Дневник Анны Франк занесен в список наследия ЮНЕСКО
Дневник голландской девочки Анны Франк - один из наиболее известных и впечатляющих документов о зверствах фашизма - оказался в числе 35 объектов, включенных в регистр «Память мира» списка всемирного наследия ЮНЕСКО (Организация ООН по образованию, науке и культуре), сообщил источник в ООН. О других объектах дополнительной информации пока не поступало.
Анна Франк вела дневник с 12 июня 1942 по 1 августа 1944 года. Вся семья Франк, за исключением отца, погибла в фашистском концлагере. Уцелевший Отто Франк умер в 1980 году. РИА «Новости»
Полная версия этой страницы: О ВОЙНЕ
Многих война застала далеко от дома. Так Анна Васильевна Новикова, урожденная Ильина, 24 июня 1945 года была в Польше, куда попала по распределению после сельскохозяйственного техникума и работала агрономом. Немецкое наступление было стремительным, эвакуация не проводилась и люди бежали от войны кто как мог. Молоденькая агроном решила ехать от войны домой, во Владимирскую область. До железнодорожной станции добиралась пешком, сумела сесть в эшелон, уходящий на Восток. Однако, это не стало гарантией благополучного пути. Эшелон не раз бомбили, он по долгу стоял пропуская военные транспорты, в конце концов его завернули на юг, куда он и прибыл месяца три спустя, после отправления. Здесь девушке повезло еще раз. Её пожалел проводник почтового вагона и купил билет на баржу, отправлявшуюся вверх по Волге, к Нижнему Новгороду, которая, однако, до места так и не добралась. Остальной путь был проделан на перекладных. Примерно через пол года, после бегства из Польши, она наконец-то добралась до Владимира, откуда больше никогда и никуда не уезжала.
Этот последний вопрос стал камнем преткновения на переговорах.
О формальностях, связанных с временной демаркацией границы, и о взаимной передаче пленных договорились быстро. Что же касается выдачи трупов, то тут переговоры затянулись надолго.
Так как все бои происходили на территории Монголии и почти все убитые с обеих сторон были убиты на монгольской территории, то теперь, когда мы повсюду вышли на линию границы, японцы должны были предъявить нам, согласно нашему заявлению, всего-навсего не то сорок два, не то пятьдесят два трупа наших и монгольских бойцов, убитых за пределами монгольской территории в тот момент, когда мы замыкали кольцо вокруг окруженных японских войск. А японских трупов, зарытых на монгольской территории, насчитывалось, по нашим соображениям, пятнадцать - двадцать тысяч.
Здесь придется сделать оговорку. Общее число японцев, погибших за все время боев, было еще больше. Но доставка на родину тела убитого, а вернее, его сожженного праха, - для японцев ритуал, освященный религией и традициями. Поэтому до самого последнего момента, пока не замкнулось наглухо наше кольцо, японцы вывозили и вытаскивали в тыл тела своих убитых и стали зарывать их на месте только в последние пять-шесть дней боев, когда были совершенно окружены нами. Попало их в это кольцо около двадцати тысяч. Сдалось нам около двухсот человек. Из этих цифр нетрудно догадаться о степени ожесточенности боев и об упорстве сопротивления японцев.
Как выяснилось впоследствии, дерясь и погибая в этом окружении, японцы тем не менее хоронили своих, ведя специальные карты, а точнее, рисованные от руки планы, на которых они: помечали, где, в каком месте, на какой глубине и сколько похоронено трупов.
...
Японцы оказались в затруднении. Они, конечно, знали примерную общую цифру своих убитых, оставшихся на монгольской территории; одна часть этих убитых была похоронена ими самими, и это было нанесено на карты и планы. Другая часть была похоронена тоже ими самими, но планов не имелось: люди с планами не дошли - погибли. И, наконец, очень много японцев, погибших в самые последние дни, было зарыто уже после боев нашими похоронными командами.
События на Халхин-Голе, кончившиеся разгромом 6-й японской армейской группы, были небывалым позором для командования Квантунской армии, хотя сама по себе японская пехота, надо отдать ей должное, дралась в этих боях выше всяких похвал. Японское командование, по ходу дела представлявшее лживые то победоносные, то уклончивые - реляции, боялось того, что в печать и общество просочатся сведения об истинных размерах неудач и потерь. Эти сведения, кстати сказать, все-таки просочились потом, хотя и в неполном виде. Где-то, кажется в "Асахи", было напечатано, что японцы потеряли на Халхин-Голе не то пятнадцать, не то восемнадцать тысяч убитыми. Но паже и эта сильно преуменьшенная цифра произвела тогда в Японии сенсацию.
И вот, прося о передаче им трупов солдат, представители Квантунской армии, с одной стороны, в силу традиций, хотели, чтобы им было передано возможно больше количество трупов, а с другой стороны, выставляя свои требования, они не хотели указывать, какое количество их солдат и офицеров было в действительности убито. Тогда бы их заявка фигурировала как официальный документ. По этому поводу и шли длинные и хитроумные переговоры.
С советско-монгольской стороны тоже были некоторые затруднения. Нам и не хотелось заставлять своих бойцов выкапывать японские трупы и в то же время не хотелось пускать на монгольскую территорию для раскопок японские похоронные команды. Войска стояли в боевой готовности, район был укреплен, и предоставить японцам возможность осматривать его нам вовсе не хотелось.
Так возникли первые препирательства. Наконец мы согласились на то, чтобы японцы вырывали трупы своими силами. Тогда они предъявили карты, где были указаны погребения буквально во всех сколько-нибудь важных с военной точки зрения пунктах нашего расположения. Среди этих сорока - пятидесяти пунктов одни соответствовали действительности, другие могли соответствовать, а третьи были абсурдными.
Начались новые препирательства. Наконец договорились о том, что японцам будет разрешено выкопать трупы в десяти основных пунктах. При этом мы затребовали от них цифру, сколько всего их солдат погребено на нашей территории. Японцы заявили, что, по их подсчетам, на монгольской территории осталось три тысячи трупов, но так как мы ограничиваем возможность раскопок только десятью пунктами, то такого количества трупов они вырыть не надеются.
Затем пошли переговоры о составе команд. Выяснилось, что японцы хотят послать десять команд по сто человек в каждой. Японцы попросили, чтобы из уважения к умершим, которых будут откапывать их товарищи, мы бы дали возможность солдатам, которые будут работать, иметь при себе тесаки.
Мы согласились.
Тогда японцы попросили, чтобы их офицеры, которые будут руководить работами, могли иметь при себе огнестрельное оружие, а затем и позондировали почву, не могут ли и солдаты иметь при себе карабины. Потапов разозлился и спросил: не вхо-Дит ли в церемониал их военных почестей стрельба из пулеметов, не желают ли они прихватить с собой и пулеметы?
Вот тут-то, насколько мне помнится, майор-переводчик и произнес русскую поговорку: "Куда конь с копытом, туда и рак с клешней", - прикрыв этой иронией отступление.
В конце концов договорились: у солдат будут тесаки, а у офицеров мечи.
Новый спор возник о том, сколько же дней нужно десяти командам по сто человек, чтобы вырыть три тысячи трупов. Опять началась торговля. Японцы назвали не то двадцать, не то пятнадцать дней. Наши давали два дня, потом три, наконец согласились на пяти. Наши ссылались на то, что, исходя из сообщенной самими японцами цифры, каждый из тысячи их солдат должен за пять дней вырыть всего три трупа. Японцы в ответ говорили о трудностях поисков, о тяжелом грунте и о чувствах солдат, которые будут вырывать из земли трупы своих товарищей и должны делать это осторожно, чтобы не задеть их тела лопатами и кирками.
...
На вторые сутки после окончания мирных переговоров началась процедура передачи трупов. Было сделано десять проходов в колючей проволоке и организовано десять маршрутов с махальщиками на поворотах. На всякий случай вдоль маршрутов выставили побольше пулеметов во всех удобных, а иногда и неудобных местах.
Десять колонн японских машин с белыми флагами в один и тот же час двинулись через наше расположение. Раскопки продолжались сначала пять, потом три дополнительных дня, о которых попросили японцы, и еще два дня, которые мы добавили сами, - в общем всего десять дней. Если не ошибаюсь, японцы выкопали восемь с лишним тысяч трупов и могли бы копать еще и еще. Теперь мы бы им это охотно разрешили, имея на то особые причины.
Действовавшая на Халхин-Голе 6-я армейская группа генерала Комацубары была полностью уничтожена в боях, и тысячу человек, предназначенных для рытья трупов, японцам пришлось взять из состава тех двух или трех новых японских дивизий, которые к этому времени подтянулись к монгольской границе.
Говорили даже, что поначалу японцы специально взяли этих людей из разных дивизий с целью возбудить у новичков гнев и жажду мщения за погибших товарищей. Получилось же совершенно обратное.
В дни раскопок, как назло японцам, вдруг вновь установилась сухая и по-летнему жаркая погода. Трупы были похоронены уже давно. Как только вскрывали какое-нибудь место погребения, вокруг распространялся тяжкий смертный смрад. По мере того как трупы наваливали в грузовики, а солнце поднималось к зениту, смрад все усиливался, и к вечеру, когда грузовики, наполненные трупами, уезжали, становилось просто невыносимо дышать.
Сначала японские солдаты, перед тем как, согласно отмеченному на плане крестику, начать раскапывать могилу, становились в строй в положении "смирно", снимали свои каскетки, опускали их до земли, кланялись, потом надевали их и осторожно принимались за работу для того, чтобы, копая, не задеть тела погибших. Так было в первый день.
Но уже на третий или на четвертый день картина переменилась. Трупов было такое множество, смрад стоял такой страшный, солнце палило так немилосердно, что солдатам уже ничто не могло помочь, даже надетые на рот и нос просмоленные черные повязки. Солдаты знали теперь только одно: как бы поскорей развязаться с тем или другим погребением и закончить работу, назначенную им на сегодняшний день.
Вместе с лопатами теперь в ход пошли железные крюки, которыми подцепляли трупы. Лопатами рыли теперь уже вовсю, с маху, кроша землю и тела. Крюками поддевали, как дрова, и швыряли в машины полусгнившие лохмотья человеческих тел.
Картина эта была поистине чудовищной в своей бесконечности. Сделавшись тягостно-привычной, она все больше утрачивала свою первоначальную связь с уважением к останкам погибших товарищей. Теперь это была просто нескончаемая черная, страшная работа гробокопателей, что не замедлило сказаться на японских солдатах, несмотря на всю их дисциплину. Согласно полученным нами сведениям, солдаты похоронных команд были деморализованы. Во всех дивизиях пошли разговоры о том, какое громадное количество трупов похоронено там, в Монголии, и какое, значит, поражение понесли там японские войска.
Сначала японцы попробовали бороться с этим, прекратив посылку солдат из разных дивизий и назначив во все команды солдат из одной дивизии. Потом и это не помогло - слухи продолжали расходиться, и, несмотря на желание японцев выкопать как можно больше трупов, на десятый день они сами прекратили работы, вопреки нашей готовности разрешить их продолжение.
Так и стоит перед глазами эта картина: жаркий осенний день, даже не жара, а какой-то острый сухой зной. Легкий ветерок колеблет уже засохшую, полужелтую траву. В лощине стоят желто-зеленые японские грузовики с открытыми бортами, и на них навалено что-то черное и зеленое, на что страшно взглянуть и что еще страшнее представить себе, закрыв глаза.
...
