти беззащитные кавказские народы даже и сегодня. Я полагаю, что это является преувеличением. Безусловно, Россия – всё ещё самый влиятельный внешний фактор в регионе. В 1990-х годах русские военные действительно грубо вмешивались в кавказские конфликты, и российские войска были размещены всего только в 30 милях от Тбилиси, в городе Ахалгори. Но всё же возможности России контролировать ситуацию гораздо меньше, чем полагает большинство наблюдателей.

Во-первых, это – география, которая ограничивает роль России здесь. Физический барьер Большого Кавказского хребта и сильные традиции независимой государственности на южном Кавказе вынуждали и царскую Россию, и Советский Союз полагаться на местных руководителей, чтобы поддерживать своё правление. Число этнических русских, живущих в этом регионе, всегда было небольшим. То же и сегодня, у России здесь очень мало и людей, и рычагов влияния.

Многие из западных аналитиков рассматривали войну 2008 года как доказательство нео-империалистических планов России относительно доминирования на Южном Кавказе и в "ближнем зарубежье" вообще. На самом деле Москва провела большую часть прошедших двух лет, выдвигая стимулы и предлагая подарки Армении и Азербайджану, а президент Дмитрий Медведев лично уделял много времени и сил мирному процессу в Нагорном Карабахе. Недавнее упрочение военного союза России с Арменией не может завуалировать долгосрочное стратегическое отступление с Кавказа, где местные игроки, включая армян, предпочитают развивать партнёрские отношения не с кем-то одним, а со многими. Сегодняшний Кавказ – это сообщество, в котором Россия – один из нескольких международных игроков, и где имеют значение только экономические, а не военные инструменты.

Даже в отколовшихся Южной Осетии и Абхазии, которые обе восприняли де-факто российский контроль как цену за их отрыв от Грузии, влияние России не столь весомо, как это выглядит. Москва инвестирует миллионы долларов в территории, т. е. те деньги, которые ей нужны в другом месте. Практически ни одна страна не последовала примеру России в признании независимости этих двух территорий; поступок Москвы вызвал недовольство на своенравном Северном Кавказе.

В долгосрочном плане мирное разрешение этих замороженных конфликтов вполне возможно, прежде всего потому, что неспособность выработать решение по этим двум территориям сокращает дееспособность Москвы по ещё более срочной проблеме безопасности – на её собственном неспокойном Северном Кавказе. Россия не может стабилизировать Чечню, Дагестан и Ингушетию самостоятельно, и, в конечном счёте, нуждается в помощи грузин, абхазцев, осетин и Запада, чтобы сделать это. Соглашение по Южной Осетии, которая экономически всегда была частью Грузии и связана с Россией только одним туннелем через горы, конечно же достижимо в следующее десятилетие.

Таким образом, всемогущий российский медведь – это что-то вроде иллюзии; Москва, конечно, остается колючей и непредсказуемой, но не всесильной.

Третий мираж – восприятие Южного Кавказа как области большого стратегического интереса Запада – подход, который, как это ни парадоксально, фактически приносит больше вреда, чем пользы.

Два фактора привели к возникновению мифа, что Южный Кавказ имеет глобальное значение: во-первых – желание видеть область как новый жизненно-важный энергетический коридор для Запада; во-вторых – желание видеть её как зону для расширения НАТО.

С точки зрения энергетики, Южный Кавказ – действительно важный транспортный коридор для нефти и газа Каспийского моря; у Азербайджана была серьёзная нужда в трубопроводах, независимых от России и Ирана. Нефть, перекаченная через трубопровод Баку-Тбилиси-Джейхан, принесла Азербайджану миллиарды весьма необходимых долларов, и, несколько меньше, – Грузии. Каспийский газ уменьшил зависимость обеих стран от России. Но многие из западных политиков неправильно рассматривают трубопроводы как стратегическую игру с нулевой суммой. В 1990-х несколько новых энтузиастов Каспия поверили экстравагантным заявлениям о запасах нефти Каспийского моря, сравнимых с запасами Кувейта или Саудовской Аравии. Эти оценки, как позже оказалось, были чрезвычайно преувеличены. Парочка неудачных метафор сделала представление о вещах ещё более далеким от реальности. Слова "новый Великий шёлковый путь", протянувшийся от Средней Азии через Чёрное море, хотя и звучат романтически красиво, к сожалению, вызвали в воображении эру средневековых княжеств. И идея "Большой Игры", приравнивающая новый интерес к Южному Кавказу к борьбе за влияние между царской Россией и Великобританией в Средней Азии и Афганистане в 19-ом столетии, отбрасывала местных жителей в сторону, как пассивные объекты воздействия, не рассматривая их в качестве смертельных конкурентов Москвы. Эти метафоры необоснованно усилили надежды небольших стран на то, что они важны для Запада пока они противостоят России. Ретроспективно, стратегические стремления установить свои позиции, усилить свою роль в регионе, бежали впереди трезвой оценки своего места на европейской энергетической карте и её экономических потребностей.