За грядой холмов была довольно ровная степь. В степи, за несколько сот метров вправо от нас, начинался и уходил вдаль, глубокий ров шириной в два два с половиной метра. В нем было навалено что-то сильно дымившееся. Поодаль, метрах в тридцати, стояли солдаты с лопатами; а еще немножко поодаль - группа офицеров, наблюдавших за происходившим. Этот дым был тот самый, который мы видели издалека, с места переговоров, а этот ров был местом сожжения вырытых на нашей территории японских трупов. Взрывы, которые мы слышали, когда проезжали, и которые слышали и потом, когда уже миновали это место и поехали дальше, были взрывы обойм с патронами и гранат, оставшихся в обмундировании у убитых. Они рвались там, во рву, когда до них доходил огонь. Этим, кстати, наверное, объяснялось то, что, облив бензином очередную партию трупов, солдаты отходили на приличную дистанцию от рва.
"Так вот оно, пресловутое священное сожжение трупов, - подумал я. Кому чей прах попадет при таком сожжении? Что будет вложено в какую урну, чьи останки на каком из японских островов окажутся и, наконец, всегда ли это будет прах людей или иногда и прах убитых лошадей, которых тоже, бывало, закапывали по соседству с погребенными солдатами, а потом вместе отрывали и грузили на машины - не из пренебрежения, а просто потому, что в этой страшной каше из обрывков гниющих тел уже иногда не было человеческих сил разобрать где что".
Теперь все это, сваленное с грузовиков, лежало, облитое бензином, во рву и горело. Потом этот пепел клался в аккуратные урны, урны запечатывались, вывозились по железной дороге через Маньчжурию, через море и опять по железным дорогам развозились на места в патриархальные домики японских деревень, и престарелые родители верили, что заботливо сбереженный прах их сына действительно покоится в этой урне.
http:// lib.rus. ec/b/52040/read
О формальностях, связанных с временной демаркацией границы, и о взаимной передаче пленных договорились быстро. Что же касается выдачи трупов, то тут переговоры затянулись надолго.
Так как все бои происходили на территории Монголии и почти все убитые с обеих сторон были убиты на монгольской территории, то теперь, когда мы повсюду вышли на линию границы, японцы должны были предъявить нам, согласно нашему заявлению, всего-навсего не то сорок два, не то пятьдесят два трупа наших и монгольских бойцов, убитых за пределами монгольской территории в тот момент, когда мы замыкали кольцо вокруг окруженных японских войск. А японских трупов, зарытых на монгольской территории, насчитывалось, по нашим соображениям, пятнадцать - двадцать тысяч.
Здесь придется сделать оговорку. Общее число японцев, погибших за все время боев, было еще больше. Но доставка на родину тела убитого, а вернее, его сожженного праха, - для японцев ритуал, освященный религией и традициями. Поэтому до самого последнего момента, пока не замкнулось наглухо наше кольцо, японцы вывозили и вытаскивали в тыл тела своих убитых и стали зарывать их на месте только в последние пять-шесть дней боев, когда были совершенно окружены нами. Попало их в это кольцо около двадцати тысяч. Сдалось нам около двухсот человек. Из этих цифр нетрудно догадаться о степени ожесточенности боев и об упорстве сопротивления японцев.
Как выяснилось впоследствии, дерясь и погибая в этом окружении, японцы тем не менее хоронили своих, ведя специальные карты, а точнее, рисованные от руки планы, на которых они: помечали, где, в каком месте, на какой глубине и сколько похоронено трупов.
...
Японцы оказались в затруднении. Они, конечно, знали примерную общую цифру своих убитых, оставшихся на монгольской территории; одна часть этих убитых была похоронена ими самими, и это было нанесено на карты и планы. Другая часть была похоронена тоже ими самими, но планов не имелось: люди с планами не дошли - погибли. И, наконец, очень много японцев, погибших в самые последние дни, было зарыто уже после боев нашими похоронными командами.
События на Халхин-Голе, кончившиеся разгромом 6-й японской армейской группы, были небывалым позором для командования Квантунской армии, хотя сама по себе японская пехота, надо отдать ей должное, дралась в этих боях выше всяких похвал. Японское командование, по ходу дела представлявшее лживые то победоносные, то уклончивые - реляции, боялось того, что в печать и общество просочатся сведения об истинных размерах неудач и потерь. Эти сведения, кстати сказать, все-таки просочились потом, хотя и в неполном виде. Где-то, кажется в "Асахи", было напечатано, что японцы потеряли на Халхин-Голе не то пятнадцать, не то восемнадцать тысяч убитыми. Но паже и эта сильно преуменьшенная цифра произвела тогда в Японии сенсацию.
И вот, прося о передаче им трупов солдат, представители Квантунской армии, с одной стороны, в силу традиций, хотели, чтобы им было передано возможно больше количество трупов, а с другой стороны, выставляя свои требования, они не хотели указывать, какое количество их солдат и офицеров было в действительности убито. Тогда бы их заявка фигурировала как официальный документ. По этому поводу и шли длинные и хитроумные переговоры.
С советско-монгольской стороны тоже были некоторые затруднения. Нам и не хотелось заставлять своих бойцов выкапывать японские трупы и в то же время не хотелось пускать на монгольскую территорию для раскопок японские похоронные команды. Войска стояли в боевой готовности, район был укреплен, и предоставить японцам возможность осматривать его нам вовсе не хотелось.
Так возникли первые препирательства. Наконец мы согласились на то, чтобы японцы вырывали трупы своими силами. Тогда они предъявили карты, где были указаны погребения буквально во всех сколько-нибудь важных с военной точки зрения пунктах нашего расположения. Среди этих сорока - пятидесяти пунктов одни соответствовали действительности, другие могли соответствовать, а третьи были абсурдными.
Начались новые препирательства. Наконец договорились о том, что японцам будет разрешено выкопать трупы в десяти основных пунктах. При этом мы затребовали от них цифру, сколько всего их солдат погребено на нашей территории. Японцы заявили, что, по их подсчетам, на монгольской территории осталось три тысячи трупов, но так как мы ограничиваем возможность раскопок только десятью пунктами, то такого количества трупов они вырыть не надеются.
Затем пошли переговоры о составе команд. Выяснилось, что японцы хотят послать десять команд по сто человек в каждой. Японцы попросили, чтобы из уважения к умершим, которых будут откапывать их товарищи, мы бы дали возможность солдатам, которые будут работать, иметь при себе тесаки.
Мы согласились.
Тогда японцы попросили, чтобы их офицеры, которые будут руководить работами, могли иметь при себе огнестрельное оружие, а затем и позондировали почву, не могут ли и солдаты иметь при себе карабины. Потапов разозлился и спросил: не вхо-Дит ли в церемониал их военных почестей стрельба из пулеметов, не желают ли они прихватить с собой и пулеметы?
Вот тут-то, насколько мне помнится, майор-переводчик и произнес русскую поговорку: "Куда конь с копытом, туда и рак с клешней", - прикрыв этой иронией отступление.
В конце концов договорились: у солдат будут тесаки, а у офицеров мечи.
Новый спор возник о том, сколько же дней нужно десяти командам по сто человек, чтобы вырыть три тысячи трупов. Опять началась торговля. Японцы назвали не то двадцать, не то пятнадцать дней. Наши давали два дня, потом три, наконец согласились на пяти. Наши ссылались на то, что, исходя из сообщенной самими японцами цифры, каждый из тысячи их солдат должен за пять дней вырыть всего три трупа. Японцы в ответ говорили о трудностях поисков, о тяжелом грунте и о чувствах солдат, которые будут вырывать из земли трупы своих товарищей и должны делать это осторожно, чтобы не задеть их тела лопатами и кирками.
...
На вторые сутки после окончания мирных переговоров началась процедура передачи трупов. Было сделано десять проходов в колючей проволоке и организовано десять маршрутов с махальщиками на поворотах. На всякий случай вдоль маршрутов выставили побольше пулеметов во всех удобных, а иногда и неудобных местах.
Десять колонн японских машин с белыми флагами в один и тот же час двинулись через наше расположение. Раскопки продолжались сначала пять, потом три дополнительных дня, о которых попросили японцы, и еще два дня, которые мы добавили сами, - в общем всего десять дней. Если не ошибаюсь, японцы выкопали восемь с лишним тысяч трупов и могли бы копать еще и еще. Теперь мы бы им это охотно разрешили, имея на то особые причины.
Действовавшая на Халхин-Голе 6-я армейская группа генерала Комацубары была полностью уничтожена в боях, и тысячу человек, предназначенных для рытья трупов, японцам пришлось взять из состава тех двух или трех новых японских дивизий, которые к этому времени подтянулись к монгольской границе.
Говорили даже, что поначалу японцы специально взяли этих людей из разных дивизий с целью возбудить у новичков гнев и жажду мщения за погибших товарищей. Получилось же совершенно обратное.
В дни раскопок, как назло японцам, вдруг вновь установилась сухая и по-летнему жаркая погода. Трупы были похоронены уже давно. Как только вскрывали какое-нибудь место погребения, вокруг распространялся тяжкий смертный смрад. По мере того как трупы наваливали в грузовики, а солнце поднималось к зениту, смрад все усиливался, и к вечеру, когда грузовики, наполненные трупами, уезжали, становилось просто невыносимо дышать.
Сначала японские солдаты, перед тем как, согласно отмеченному на плане крестику, начать раскапывать могилу, становились в строй в положении "смирно", снимали свои каскетки, опускали их до земли, кланялись, потом надевали их и осторожно принимались за работу для того, чтобы, копая, не задеть тела погибших. Так было в первый день.
Но уже на третий или на четвертый день картина переменилась. Трупов было такое множество, смрад стоял такой страшный, солнце палило так немилосердно, что солдатам уже ничто не могло помочь, даже надетые на рот и нос просмоленные черные повязки. Солдаты знали теперь только одно: как бы поскорей развязаться с тем или другим погребением и закончить работу, назначенную им на сегодняшний день.
Вместе с лопатами теперь в ход пошли железные крюки, которыми подцепляли трупы. Лопатами рыли теперь уже вовсю, с маху, кроша землю и тела. Крюками поддевали, как дрова, и швыряли в машины полусгнившие лохмотья человеческих тел.
Картина эта была поистине чудовищной в своей бесконечности. Сделавшись тягостно-привычной, она все больше утрачивала свою первоначальную связь с уважением к останкам погибших товарищей. Теперь это была просто нескончаемая черная, страшная работа гробокопателей, что не замедлило сказаться на японских солдатах, несмотря на всю их дисциплину. Согласно полученным нами сведениям, солдаты похоронных команд были деморализованы. Во всех дивизиях пошли разговоры о том, какое громадное количество трупов похоронено там, в Монголии, и какое, значит, поражение понесли там японские войска.
Сначала японцы попробовали бороться с этим, прекратив посылку солдат из разных дивизий и назначив во все команды солдат из одной дивизии. Потом и это не помогло - слухи продолжали расходиться, и, несмотря на желание японцев выкопать как можно больше трупов, на десятый день они сами прекратили работы, вопреки нашей готовности разрешить их продолжение.
Так и стоит перед глазами эта картина: жаркий осенний день, даже не жара, а какой-то острый сухой зной. Легкий ветерок колеблет уже засохшую, полужелтую траву. В лощине стоят желто-зеленые японские грузовики с открытыми бортами, и на них навалено что-то черное и зеленое, на что страшно взглянуть и что еще страшнее представить себе, закрыв глаза.
...
За грядой холмов была довольно ровная степь. В степи, за несколько сот метров вправо от нас, начинался и уходил вдаль, глубокий ров шириной в два два с половиной метра. В нем было навалено что-то сильно дымившееся. Поодаль, метрах в тридцати, стояли солдаты с лопатами; а еще немножко поодаль - группа офицеров, наблюдавших за происходившим. Этот дым был тот самый, который мы видели издалека, с места переговоров, а этот ров был местом сожжения вырытых на нашей территории японских трупов. Взрывы, которые мы слышали, когда проезжали, и которые слышали и потом, когда уже миновали это место и поехали дальше, были взрывы обойм с патронами и гранат, оставшихся в обмундировании у убитых. Они рвались там, во рву, когда до них доходил огонь. Этим, кстати, наверное, объяснялось то, что, облив бензином очередную партию трупов, солдаты отходили на приличную дистанцию от рва.
"Так вот оно, пресловутое священное сожжение трупов, - подумал я. Кому чей прах попадет при таком сожжении? Что будет вложено в какую урну, чьи останки на каком из японских островов окажутся и, наконец, всегда ли это будет прах людей или иногда и прах убитых лошадей, которых тоже, бывало, закапывали по соседству с погребенными солдатами, а потом вместе отрывали и грузили на машины - не из пренебрежения, а просто потому, что в этой страшной каше из обрывков гниющих тел уже иногда не было человеческих сил разобрать где что".
Теперь все это, сваленное с грузовиков, лежало, облитое бензином, во рву и горело. Потом этот пепел клался в аккуратные урны, урны запечатывались, вывозились по железной дороге через Маньчжурию, через море и опять по железным дорогам развозились на места в патриархальные домики японских деревень, и престарелые родители верили, что заботливо сбереженный прах их сына действительно покоится в этой урне.
http:// lib.rus. ec/b/52040/read
“Innsbrucker Nachrichten”, Австрия - 01 августа 1914 г.
В войне с Сербией
Россия мобилизуется! Эта новость приковала внимание всех к миллионной армии России. Из каких же солдат состоит эта армия? «Верный, самоотверженный, полностью доверяющий своему командиру, в руке хорошего полководца русский солдат представляет собой самый лучший материал, которым едва ли располагает какая-либо другая армия в мире», - так гласит вердикт, который вынес выдающийся немецкий полководец фон Теттау, принимавший участие в русско-японской войне в чине майора на стороне русских. Но, несмотря на хороший материал, русские потерпели поражение в этой войне от других солдат, и именно по тем причинам, которые позволили немецким педантам выиграть немецко-французскую войну 1870/71 годов, и то, что известно о русской армии после последней войны России и сегодня относится к ней, несмотря на все её реформы. Превосходный, совершенно непредвзятый портрет русского солдата написал тогда выдающийся русский офицер Е. И. Мартынов, который участвовал в русско-японской войне в качестве командира пехотного полка и был призван на должность в генеральном штабе. По его мнению, русский солдат представляет собой едва ли что-то большее, чем машину: обычно он не знает, куда и зачем он идёт, что происходит справа и слева от него. Он марширует, не думая ни о чём, не отдавая себе отчёта о том, что происходит вокруг него, слепо подчиняясь командам. При умелых офицерах они показывают чудеса мужества, но картина меняется, когда они теряют из виду офицера, что в современной войне является нормальным. Как только офицер исчезает, мужественная ватага превращается в неуправляемое стадо, которое не способно ни к каким осмысленным военным действиям. Даже при командовании некоторых офицеров возникала подобная дезориентация, причина частой суетливости и помех.
При сравнении русского солдата как такового и сегодняшнего, полководец приходит к следующим выводам: «С точки зрения силы и выносливости современный русский солдат не таков, каким он был ещё четверть века назад. Непрекращающееся обеднение страны и постоянное ослабление населения ухудшают наш армейский резерв. За исключением сибиряков и жителей некоторых отдалённых северных краёв, резервисты, чей возраст является наиболее благоприятным – около 40 лет, с трудом преодолевали тяготы военной жизни, и их способность маршем преодолевать большие расстояния существенно снижена». По характеру русский солдат отличается огромным добродушием, и если офицер заботится о продовольствии и обмундировании, то он платит ему за это огромным расположением. Если командир к тому же отличается личной храбростью в бою и отдаёт понятные для них приказы, расположение превращается в фанатичную преданность. С таким полководцем русский солдат способен на всё. Большим недостатком русской армии, который позволяет растрачивать такой общепризнанно хороший материал, является изъян в культурных отношениях самой страны. То, о чём писал Мартынов семь лет назад, и сегодня свойственно этим солдатам и резервистам.
Как всегда, именно как всегда, сто лет назад, как и сегодня, во всем виновата Россия... Ничто не вечно под Луной, только политика Запада по отношению к России неизменна..
“Innsbrucker Nachrichten”, Австрия - 01 августа 1914 г.
“Im Kriege mit Serbien”
В войне с Сербией. Издание выходного дня, суббота, 1 августа 1914 года
Ответственность России
Нам пишут из Берлина в четверг: Несколько часов назад берлинский «Тоталь-Унцайгерс» сообщил о том, что объявлена мобилизация немецкой армии. Эта новость оказалась ошибочной. Другой вопрос - было ли об этом сообщено 24 часа назад?
В любом случае, мы стоим перед выбором, благословлять ли и далее мирное время, либо быть втянутыми в тяжёлое противостояние, ожидаемое в ближайшие дни. И если это решение будет вынужденно принято в пользу войны, то ответственность за это несёт исключительно Россия, Россия одна, и никто более.
Мы допускали и ранее, что будем вынуждены вступить в войну, и что в ответе за это будет жажда мести Франции. Разумеется, сейчас они свободны от каких-либо обвинений, кроме того, что на протяжении 20-ти лет дипломатических отношений с Россией они постоянно «натравливали» русского медведя на нас. Этот шаг был для Франции также и целью создания наигранного союза, поскольку наши ближайшие западные соседи прекрасно знают, что мы не нападём на них, и что их союз служит исключительно их реваншистским настроениям.
Но если французы долгие годы неслучайно настраивали русских против нас, это нисколько не уменьшает ответственность русских за этот конфликт. Поскольку разжигателями войны были не французы, но русские панслависты, которые захватили власть над огромнейшей империей.
Никто в России не рискнул бы, опираясь на абсолютно несостоятельные доводы, выставить огромную империю в качестве соучастника Сербии, виновной в ужасном убийстве в Сараево. Этим не затрагиваются основы австрийских требований. Но, если, несмотря на это, Россия заявляет, что должна вступиться за Сербию, то она поступает так, как это называется в кодексе международных прав – пособничество в преступлении.
Различие заключается в том, что тот, кто покровительствует преступнику, не несёт столь же тяжёлой вины, как сам преступник, и, в соответствии с таким положением, наказывается менее жёстко. Но в данном случае речь идёт о покровительстве более тяжёлому преступлению, чем то, которое совершила Сербия. Если Сербия берёт на себя ответственность за убийство в Сараево и конфликт с Австрией-Венгрией, то Россия виновна в увлечении всей Европы в ужасающую катастрофу, которая только была в истории мира.
Если бы были другие причины ввергнуть сотни тысяч людей в смерть, болезни, голод и бедность, не столь глубоко трагичные, всё выглядело бы как вид гротескного юмора.
Россия – страна, которая как никакая другая известна убийствами коронованных особ и государственных деятелей, и поэтому она заслуживает самого сурового наказания за любую попытку покровительствовать таким преступлениям. Эта же держава ещё и возмущается тем, что другому государству не позволили простить подобное преступление, и, к тому же, вступается за него.
И, кроме того, Россия является страной, чьи властители громкими заявлениями и созывами конгрессов усердно служат идее мира. И эти властители сейчас подымают меч, чтобы защитить несправедливость и развязать войну, явно, более страшную, чем какая-либо со времён наполеоновского нашествия.
И если есть в мировой истории справедливость – а мы верим, что она есть – то Россия будет жестоко наказана за преступное расхождение добрых слов с ужасными делами. И если мужественные сыны немецкого народа вступят в борьбу, они будут чётко осознавать, что их Отечество было вынуждено вступить в эту войну и Немецкий Рейх вступается за право и честь.
“Innsbrucker Nachrichten”, Австрия - 01 августа 1914 г.
“Im Kriege mit Serbien”
В войне с Сербией. Издание выходного дня, суббота, 1 августа 1914 года
Ответственность России
Нам пишут из Берлина в четверг: Несколько часов назад берлинский «Тоталь-Унцайгерс» сообщил о том, что объявлена мобилизация немецкой армии. Эта новость оказалась ошибочной. Другой вопрос - было ли об этом сообщено 24 часа назад?
В любом случае, мы стоим перед выбором, благословлять ли и далее мирное время, либо быть втянутыми в тяжёлое противостояние, ожидаемое в ближайшие дни. И если это решение будет вынужденно принято в пользу войны, то ответственность за это несёт исключительно Россия, Россия одна, и никто более.
Мы допускали и ранее, что будем вынуждены вступить в войну, и что в ответе за это будет жажда мести Франции. Разумеется, сейчас они свободны от каких-либо обвинений, кроме того, что на протяжении 20-ти лет дипломатических отношений с Россией они постоянно «натравливали» русского медведя на нас. Этот шаг был для Франции также и целью создания наигранного союза, поскольку наши ближайшие западные соседи прекрасно знают, что мы не нападём на них, и что их союз служит исключительно их реваншистским настроениям.
Но если французы долгие годы неслучайно настраивали русских против нас, это нисколько не уменьшает ответственность русских за этот конфликт. Поскольку разжигателями войны были не французы, но русские панслависты, которые захватили власть над огромнейшей империей.
Никто в России не рискнул бы, опираясь на абсолютно несостоятельные доводы, выставить огромную империю в качестве соучастника Сербии, виновной в ужасном убийстве в Сараево. Этим не затрагиваются основы австрийских требований. Но, если, несмотря на это, Россия заявляет, что должна вступиться за Сербию, то она поступает так, как это называется в кодексе международных прав – пособничество в преступлении.
Различие заключается в том, что тот, кто покровительствует преступнику, не несёт столь же тяжёлой вины, как сам преступник, и, в соответствии с таким положением, наказывается менее жёстко. Но в данном случае речь идёт о покровительстве более тяжёлому преступлению, чем то, которое совершила Сербия. Если Сербия берёт на себя ответственность за убийство в Сараево и конфликт с Австрией-Венгрией, то Россия виновна в увлечении всей Европы в ужасающую катастрофу, которая только была в истории мира.
Если бы были другие причины ввергнуть сотни тысяч людей в смерть, болезни, голод и бедность, не столь глубоко трагичные, всё выглядело бы как вид гротескного юмора.
Россия – страна, которая как никакая другая известна убийствами коронованных особ и государственных деятелей, и поэтому она заслуживает самого сурового наказания за любую попытку покровительствовать таким преступлениям. Эта же держава ещё и возмущается тем, что другому государству не позволили простить подобное преступление, и, к тому же, вступается за него.
И, кроме того, Россия является страной, чьи властители громкими заявлениями и созывами конгрессов усердно служат идее мира. И эти властители сейчас подымают меч, чтобы защитить несправедливость и развязать войну, явно, более страшную, чем какая-либо со времён наполеоновского нашествия.
И если есть в мировой истории справедливость – а мы верим, что она есть – то Россия будет жестоко наказана за преступное расхождение добрых слов с ужасными делами. И если мужественные сыны немецкого народа вступят в борьбу, они будут чётко осознавать, что их Отечество было вынуждено вступить в эту войну и Немецкий Рейх вступается за право и честь.
Ив Первую мировую особым гуманизмом на Западе не отличались, особенно в отношении славянского населения.
“Welt Online”, Германия - 12 ноября 2008 г.