Другая большая стратегическая иллюзия, предложенная Кавказу Западом, – продвижение НАТО в Грузию. Проблемой было не право Грузии присоединиться к НАТО, за это хорошим большинством проголосовала грузинская общественность на референдуме. Проблема была в том, является ли это активное продвижение политическим благом для Грузии или для НАТО? Теперь ясно, что не является. Оно не улучшало безопасность Грузии, и НАТО не было готово принять страну с неразвитыми вооружёнными силами, слабыми государственными институтами и двумя нерешёнными конфликтами на её территории. Как стало ясно в августе 2008-го, грузинский президент Михаил Саакашвили полагал, что у него было гораздо больше поддержки в Вашингтоне для его действий в Южной Осетии, чем это фактически было. Когда конфликт закончился, Грузия оказалась без Абхазии и Южной Осетии, и без плана действий относительно присоединения к членству в НАТО.

Было бы намного лучше вместо такого риторического и выборочного стратегического сотрудничества сосредоточиться на инвестициях более низкого уровня – в строительство государственных институтов. Это, по крайней мере, позволило бы местным деятелям трезво оценить свои собственные силы, и это то, на что они сами должны просить западных покровителей обратить внимание. Всё это приводит меня к парадоксальной мысли, что здоровая доза стратегической незначительности была бы очень полезна для Южного Кавказа. Видение региона в таком ракурсе позволило бы местным и нерегиональным политикам сконцентрироваться на решении существенных каждодневных проблем.

Я полагаю, что Южный Кавказ извлёк бы выгоду из перемирия между современными великими державами, которые благосклонно относятся к интересам других, пока их намерения не являются враждебными. Внерегиональные деятели должны договориться не поставлять наступательное вооружение и сотрудничать, чтобы остановить любое соскальзывание к конфликту. Такая перспектива возможна, только если область не принадлежит ни к какой организации безопасности, – промежуточный статус, делающий её зоной нейтралитета, а не конфликта.

В настоящее время, учитывая тяжёлое российское присутствие в Абхазии и Южной Осетии и тлеющий вулкан Карабаха, такое видение развития ситуации утопично. Однако у внерегиональных политиков есть возможность представить себе различные варианты будущего и строить свою политику в соответствии с представлениями.

Рука об руку с этой целью идёт экономическое видение: представьте себе Южно-Кавказский регион как зону свободной торговли и коммуникационный центр, связывающий пять направлений: Россию, Каспий, Иран, Турцию и Чёрное море. День, когда будет вновь открыта железнодорожная линия, идущая из России через Абхазию, Грузию, Армению, азербайджанский анклав Нахичевань в Иран, с ответвлениями вокруг Чёрного моря, в Турцию и Европу – явится днём, когда Южный Кавказ возвратит свою роль региона, имеющего реальные перспективы на будущее.

Немногие местные и внерегиональные деятели думают в этих терминах. Узкое понимание многосторонних отношений только как двухсторонних – постоянная проблема в политике Кавказа; проблема, осложнённая многочисленными стратегическими интересами и действиями таких стран, как Россия или Соединённые Штаты. Например, политика Вашингтона по отношению к Армении определялась, главным образом, Конгрессом, под давлением более чем миллиона армян-американцев, у которых есть сильное внутреннее лобби. В то же время, есть политика по отношению к Азербайджану, защитники которого сосредоточены в энергетических компаниях и в вооружённых силах (страна является источником нефти и газа и транспортным узлом для войск и поставок, направляемых в Афганистан). Есть грузинская политика Вашингтона, Грузия какое-то время была выставочным призом в "повестке дня демократизации президента Буша". Дело в том, что, за редким исключением, почти никто в Вашингтоне не думает, как подойти к Южному Кавказу как к области, проблемы безопасности и экономические потребности которой связаны и лучше всего решаются целостным региональным подходом.

Тем временем самые перспективные элементы изменений на Кавказе получают слишком маленькое признание. Это – местные мелкие бизнесмены и торговцы, родившиеся здесь, в регионе. Сегодня они зачастую делают свой бизнес за пределами Кавказа, не обогащая непосредственно свою страну. Мелкие торговцы безразличны к границам, этническим различиям и мифической "древней ненависти", которую политические деятели иногда вызывают в воображении, чтобы мобилизовать лояльность и вызвать ненависть. За прошлые два десятка лет международные организации потратили миллионы на проекты построения мира на Южном Кавказе, но самыми эффективными катализаторами международного сотрудничества были два рынка, появившихся самопроизвольно.

Один из них был рядом с деревней Эргнети, на административной границе Южной Осетии и Грузии. Грузины и осетины торговали практически всем – от автомобилей до спичек, и доход от этого рынка поддерживал Южную Осетию в течение десятилетий. Второй рынок был в деревне Садахло в Грузии, вблизи границы с Арменией и Азербайджаном, который служил базой для торговцев из обеих этих стран, – как раз тогда они были в состоянии войны. Урок этих двух рынков (оба теперь, к сожалению, закрыты) таков: данный регион – место, где живут динамичные люди, а не только группы враждующих людей.

Что же касается западных политических деятелей, то я полагаю, что каждый раз, когда они рассматривают вопросы вмешательства на Южном Кавказе, они должны задать себе два вопроса: "Помогают ли мои действия открыть границы и разблокировать, сделать свободным этот регион?" и "Полезны ли они простым людям, а не только правительствам?".