“Die grausamen Henker des Ersten Weltkriegs”
Кровавые палачи Первой Мировой войны
Австро-Венгерская империя между 1914 и 1918 годами в любом случае не сражалась по-рыцарски или скромно. Сейчас новая книга срывает покров с преступлений с большим сроком давности: тысячи гражданских лиц на Балканах систематически расстреливались и вешались. Убийцы вели себя при этом следующим образом.
Казнь итальянского патриота Чезаре Баттисти, Триент 1916 г. Повешение длилось восемь с половиной минут.
По сути эта книга – названная милитаристской – должна произвести в Австрии и других немецкоязычных странах эффект разорвавшейся бомбы. Ведь могло быть и так, что всё осталось бы в прошлом. Тем не менее, в книге описаны преступления и, прежде всего, ужасные факты, которые успешно замалчивались 90 лет.
Известный венский фотоисторик Антон Хольцер ставит с ног на голову наше представление о Первой Мировой войне и, прежде всего, об Австро-Венгрии. Великая война с 1914 по 1918 годы, об окончании которой в эти дни вспоминают везде, была, как мы думали, безжалостной, абсурдной битвой, стоившей миллионов солдатских жизней. Применение ядовитого газа казалось несопоставимым с этой войной, оно противоречило старинным рыцарским правилам ведения войны.
Но систематическое избиение мирного населения, убийства десятков тысяч безоружных, почти всегда невиновных? Подобные преступления в Европе 20-го века относят к зверскому, инспирированному Гитлером истреблению народов.
И конечно кайзеровская и королевская армия, задействованная в манёврах 1914 года лишь декоративно, производила слишком элегантное впечатление, чтобы быть заподозренной в массовых преступлениях против человечности. В конце концов, она причислялась к проигравшим, но в остальном её честь осталась незапятнанной.
В действительности не сказано ни слова о том, что велась война не только против внешнего врага, но велась и бесчестная война против мирного населения, простых граждан, против стариков, женщин, детей на завоёванных территориях. Город Шабац на реке Саве в северной части Сербии упоминается в статье в Википедии в связи с первой победой сербской армии над австро-венгерской в августе 1914 года.
Поэтому кайзерские захватчики были в гневе и пролили море невинной крови. 17 августа 1914 года около 80-ти жителей Шабаца были убиты на церковном дворе. И в окрестных деревнях и городках также были убиты сотни жителей, только в Леснице 109 человек – всё это совершили не измождённая и отчаявшаяся солдатня, а довольно свежие соединения, полностью подчиняющиеся приказам.
Командовал ими фельдмаршал-лейтенант Казимир Фрайхерр фон Лютгендорф, один из потомков которого был выдвинут на пост австрийского министра обороны при канцлере Крайски. В 1920 году Казимир Лютгендорф предстал перед судом – но только за то, что он без суда и следствия приказал заколоть штыками на плацу трёх пьяных санитаров, принадлежавших к находящемуся под его командованием соединению, якобы уличённых в мародёрстве. Оправдания Лютгендорфа во время этого слушания, что и «безоружные люди, спасавшиеся на церковном дворе» были расстреляны, никто - ни судья, ни прокурор, ни представители прессы - тогда не нашёл достойными внимания.
Гордость преступников на фотографиях
Этот мрачный эпизод является побочным результатом изысканий Хольцера в многочисленных архивах бывших коммунистических стран. Фронтиспис первого издания книги Карла Крауса «Драма монстров «Последние дни человечности» (1922) содержит официальные фото казни «государственных изменников», итальянского патриота и бывшего депутата Рейхсрата Чезаре Батиссти в 1916 году в Триенте. Труп повешенного болтается на эшафоте, вокруг триумфаторские улыбки: экстренно вызванный из Вены королевский палач Йозеф Ланг; рядом ухмыляются люди в униформе и в гражданском платье.
Как сообщает протокол, процедура длилась восемь с половиной минут до смерти Баттисти. Заметьте: никакой фальши, никакого признака пропаганды союзников. Фото было реквизировано властями в качестве трофея и средства к устрашению, если всплывёт итальянская линия и, конечно же, как естественное свидетельство австрийского варварства.
Поколения читателей не воспринимали «последние дни человечности» всерьёз, не понимали дословно то, что сказано в предисловии: «Самые невероятные преступления, о которых здесь идёт речь, происходили на самом деле??? Невероятнейшие диалоги, приведённые здесь, могли быть произнесены в действительности; самые пронзительные выдумки – это цитаты».
Сквозь сатирическую технику коллажирования просматривается документальный характер произведения: Карл Краус был авторитетнейшим историком своей эпохи, которую он облёк в буквы и слова, чьи кусочки он собрал вместе и этим сделал возможным её целостное восприятие.
Садистская оргия, которая свершилась над Баттисти, не была единственным случаем. Подобное постоянно совершалось на восточных и юго-восточных окраинах дунайской империи, где проживало, в основном, славянское население: людей вешали и казнили (на жаргоне это называлось «прикончить») насколько хватало сил у чёрно-золотой команды. Кого не понимали, того мгновенно вешали, закалывали или расстреливали.
36 000 виселиц в стране
Фигура «ворчуна» в Краусовской трагедии говорит: «Задумайтесь, что когда командующим армией был эрцгерцог Фридрих, было сооружено только 11 400, а по другой версии 36 000 виселиц. Тем, кто не мог сосчитать и до трёх!» К сожалению, цифры не взяты с потолка.
Командование летом и осенью 1914 года призывало солдат к «беспощадному» образу действий. Казни без военного суда и следствия допускались с ведома высшего армейского командования: солдат призывали к этому, и подобные действия явно были безнаказанными. «Дикие» массовые экзекуции устраивали коменданты при поддержке военных судей под прикрытием так называемого «права на необходимую оборону».
Что касается повешения, постоянно вскрывается что-то особенно жуткое. До 1916 года среди солдат и офицеров не запрещалась фотографирование при экзекуциях. Преступники совершали преступление, жертва и праздные любопытные чёрным по белому: сувенир об исторических, героических приключениях. Создаётся впечатление, что люди стараются принять выгодную позу для памятной фотографии. Без сомнения: чтобы изучать ужасные фото из книги Хольцера, необходимо обладать крепким желудком.
Подготовительная школа для нацистского ужаса
С полным основанием можно говорить о кайзеровском походе на Восток как о походе с целью уничтожения народов. Расширение территории противостояния, фабричная переработка трупов была подготовительной школой для нацистского ужаса. Кайзерский парламент, Рейхсрат, в 1917 году должен был собраться снова, чтобы осудить черновицкого депутата Элиаса Риттера фон Семака за плановые преступления военных в Восточной Галиции и Буковине. Жертвами «произвола» стали, «по данным офицеров в Восточной Галиции более 30 000 человек».
Лирик Георг Тракл, свидетель тех событий, умер в лазарете. Но в романе Йозефа Рота «Марш Радецки», содержащем непредвзятый взгляд на исчезнувшую Дунайскую монархию, присутствуют пассажи, чей грубый реализм мы старательно избегаем, пролистывая их: лейтенант фон Трота блуждает без сна в галицинской ночи и попадает в церковь.
«Перед большими, широко распахнутыми воротами кладбища висят три трупа, в середине бородатый пастор, по бока молодые крестьяне в песочного цвета куртках. Чёрная ряса пастора, висящего в середине, достаёт до ботинок. И иногда ночной ветер двигает ноги пастора как немой язык глухонемого колокола, ударяющий в край одеяния пастора, не производящий никакого звука, но издающий призрачный звон». Лейтенант подходит ближе к осуждённым: «это были лица народа, которых он обучал каждый день».
Атнон Хольцер заставил звучать прекрасный поэтический портрет писателя Йозефа Рота, благодаря найденным им фотографиям, которые иллюстрируют описанные события. Этот звон достиг ушей людей, рождённых спустя много лет после всего этого.
Антон Хольцер: Ухмылки палачей. Неизвестная война против гражданского населения 1914 - 1918.Примус, Дармштадт 210 стр. 39,90 евро
“Welt Online”, Германия - 12 ноября 2008 г.
“Die grausamen Henker des Ersten Weltkriegs”
Кровавые палачи Первой Мировой войны
Австро-Венгерская империя между 1914 и 1918 годами в любом случае не сражалась по-рыцарски или скромно. Сейчас новая книга срывает покров с преступлений с большим сроком давности: тысячи гражданских лиц на Балканах систематически расстреливались и вешались. Убийцы вели себя при этом следующим образом.
Казнь итальянского патриота Чезаре Баттисти, Триент 1916 г. Повешение длилось восемь с половиной минут.
По сути эта книга – названная милитаристской – должна произвести в Австрии и других немецкоязычных странах эффект разорвавшейся бомбы. Ведь могло быть и так, что всё осталось бы в прошлом. Тем не менее, в книге описаны преступления и, прежде всего, ужасные факты, которые успешно замалчивались 90 лет.
Известный венский фотоисторик Антон Хольцер ставит с ног на голову наше представление о Первой Мировой войне и, прежде всего, об Австро-Венгрии. Великая война с 1914 по 1918 годы, об окончании которой в эти дни вспоминают везде, была, как мы думали, безжалостной, абсурдной битвой, стоившей миллионов солдатских жизней. Применение ядовитого газа казалось несопоставимым с этой войной, оно противоречило старинным рыцарским правилам ведения войны.
Но систематическое избиение мирного населения, убийства десятков тысяч безоружных, почти всегда невиновных? Подобные преступления в Европе 20-го века относят к зверскому, инспирированному Гитлером истреблению народов.
И конечно кайзеровская и королевская армия, задействованная в манёврах 1914 года лишь декоративно, производила слишком элегантное впечатление, чтобы быть заподозренной в массовых преступлениях против человечности. В конце концов, она причислялась к проигравшим, но в остальном её честь осталась незапятнанной.
В действительности не сказано ни слова о том, что велась война не только против внешнего врага, но велась и бесчестная война против мирного населения, простых граждан, против стариков, женщин, детей на завоёванных территориях. Город Шабац на реке Саве в северной части Сербии упоминается в статье в Википедии в связи с первой победой сербской армии над австро-венгерской в августе 1914 года.
Поэтому кайзерские захватчики были в гневе и пролили море невинной крови. 17 августа 1914 года около 80-ти жителей Шабаца были убиты на церковном дворе. И в окрестных деревнях и городках также были убиты сотни жителей, только в Леснице 109 человек – всё это совершили не измождённая и отчаявшаяся солдатня, а довольно свежие соединения, полностью подчиняющиеся приказам.
Командовал ими фельдмаршал-лейтенант Казимир Фрайхерр фон Лютгендорф, один из потомков которого был выдвинут на пост австрийского министра обороны при канцлере Крайски. В 1920 году Казимир Лютгендорф предстал перед судом – но только за то, что он без суда и следствия приказал заколоть штыками на плацу трёх пьяных санитаров, принадлежавших к находящемуся под его командованием соединению, якобы уличённых в мародёрстве. Оправдания Лютгендорфа во время этого слушания, что и «безоружные люди, спасавшиеся на церковном дворе» были расстреляны, никто - ни судья, ни прокурор, ни представители прессы - тогда не нашёл достойными внимания.
Гордость преступников на фотографиях
Этот мрачный эпизод является побочным результатом изысканий Хольцера в многочисленных архивах бывших коммунистических стран. Фронтиспис первого издания книги Карла Крауса «Драма монстров «Последние дни человечности» (1922) содержит официальные фото казни «государственных изменников», итальянского патриота и бывшего депутата Рейхсрата Чезаре Батиссти в 1916 году в Триенте. Труп повешенного болтается на эшафоте, вокруг триумфаторские улыбки: экстренно вызванный из Вены королевский палач Йозеф Ланг; рядом ухмыляются люди в униформе и в гражданском платье.
Как сообщает протокол, процедура длилась восемь с половиной минут до смерти Баттисти. Заметьте: никакой фальши, никакого признака пропаганды союзников. Фото было реквизировано властями в качестве трофея и средства к устрашению, если всплывёт итальянская линия и, конечно же, как естественное свидетельство австрийского варварства.
Поколения читателей не воспринимали «последние дни человечности» всерьёз, не понимали дословно то, что сказано в предисловии: «Самые невероятные преступления, о которых здесь идёт речь, происходили на самом деле??? Невероятнейшие диалоги, приведённые здесь, могли быть произнесены в действительности; самые пронзительные выдумки – это цитаты».
Сквозь сатирическую технику коллажирования просматривается документальный характер произведения: Карл Краус был авторитетнейшим историком своей эпохи, которую он облёк в буквы и слова, чьи кусочки он собрал вместе и этим сделал возможным её целостное восприятие.
Садистская оргия, которая свершилась над Баттисти, не была единственным случаем. Подобное постоянно совершалось на восточных и юго-восточных окраинах дунайской империи, где проживало, в основном, славянское население: людей вешали и казнили (на жаргоне это называлось «прикончить») насколько хватало сил у чёрно-золотой команды. Кого не понимали, того мгновенно вешали, закалывали или расстреливали.
36 000 виселиц в стране
Фигура «ворчуна» в Краусовской трагедии говорит: «Задумайтесь, что когда командующим армией был эрцгерцог Фридрих, было сооружено только 11 400, а по другой версии 36 000 виселиц. Тем, кто не мог сосчитать и до трёх!» К сожалению, цифры не взяты с потолка.
Командование летом и осенью 1914 года призывало солдат к «беспощадному» образу действий. Казни без военного суда и следствия допускались с ведома высшего армейского командования: солдат призывали к этому, и подобные действия явно были безнаказанными. «Дикие» массовые экзекуции устраивали коменданты при поддержке военных судей под прикрытием так называемого «права на необходимую оборону».
Что касается повешения, постоянно вскрывается что-то особенно жуткое. До 1916 года среди солдат и офицеров не запрещалась фотографирование при экзекуциях. Преступники совершали преступление, жертва и праздные любопытные чёрным по белому: сувенир об исторических, героических приключениях. Создаётся впечатление, что люди стараются принять выгодную позу для памятной фотографии. Без сомнения: чтобы изучать ужасные фото из книги Хольцера, необходимо обладать крепким желудком.
Подготовительная школа для нацистского ужаса
С полным основанием можно говорить о кайзеровском походе на Восток как о походе с целью уничтожения народов. Расширение территории противостояния, фабричная переработка трупов была подготовительной школой для нацистского ужаса. Кайзерский парламент, Рейхсрат, в 1917 году должен был собраться снова, чтобы осудить черновицкого депутата Элиаса Риттера фон Семака за плановые преступления военных в Восточной Галиции и Буковине. Жертвами «произвола» стали, «по данным офицеров в Восточной Галиции более 30 000 человек».
Лирик Георг Тракл, свидетель тех событий, умер в лазарете. Но в романе Йозефа Рота «Марш Радецки», содержащем непредвзятый взгляд на исчезнувшую Дунайскую монархию, присутствуют пассажи, чей грубый реализм мы старательно избегаем, пролистывая их: лейтенант фон Трота блуждает без сна в галицинской ночи и попадает в церковь.
«Перед большими, широко распахнутыми воротами кладбища висят три трупа, в середине бородатый пастор, по бока молодые крестьяне в песочного цвета куртках. Чёрная ряса пастора, висящего в середине, достаёт до ботинок. И иногда ночной ветер двигает ноги пастора как немой язык глухонемого колокола, ударяющий в край одеяния пастора, не производящий никакого звука, но издающий призрачный звон». Лейтенант подходит ближе к осуждённым: «это были лица народа, которых он обучал каждый день».
Атнон Хольцер заставил звучать прекрасный поэтический портрет писателя Йозефа Рота, благодаря найденным им фотографиям, которые иллюстрируют описанные события. Этот звон достиг ушей людей, рождённых спустя много лет после всего этого.
Антон Хольцер: Ухмылки палачей. Неизвестная война против гражданского населения 1914 - 1918.Примус, Дармштадт 210 стр. 39,90 евро
Бомбардировка Сталинграда в августе 1942 года
23 августа 1942 года немецкие самолеты под командованием В. Рихтгофена подвергли варварской бомбардировке Сталинград. За один день противник совершил более 2000 самолето-вылетов. Несмотря на противодействие советской авиации и зенитной артиллерии, сумевших сбить 120 фашистских самолетов, город был превращен в руины, погибло свыше 40 тысяч мирных жителей. Горели не только здания, горели земля и Волга, поскольку были разрушены резервуары с нефтью. На улицах от пожаров стояла такая жара, что возгоралась одежда на людях, бежавших в укрытия.
В этот же день 14-й танковый корпус 6-й немецкой армии прорвался к Волге в районе поселка Рынок и отрезал 62-ю армию от остальных сил Сталинградского фронта.
23 августа 1942 года - самая скорбная дата в истории Сталинграда.
Воздушные эскадры Рихтгофена обрушились на Сталинград. 23 августа 1942 год
Немецкая авиация наносит удар по переправе
Сталинград и Волга в огне
Пожары в городе, Солдаты вермахта в уличном бою
Беженцы , Жители покидают Сталинград
Зенитчики ведут огонь. Горит здание облисполкома.
Площадь Павших Борцов Революции
volgadmin.ru
23 августа 1942 года немецкие самолеты под командованием В. Рихтгофена подвергли варварской бомбардировке Сталинград. За один день противник совершил более 2000 самолето-вылетов. Несмотря на противодействие советской авиации и зенитной артиллерии, сумевших сбить 120 фашистских самолетов, город был превращен в руины, погибло свыше 40 тысяч мирных жителей. Горели не только здания, горели земля и Волга, поскольку были разрушены резервуары с нефтью. На улицах от пожаров стояла такая жара, что возгоралась одежда на людях, бежавших в укрытия.
В этот же день 14-й танковый корпус 6-й немецкой армии прорвался к Волге в районе поселка Рынок и отрезал 62-ю армию от остальных сил Сталинградского фронта.
23 августа 1942 года - самая скорбная дата в истории Сталинграда.
Воздушные эскадры Рихтгофена обрушились на Сталинград. 23 августа 1942 год
Немецкая авиация наносит удар по переправе
Сталинград и Волга в огне
Пожары в городе, Солдаты вермахта в уличном бою
Беженцы , Жители покидают Сталинград
Зенитчики ведут огонь. Горит здание облисполкома.
Площадь Павших Борцов Революции
volgadmin.ru
Битва за Днепр
Сентябрь 1943
Потерпев сокрушительное поражение в Курской битве, потеряв летом 1943 года множество танков и самолетов, гитлеровское командование спасало свои армии отходом за Днепр. Гитлеровские солдаты подписывали клятву – не пустить советских солдат за Днепр. Так Гитлер и его генералы надеялись обрести передышку, чтобы собрать силы, способные остановить Красную Армию. Полтысячи километров течет славная славянская река по землям России, семьсот по землям Белоруссии и больше тысячи по землям Украины. Много древних городов на ней и самый знаменитый – Киев, столица Украины. Киев особо дорого украинцу, он особо дорого и русскому и белорусу – как память о наших прежних предках, о зримом начале нашей общей истории. У Киева, у Киевской Руси были тяжкие годы и в древних веках, каждый раз иноземные захватчики были биты под стенами Киева, будь то времена Владимира Мономаха или Богдана Хмельницкого. Мы знали, и в этой войне Киев не останется в фашистской неволе. Преследуя отступающих фашистов, советские войска осенью 1943 года вышли к Днепру на протяжении 700 километров. С ходу форсируя реку, они заняли к концу сентября 23 плацдарма на правом берегу реки – и на Украине, и в Белоруссии. Отвоеванные у врага крохотные клочки берега – плацдармы – расширялись. На них переправлялись новые войска с танками, тяжелыми орудиями. И уже вскоре в нескольких местах были у нас за Днепром целые армии. Близилось время, когда гитлеровцы будут изгнаны из пределов Родины. И потому, показывая цель нашего нового наступления, поменялись названия фронтов: Воронежский стал 1-м Украинским, Центральный – Белорусским (впоследствии – 1-м Белорусским), Калининский – 1-м Прибалтийским… Самым горячим местом в те осенние дни были днепровские берега и воды в районе Киева. Немцы разрушали в нем заводы, старинные храмы, угоняли жителей на работу в Германию. Требовалось спасать город. Первые смельчаки стали переправляться через Днепр 22 сентября. В битве за Днепр Героями Советского Союза станут 2438 солдат, сержантов, офицеров и генералов. Южнее Киева, в районе селения Великий Букрин, ночью переправились бойцы 68-й гвардейской дивизии. Среди них был бронебойщик С. П. Лаптев. К рассвету горстка наших бойцов окопалась. А ранним утром гитлеровцы атаковали их. Трижды гвардейцы отбрасывали врага огнем из стрелкового оружия. Потом была рукопашная, в которой Лаптев убил 4 фашистов. Следующая атака врага была поддержана танками. Раненный в голову бронебойщик подбил из противотанкового ружья три танка и перестрелял из автомата гитлеровцев, вылезавших из подбитых машин. Лаптева еще раз ранило – тяжело. Среди его товарищей были убитые. Но гвардейцы держались до подхода помощи с левого берега. И плацдарм остался нашим. Войскам помогали партизаны и жители прибрежных сел. Партизаны соединения «За Родину» захватили три переправы через Днепр. Отбивая атаки врага, удерживали их до подхода войск. Шесть переправ захватили и оборудовали партизаны соединения имени Коцюбинского. Две тысячи добровольцев из местных жителей помогали строить мост южнее Киева. Строителей бомбила гитлеровская авиация, обстреливала дальнобойная артиллерия. Только 5 октября под бомбежкой погибло и было ранено больше полутора тысячи человек. Но мост длиной 700 метров построили в кротчайший срок, за 11 дней. По нему пошли на западный берег, на плацдарм в районе Великого Букрина, новые полки дивизии. Самые ожесточенные бои разгорались при форсировании Днепра севернее Киева, в районе селения Лютеж. Советские войны героически держались на правом берегу, сохраняя захваченный плацдарм. На помощь им шел 5-й гвардейский танковый корпус. На пути танкистов была еще одна река – Десна. Строительство моста или паромной переправы отняло бы несколько дней. Танкисты решили преодолевать Десну вброд, хотя глубина была в два раза больше допустимой. Щели в машинах, люки, жалюзи заделали промасленной паклей. На трубы глушителей надели брезентовые рукава и подняли их над водой. Водители вели танки вслепую, слушая советы командиров, стоящих в открытых башнях. Шестьдесят Т-34 за день перебрались через Десну. Днепр форсировали на понтонах. Вместе с пехотой и артиллерией танкисты отбросили гитлеровцев далеко от берега, расширяли Лютежский плацдарм. Главный удар мы наносили с юга. Фашисты, в свою очередь, и свои главные силы сосредоточили там же. Нам никак не удавалось прорвать вражескую оборону. Тогда по указанию Ставки командование 1-го Украинского фронта во главе с генералом Николаем Федоровичем Ватутиным стало готовить главный удар от Лютежа, с севера. Темными ночами, вечерами, когда долину Днепра затягивал непроглядный туман, наши танки и артиллерия стали переполняться с Букринского плацдарма, на левый берег Днепра. По левому берегу они прошли около двухсот километров на север и снова переправились через реку – на Лютежский плацдарм. Сделано это было так искусно, так, осторожно, что враг не заметил перемен. Фашистские самолеты-разведчики отмечали советские танки и крупные орудия на прежних местах. Враг не догадывался, что видит танки фанерные и пушки, сделанные из бревен. К тому же наши соединения, оставшиеся у Великого Букрина, демонстрировали прежние попытки прорвать оборону именно там. Уром 3 ноября артиллерия, сосредоточенная у Лютежа, открыла ураганный огонь. В неожиданное время для врага наступление пошли армии генералов Ивана Даниловича Черняховского и Кирилла Семеновича Москаленко. Пехотинцам помогали летчики воздушной армии генерала Степана Акимовича Красовского. Вечером 4 ноября вошла в сражение гвардейская танковая армия генерала Павла Семеновича Рыбалко. Танкисты продолжали наступление и ночью. Танки двигались с зажженными фарами, с воющими сиренами, уничтожали и разгоняли фашистов огнем пулеметов и орудий. Уже на другой день советские войска сражались на окраинах Киева. За столицу Украину воевали и бойцы 1-й Чехословацкой отдельной бригады под командованием Людвика Свободы. Вместе с нашими танкистами они выбили гитлеровцев с вокзала. К 4 часам утра 6 ноября Киев был освобожден. Фашисты постоянно устраивали контратаки, кидая по 300 – 400 танков, но техники у советских войск хватало, и контрнаступление фашистов заглохло. К зиме наши войска объединили множество тактических и оперативных плацдармов в два огромных – стратегических, таких, на которых можно основательно готовится к новому мощному наступлению. Там были надежные переправы и дороги, по которым шло планомерное снабжение войск. Один стратегический плацдарм на север от Киева – создали 1-й Украинский и Белорусский фронты. Он простирался вдоль Днепра на 400 с лишком километров, а глубиной был 150 км, то есть линия фронта здесь отдалилась от реки на полтораста километров. Второй плацдарм, поменьше создали 2-й и 3-й Украинские фронты. Он простирался от Черкасс до Запорожья. На участке шириной примерно 100 км, в районе Канева, правый берег реки все еще удерживали немцы. Советские войска никак не могли изгнать врага из широкого коридора, разъединившего наши стратегические плацдармы. Коридор был опасный, гитлеровцы могли наносить оттуда удары во фланги 2-му и 1-му Украинским фронтам. Служил он противнику и пропагандистскую службу. После Курской битвы Геббельс успокаивал немецкий народ рассказами о неприступности «Восточного вала». И теперь, хотя «вал» развалился, газеты рейха писали о нем как о существующем: «…немецкие повара черпают для своих кухонь днепровскую воду». С июля по декабрь 1943 года противник потерял в боях нашими войсками свыше 1 миллиона 400 тысяч человек. С ноября 1942 года по декабрь 1943 года советские войска продвинулись на запад в середине фронта на 500 километров, а на южном крыле – на 1300. Конечно же, у противника и должно было возникнуть ощущение надвигающихся на него «гигантских волн океана». С самого начала 1944 года Красная Армия двинется «дальше и дальше, опрокидывая на своем пути все преграды».
voyna1941-1945.narod.ru
Новый немецкий порядок в Шахтинском и Новошахтинскм районе. (Украина)
"Новый немецкий порядок". Успешное советское наступление зимой 1941/42 г. поставило фашистские войска в тяжелое кризисное положение. Особенно резко провал молниеносной войны сказался на военной экономике: - требовалось увеличение выпуска военной продукции; - возникли серьезные трудности в продовольственном снабжении Германии; - остро стал вопрос о рабочей силе, так как большое количество трудоспособного населения Германии призывалось в вермахт. Выход из критического положения господствующие круги Германии видели в усилении принудительного участия оккупированных территорий в ведении войны. Эта концепция включала в себя следующую политику "нового порядка" в отношении оккупированной территории: - восстановление и эксплуатация предприятий в интересах рейха; - привлечение гражданского населения к принудительным работам непосредственно в оккупированных районах; - усиленными темпами велось привлечение населения оккупированных районов на принудительные работы в Германию; - интенсификации грабежа в области сельского хозяйства. Эта новая политика и началась проводиться в городе. Первые приказы новой власти имели следующее содержание. 1. О сдачи имеющегося у населения оружия и радиоприемников всех марок, большевистских книг. 2. Всем коммунистам, евреям, активистам советской власти, командирам и политрукам Красной Армии предписывалось пройти регистрацию в городской полиции. "Всякий кто укажет немецким властям скрывающихся евреев, партизан, важных большевистских работников, не явившихся на регистрацию врагов народа, получит 1000 рублей деньгами, продуктами или корову". 3. О регистрации всех ценностей (золото, серебро, драгоценные камни). Незарегистрированные ценности подлежали конфискации; 4. Никому из раненых, бежавших из плена красноармейцам, приюта не давать, заявлять о них немедленно в комендатуру. 5. Всё трудоспособное население должно зарегистрироваться на бирже труда. Кто не будет работать в городе, должен ехать на работу в Германию. Работающим выдавалось "арбайтскарте", зарегистрировавшимся на бирже ставилась отметка в паспорте, отмечаться нужно было каждый месяц. Виновные в неисполнении приказов коменданта подлежали расстрелу. Приказы вывешивались на стене дома, где размешалась городская управа и на заборах. В августе немцы с помощью старост и полицейских стали ежедневно выгонять трудоспособное население города на восстановление военного аэродрома и участка железной дороги Каменоломни - Красный Сулин. Фашисты рассчитывали быстро восстанавливать шахты. Им нужен был уголь для работы железнодорожного транспорта. С этой целью в городе было открыто "Окружное управление горных и металлургических предприятий" подчинявшееся акционерному обществу "Восточное общество по эксплуатации угольных и металлургических предприятий" (Берг унд Хюттенверке Ост ГМБХ), правление которого находилось в украинском городе Сталино (Донецк), переименованном в Юзовск. В состав окружного управления входили дирекционы. Дирекциону под №12 подчинялись шахты Шахтинского и Новошахтинского районов. Возглавлял его гауптман Штоффе. Дирекционы были военизированными учреждениями, главными в административно-хозяйственном управлении оккупированными территориями. Они присвоили всё имущество и оборудование шахт, которое не успели вывезти или взорвать, со всеми рабочими, которые не успели или не смогли уйти. Чтобы откачивать воду из шахт и добывать уголь, нужна была электроэнергия, для чего требовалось восстановить Артемовскую ГРЭС. Военный комендант издал приказ: все рабочие, служащие и инженерно технические работники шахт и Артем-ГРЭС должны вернуться на свои рабочие места и немедленно приступить к работе. Рабочие не горели желанием работать на оккупантов, многие шахтеры и рабочие покинули свои поселки и ушли в Киреевку, Даниловку, Сидоровку, Керчик, Садки, Мокрый Лог. Полицаем с каждым днем все труднее становилось находить рабочие руки для восстановительных работ. Участившиеся облавы на городских улицах, на базаре, на поселках не давали желаемых результатов. Для откачки воды из затопленных шахт и восстановления Артем ГРЭС в августе в город прибыл немецкий восстановительный саперный батальон. Он дислоцировался на ГРЭСовском и артемовском поселках. Своих мастеров, которых можно было бы прислать на восстановление предприятий, у немцев не хватало, поэтому немецкие специалисты следили только за тем, чтобы гражданские рабочие и наши военнопленные (их было около двух тысяч) вкалывали полные 10-12 часов. Военнопленные содержались в лагерях на территории школ №5 и №10. До оккупации в школах были госпиталя, и больные не были эвакуированы вследствие стремительности наступления немецких войск. Желания работать на чужеземцев у наших пленных не было. Над ними издевались, избивали и делали это в основном наши соотечественники, полицаи, нанявшиеся на службу к фашистам. Зимой было очень холодно, здания школ не отапливались, а военнопленные были в летнем обмундировании. Многие умирали, их хоронили во дворе школы. Лагерь для военнопленных был также на территории шахты "Пролетарской диктатуры". Во дворе шахты происходили расстрелы. С помощью саперного немецкого батальона, русских рабочих и военнопленных оккупационным властям удалось в конце сентября наладить добычу угля на шахтах бывших Артемовского и Грушевского шахтоуправлений (общей ежесуточной добычей 200 тонн угля). Ни одна крупная шахта не была восстановлена. Да они и не пытались это сделать, а потом им стало не до этого: фронт приближался к городу. В соответствии с немецкой программой привлечения рабочей силы из оккупированных территорий, начался массовый набор горожан на работу в Германию. Мобилизации подлежали гражданские лица обоего пола, начиная с 15-летнего возраста, в особенности квалифицированные рабочие. Наряду со специальным военно-экономическим использованием рабочих предусматривалось направление здоровых и крепких девушек на работу в Германию в качестве домашней прислуги. Сначала немцы пытались действовать на добровольных началах. Среди молодежи были и желающие поехать в Германию, мол, цивилизованная страна, совсем другие отношения, другие ехали из стремления избежать голода и тяжелейших условий жизни, вызванных оккупационной политикой. На доске у биржи труда вывешивались "агитационные" плакаты, листовки и письма из Германии, в которых все писали о хорошей жизни. Но в некоторых промелькнули слова "Пришлите сухарей!" Зачем сухари, если всё хорошо. Отбирали немцы самых здоровых и выносливых. Отправку молодежи немцы проводили под лозунгом "Нах Фатерлянд", под музыку. Но вскоре число желающих иссякло, и немцы начали угонять молодежь насильно. Многие стали скрываться в подвалах, уходить из города. Тех, кто не работал, буквально отлавливали на улицах, в общественных местах, устраивали облавы по месту жительства. Всего за время оккупации было угнано в Германию около 3500 жителей города (20 эшелонов), преимущественно юношей и девушек в возрасте 15-20 лет.
Террор
. В связи с политикой "нового порядка" фашистскими руководящими органами был издан целый ряд новых, более жестких приказов по усилению террора. Так, например, в "Инструкции по борьбе с партизанами на Востоке", изданной главным командованием сухопутных войск осенью 1942 г., при проведении карательных операций против партизан и тех, кто им помогал, требовалось применение "чрезвычайных мер" как к партизанам, так и ко всем гражданским лицам, вплоть до расстрела и повешения. Эта варварская инструкция несколько позже была дополнена приказом Кейтеля от 16 декабря 1942 г., действовавшего на основе указаний Гитлера. Данным приказом войскам вменялось в обязанность применение любых средств, в том числе против женщин и детей, для подавления сопротивления. Одновременно в нем еще раз подчеркивалось, что ни один солдат, принимавший участие в борьбе с партизанами и сочувствующими им, не мог быть привлечен к ответственности за свои действия. Грубая сила и массовый террор являлись основными, характерными для всего оккупационного режима средствами достижения преступных целей фашистского германского империализма. В первые дни оккупации в песчаном и каменном карьерах у хутора Поповка производились расстрелы. В апреле 1943 года уже после освобождения города в двух ямах песчаного карьера были обнаружены 94 трупа: 71 труп военнослужащих Красной Армии, преимущественно из числа командного состава, 20 трупов гражданских мужчин, женщина и двое детей. В начале августа на улицах города было вывешен приказ: "Все евреи города и его окрестностей, прошедшие регистрацию, должны явиться 9 августа 1941 года к 8 часам на угол Дойчештрассе (пр. Победа революции) и Пехотной ( Шевченко) (возле базара). Взять с собой документы, деньги, ценные вещи, а также теплую одежду, белье и прочее. Имеет при себе двухдневный запас продуктов. Кто из евреев не выполнит этого приказа, будет расстрелян. Кто из граждан проникнет в оставленные евреями квартиры и присвоит себе их вещи, будет расстрелян". Ранним утром всё еврейское население города собралось в указанном месте (в основном старики, женщины и дети). Собравшихся построили в длинную-длинную колонну, и повели в сторону Каменоломни. Было очень много провожающих: соседей, друзей. Характер приказа, надежда на "порядочность" и "культуру" немцев вселяло надежду в горожан, что их отправят в Германию. На следующий день стало известно, что всех евреев расстреляли в противотанковом рву под Каменоломни. В местах, где производились расстрелы, были установлены столбы с надписями: "Запретная зона". Оккупировав город, фашисты ни слухом, ни духом не ведали, кто из жителей был коммунистом, комсомольцем или активистом, родственником командира Красной Армии. Но они быстро узнали о них из доносов, посыпавшихся к ним от "обиженных", местных полицаев. На основании поданных заявлений (доносов) заводились следственные дела. Начались аресты, причем арестовывали по первому же доносу, без всякой проверки. И горе было тому, у кого был враг или даже просто давний недоброжелатель. Некоторые подлецы чрезвычайно усердствовали в этом. Так бывший сотрудник 1-го отделения милиции города Бытовьян написал около 50 доносов (по ним было расстреляны известные в городе люди). Полицаи вместе с немцами работали в основном по ночам, забирали подозреваемых в нелояльном отношении к новой власти. Практически никто уже не возвращался. Опыт подсказывал Гельфсготту, что в таком крупном центре угольной промышленности как Шахты должно быть оставлено коммунистическое подполье. Подтверждением этому были антигитлеровские листовки, саботаж в восстановлении шахт, налет русской авиации на немецкий военный аэродром. Поэтому все арестованные гестапо подвергались мучениям и пыткам. Следователи добивались у них одного, кто из коммунистов, комсомольцев остался в городе, осталось ли подполье в городе. Особенно свирепствовал в городе гестаповец Дэппе. Имея агентуру из предателей-местных обывателей, он выуживал важную информацию о настроениях в городе. Дэппе принимал непосредственное участие в арестах, пытках, расстрелах (в том числе стариков, женщин и детей). Все арестованные и расстрелянные с немецкой пунктуальностью регистрировались в книге, содержащей сведения о людях, в отношении которых была применена смертная казнь. Вел книгу начальник тюрьмы Залазин. Места для расстрелов выбирали сотрудники гестапо и многие до сих пор не известны. Сведения о том, что казни проводились в тюрьме гестапо, документально не подтверждено. В начале октября 1942 года на одной из попоек после расстрелов полицай Пискунов предложил использовать ствол шахты имени Красина для казни арестованных. Эта мысль понравилась Гельфсготту. Осмотрели место, мертвая шахта вселяла леденящий страх. У ствола соорудили специальную площадку, чтобы после расстрела трупы сами падали в ствол. Начались массовые расстрелы. Ничто не трогало подлые души палачей. Расстреливали коммунистов, руководящих работников города, членов их семей, просто невинных жертв по доносам. Палачей не трогало, кто перед ними: старик, женщина или ребенок. Незадолго до освобождения города на двух подводах привезли ребятишек из приюта и сбросили в ствол живыми.
"Новый немецкий порядок". Успешное советское наступление зимой 1941/42 г. поставило фашистские войска в тяжелое кризисное положение. Особенно резко провал молниеносной войны сказался на военной экономике: - требовалось увеличение выпуска военной продукции; - возникли серьезные трудности в продовольственном снабжении Германии; - остро стал вопрос о рабочей силе, так как большое количество трудоспособного населения Германии призывалось в вермахт. Выход из критического положения господствующие круги Германии видели в усилении принудительного участия оккупированных территорий в ведении войны. Эта концепция включала в себя следующую политику "нового порядка" в отношении оккупированной территории: - восстановление и эксплуатация предприятий в интересах рейха; - привлечение гражданского населения к принудительным работам непосредственно в оккупированных районах; - усиленными темпами велось привлечение населения оккупированных районов на принудительные работы в Германию; - интенсификации грабежа в области сельского хозяйства. Эта новая политика и началась проводиться в городе. Первые приказы новой власти имели следующее содержание. 1. О сдачи имеющегося у населения оружия и радиоприемников всех марок, большевистских книг. 2. Всем коммунистам, евреям, активистам советской власти, командирам и политрукам Красной Армии предписывалось пройти регистрацию в городской полиции. "Всякий кто укажет немецким властям скрывающихся евреев, партизан, важных большевистских работников, не явившихся на регистрацию врагов народа, получит 1000 рублей деньгами, продуктами или корову". 3. О регистрации всех ценностей (золото, серебро, драгоценные камни). Незарегистрированные ценности подлежали конфискации; 4. Никому из раненых, бежавших из плена красноармейцам, приюта не давать, заявлять о них немедленно в комендатуру. 5. Всё трудоспособное население должно зарегистрироваться на бирже труда. Кто не будет работать в городе, должен ехать на работу в Германию. Работающим выдавалось "арбайтскарте", зарегистрировавшимся на бирже ставилась отметка в паспорте, отмечаться нужно было каждый месяц. Виновные в неисполнении приказов коменданта подлежали расстрелу. Приказы вывешивались на стене дома, где размешалась городская управа и на заборах. В августе немцы с помощью старост и полицейских стали ежедневно выгонять трудоспособное население города на восстановление военного аэродрома и участка железной дороги Каменоломни - Красный Сулин. Фашисты рассчитывали быстро восстанавливать шахты. Им нужен был уголь для работы железнодорожного транспорта. С этой целью в городе было открыто "Окружное управление горных и металлургических предприятий" подчинявшееся акционерному обществу "Восточное общество по эксплуатации угольных и металлургических предприятий" (Берг унд Хюттенверке Ост ГМБХ), правление которого находилось в украинском городе Сталино (Донецк), переименованном в Юзовск. В состав окружного управления входили дирекционы. Дирекциону под №12 подчинялись шахты Шахтинского и Новошахтинского районов. Возглавлял его гауптман Штоффе. Дирекционы были военизированными учреждениями, главными в административно-хозяйственном управлении оккупированными территориями. Они присвоили всё имущество и оборудование шахт, которое не успели вывезти или взорвать, со всеми рабочими, которые не успели или не смогли уйти. Чтобы откачивать воду из шахт и добывать уголь, нужна была электроэнергия, для чего требовалось восстановить Артемовскую ГРЭС. Военный комендант издал приказ: все рабочие, служащие и инженерно технические работники шахт и Артем-ГРЭС должны вернуться на свои рабочие места и немедленно приступить к работе. Рабочие не горели желанием работать на оккупантов, многие шахтеры и рабочие покинули свои поселки и ушли в Киреевку, Даниловку, Сидоровку, Керчик, Садки, Мокрый Лог. Полицаем с каждым днем все труднее становилось находить рабочие руки для восстановительных работ. Участившиеся облавы на городских улицах, на базаре, на поселках не давали желаемых результатов. Для откачки воды из затопленных шахт и восстановления Артем ГРЭС в августе в город прибыл немецкий восстановительный саперный батальон. Он дислоцировался на ГРЭСовском и артемовском поселках. Своих мастеров, которых можно было бы прислать на восстановление предприятий, у немцев не хватало, поэтому немецкие специалисты следили только за тем, чтобы гражданские рабочие и наши военнопленные (их было около двух тысяч) вкалывали полные 10-12 часов. Военнопленные содержались в лагерях на территории школ №5 и №10. До оккупации в школах были госпиталя, и больные не были эвакуированы вследствие стремительности наступления немецких войск. Желания работать на чужеземцев у наших пленных не было. Над ними издевались, избивали и делали это в основном наши соотечественники, полицаи, нанявшиеся на службу к фашистам. Зимой было очень холодно, здания школ не отапливались, а военнопленные были в летнем обмундировании. Многие умирали, их хоронили во дворе школы. Лагерь для военнопленных был также на территории шахты "Пролетарской диктатуры". Во дворе шахты происходили расстрелы. С помощью саперного немецкого батальона, русских рабочих и военнопленных оккупационным властям удалось в конце сентября наладить добычу угля на шахтах бывших Артемовского и Грушевского шахтоуправлений (общей ежесуточной добычей 200 тонн угля). Ни одна крупная шахта не была восстановлена. Да они и не пытались это сделать, а потом им стало не до этого: фронт приближался к городу. В соответствии с немецкой программой привлечения рабочей силы из оккупированных территорий, начался массовый набор горожан на работу в Германию. Мобилизации подлежали гражданские лица обоего пола, начиная с 15-летнего возраста, в особенности квалифицированные рабочие. Наряду со специальным военно-экономическим использованием рабочих предусматривалось направление здоровых и крепких девушек на работу в Германию в качестве домашней прислуги. Сначала немцы пытались действовать на добровольных началах. Среди молодежи были и желающие поехать в Германию, мол, цивилизованная страна, совсем другие отношения, другие ехали из стремления избежать голода и тяжелейших условий жизни, вызванных оккупационной политикой. На доске у биржи труда вывешивались "агитационные" плакаты, листовки и письма из Германии, в которых все писали о хорошей жизни. Но в некоторых промелькнули слова "Пришлите сухарей!" Зачем сухари, если всё хорошо. Отбирали немцы самых здоровых и выносливых. Отправку молодежи немцы проводили под лозунгом "Нах Фатерлянд", под музыку. Но вскоре число желающих иссякло, и немцы начали угонять молодежь насильно. Многие стали скрываться в подвалах, уходить из города. Тех, кто не работал, буквально отлавливали на улицах, в общественных местах, устраивали облавы по месту жительства. Всего за время оккупации было угнано в Германию около 3500 жителей города (20 эшелонов), преимущественно юношей и девушек в возрасте 15-20 лет.
Террор
. В связи с политикой "нового порядка" фашистскими руководящими органами был издан целый ряд новых, более жестких приказов по усилению террора. Так, например, в "Инструкции по борьбе с партизанами на Востоке", изданной главным командованием сухопутных войск осенью 1942 г., при проведении карательных операций против партизан и тех, кто им помогал, требовалось применение "чрезвычайных мер" как к партизанам, так и ко всем гражданским лицам, вплоть до расстрела и повешения. Эта варварская инструкция несколько позже была дополнена приказом Кейтеля от 16 декабря 1942 г., действовавшего на основе указаний Гитлера. Данным приказом войскам вменялось в обязанность применение любых средств, в том числе против женщин и детей, для подавления сопротивления. Одновременно в нем еще раз подчеркивалось, что ни один солдат, принимавший участие в борьбе с партизанами и сочувствующими им, не мог быть привлечен к ответственности за свои действия. Грубая сила и массовый террор являлись основными, характерными для всего оккупационного режима средствами достижения преступных целей фашистского германского империализма. В первые дни оккупации в песчаном и каменном карьерах у хутора Поповка производились расстрелы. В апреле 1943 года уже после освобождения города в двух ямах песчаного карьера были обнаружены 94 трупа: 71 труп военнослужащих Красной Армии, преимущественно из числа командного состава, 20 трупов гражданских мужчин, женщина и двое детей. В начале августа на улицах города было вывешен приказ: "Все евреи города и его окрестностей, прошедшие регистрацию, должны явиться 9 августа 1941 года к 8 часам на угол Дойчештрассе (пр. Победа революции) и Пехотной ( Шевченко) (возле базара). Взять с собой документы, деньги, ценные вещи, а также теплую одежду, белье и прочее. Имеет при себе двухдневный запас продуктов. Кто из евреев не выполнит этого приказа, будет расстрелян. Кто из граждан проникнет в оставленные евреями квартиры и присвоит себе их вещи, будет расстрелян". Ранним утром всё еврейское население города собралось в указанном месте (в основном старики, женщины и дети). Собравшихся построили в длинную-длинную колонну, и повели в сторону Каменоломни. Было очень много провожающих: соседей, друзей. Характер приказа, надежда на "порядочность" и "культуру" немцев вселяло надежду в горожан, что их отправят в Германию. На следующий день стало известно, что всех евреев расстреляли в противотанковом рву под Каменоломни. В местах, где производились расстрелы, были установлены столбы с надписями: "Запретная зона". Оккупировав город, фашисты ни слухом, ни духом не ведали, кто из жителей был коммунистом, комсомольцем или активистом, родственником командира Красной Армии. Но они быстро узнали о них из доносов, посыпавшихся к ним от "обиженных", местных полицаев. На основании поданных заявлений (доносов) заводились следственные дела. Начались аресты, причем арестовывали по первому же доносу, без всякой проверки. И горе было тому, у кого был враг или даже просто давний недоброжелатель. Некоторые подлецы чрезвычайно усердствовали в этом. Так бывший сотрудник 1-го отделения милиции города Бытовьян написал около 50 доносов (по ним было расстреляны известные в городе люди). Полицаи вместе с немцами работали в основном по ночам, забирали подозреваемых в нелояльном отношении к новой власти. Практически никто уже не возвращался. Опыт подсказывал Гельфсготту, что в таком крупном центре угольной промышленности как Шахты должно быть оставлено коммунистическое подполье. Подтверждением этому были антигитлеровские листовки, саботаж в восстановлении шахт, налет русской авиации на немецкий военный аэродром. Поэтому все арестованные гестапо подвергались мучениям и пыткам. Следователи добивались у них одного, кто из коммунистов, комсомольцев остался в городе, осталось ли подполье в городе. Особенно свирепствовал в городе гестаповец Дэппе. Имея агентуру из предателей-местных обывателей, он выуживал важную информацию о настроениях в городе. Дэппе принимал непосредственное участие в арестах, пытках, расстрелах (в том числе стариков, женщин и детей). Все арестованные и расстрелянные с немецкой пунктуальностью регистрировались в книге, содержащей сведения о людях, в отношении которых была применена смертная казнь. Вел книгу начальник тюрьмы Залазин. Места для расстрелов выбирали сотрудники гестапо и многие до сих пор не известны. Сведения о том, что казни проводились в тюрьме гестапо, документально не подтверждено. В начале октября 1942 года на одной из попоек после расстрелов полицай Пискунов предложил использовать ствол шахты имени Красина для казни арестованных. Эта мысль понравилась Гельфсготту. Осмотрели место, мертвая шахта вселяла леденящий страх. У ствола соорудили специальную площадку, чтобы после расстрела трупы сами падали в ствол. Начались массовые расстрелы. Ничто не трогало подлые души палачей. Расстреливали коммунистов, руководящих работников города, членов их семей, просто невинных жертв по доносам. Палачей не трогало, кто перед ними: старик, женщина или ребенок. Незадолго до освобождения города на двух подводах привезли ребятишек из приюта и сбросили в ствол живыми.
Поклонимся великим тем годам:
Тем славным командирам и бойцам.
И маршалам страны, и рядовым,
Поклонимся и мертвым, и живым --
Всем тем, которых забывать нельзя,
Поклонимся, поклонимся, друзья.
Всем миром, всем народом, всей землей
Поклонимся за тот великий бой!
Тем славным командирам и бойцам.
И маршалам страны, и рядовым,
Поклонимся и мертвым, и живым --
Всем тем, которых забывать нельзя,
Поклонимся, поклонимся, друзья.
Всем миром, всем народом, всей землей
Поклонимся за тот великий бой!
КАК ФАЛЬСИФИЦИРУЕТСЯ ПРЕДЫСТОРИЯ ВОЙНЫ
Великая Отечественная война Советского Союза против фашистской Германии 1941-1945 годов занимает исключительное по важности место в нашей тысячелетней истории, В ходе войны советский народ совершил подвиг, равный которому трудно найти в мировой истории. Наша победа в этой войне показала, какие богатырские силы хранятся в народных глубинах, с какой несокрушимой волей, с каким самопожертвованием он способен защищать свою Родину, какая великая роль принадлежала в этом подвиге Коммунистической партии, Советскому правительству, социалистическому строю. Подвиг советского народа в Великой Отечественной войне будет служить мощной духовной опорой многим поколениям, вселять уверенность в своих силах на самых крутых и суровых поворотах в их исторической судьбе.
И не случайно усилия врагов нашего Отечества направлены на разрушение этой нравственной опоры народа, на то, чтобы дегероизировать, принизить подвиг солдат, генералов и маршалов Великой Армии, партизан, тружеников тыла.
Кампания лжи и клеветы на Советскую Армию была развернута в зарубежных странах еще в ходе второй мировой войны -- в ходе освобождения советской территории от немецко-фашистских захватчиков, в ходе великого освободительного похода Советской Армии по избавлению народов Европы и Азии от гитлеровского рабства и устремлений японских милитаристов. Эта кампания особенно расцвела в годы "холодной войны".
Развенчание Великой Победы в Отечественной войне 1941-1945 годов практически началось с того, чтобы превратить И.В.Сталина, столь много сделавшего для Победы, для своей Родины и для человечества, в чудовище, в пугало для многих поколений людей. Через критику И.В.Сталина был проложен путь к критике партии, к развенчанию достижений Советской власти и нашей победы в Великой Отечественной войне. Все перечеркивающая критика Сталина была первым этапом и вместе с тем важнейшим средством борьбы против социализма. Через критику Сталина как Верховного Главнокомандующего шел путь к тотальной критике Великой Отечественной войны. Последователи этой линии двигались дальше по этому пути, все больше опошляя великий народный подвиг. На наших глазах развертывается беспрецедентное явление. Мощные средства пропагандистского аппарата государства развернули широкую кампанию клеветы, унижения армии, совершивший великий подвиг спасения Родины и человечества от гибели и варварства.
И.В.Сталин по возвращении с Тегеранской конференции в 1943 году, как вспоминал Главный маршал авиации А.Е.Голованов, говорил: "Я знаю, что когда меня не будет, не один ушат грязи будет вылит на мою голову. Но я уверен, что ветер истории все это развеет" (Полководцы. М., 1995, с.31).
Уместно вспомнить и рассказ знаменитой революционерки, посла СССР в Швеции Александры Михайловны Коллонтай. В ее архиве, как свидетельствует профессор М.И.Труш, сохранилась запись беседы со Сталиным в ноябре 1939 года, т.е. накануне советско-финляндской войны. "Многие дела нашей партии и народа, -- говорил Сталин, -- будут извращены и оплеваны прежде всего за рубежом, да и в нашей стране тоже. Сионизм, рвущийся к мировому господству, будет жестоко мстить нам за наши успехи и достижения. Он все еще рассматривает Россию как варварскую страну, как сырьевой придаток. И мое имя тоже будет оболгано, оклеветано. Мне припишут множество злодеяний.
Мировой сионизм всеми силами будет стремиться уничтожить наш Союз, чтобы Россия больше никогда не могла подняться. Сила СССР -- в дружбе народов. Острие борьбы будет направлено прежде всего на разрыв этой дружбы, на отрыв окраин от России. Здесь, надо признаться, мы еще не все сделали. Здесь еще большое поле работы.
С особой силой поднимет голову национализм. Он на какое-то время придавит интернационализм и патриотизм, только на какое-то время. Возникнут национальные группы внутри наций и. конфликты. Появится много вождей-пигмеев, предателей внутри своих наций.
В целом в будущем развитие пойдет более сложными и даже бешеными путями, повороты будут предельно крутыми. Дело идет к тому, что особенно взбудоражится Восток. Возникнут острые противоречия с Западом.
И все же, как бы ни развивались события, но пройдет время, и взоры новых поколений будут обращены к делам и победам нашего социалистического Отечества. Год за годом будут приходить новые поколения. Они вновь подымут знамя своих отцов и дедов и отдадут нам должное сполна.
Свое будущее они будут строить на нашем прошлом" (Цит. по ст. Р.Косолапова "Какая же она, правда о Сталине?". "Правда", 1998, ╧55, 2-4 июня).
Проблема "Сталин в годы Великой Отечественной войны" актуальна и принципиальна в современных условиях. Развенчание Сталина как Верховного Главнокомандующего стало одним из главнейших приемов в кампании очернительства Великой Отечественной войны, подвига советского народа и его Армии, подвига партизан и тружеников тыла.
Не распутав этого клубка лжи, невозможно восстановить правду о важнейшем этапе в истории Советского государства и всемирной истории -- о героической и драматической борьбе Советского Союза против фашистской Германии и ее сателлитов, против японских милитаристов.
Необходимо вернуть народу совершенный им подвиг, вернуть уверенность в своих силах, веру в способность совершить великое дело спасения Родины. Идет напряженный бой за историческую правду, за саму историю нашей страны.
Была Отечественная война 1812 года. Самоотверженность в защите Родины проявил в ней народ, армия и ее прославленные полководцы. Прошли многие десятилетия, и благодарные потомки с уважением вспоминают об их подвиге. И не нашлось почти за два столетия людей, которые бы поносили их дела, их служение Отечеству. Почетом и славой окружен подвиг народа, армии и ее военных вождей. Иное дело теперь, То, что творится с описанием Великой Отечественной войны во многих изданиях, на телевидении и радио, не имеет прецедента и несет страшные последствия для сокрушения самих основ нравственных сил народа, его патриотизма.
Одно из главных мест в походе против Великой Отечественной войны занимает мощная пропагандистская кампания по дискредитации И.В.Сталина как Верховного Главнокомандующего. Особая роль в ее развертывании принадлежит Н.С.Хрущеву. В организованной им борьбе против "культа личности" значительная часть усилий была сконцентрирована на тотальной критике деятельности Сталина в годы войны. На XX съезде партии Хрущев в докладе "О культе личности и его последствиях" откровенно заявил, что задача развенчания Сталина как Верховного Главнокомандующего "имеет огромное, не только историческое, но прежде всего политическое, воспитательное, практическое значение" ("Известия ЦК КПСС". 1989, ╧3, с.46).
Преследовалась подлая цель -- через унижение и развенчание Верховного Главнокомандующего оклеветать самоотверженное служение Родине миллионов советских людей в солдатских шинелях и рабочих спецовках. Больше того. Ложь и клевета на И.В.Сталина и сталинское время советский эпохи были, в сущности, глумлением над коммунистическими идеалами, над историей советского социалистического общества. Развязанная Хрущевым антисталинская кампания была не только схожа с антикоммунистическими и троцкистскими идеями, но и открыла настоящий всемирный антикоммунистический поход против Советского Союза и КПСС, против мирового коммунистического и национально-освободительного движения.
Могут возникнуть вопросы: как же так -- Хрущев и вдруг антикоммунист и, наконец, с какой целью все это надо было ему делать?
Теперь разоблачены холуйские утверждения некоторых историков и партийных работников, будто Н.С.Хрущев стал членом большевистской партии накануне Ленских событий 1912 года. Не стало секретом и то, что, вступив в члены РКП(б), он придерживался некоторое время троцкистских взглядов. Это было известно Сталину, когда Хрущева выбирали в 1935 году первым секретарем МК и МГК партии. Но Сталин ценил практический ум Хрущева, считал, что на партийной работе, получив образование в Промакадемии, он преодолеет старые заблуждения. Однако этого не случилось: троцкистское прошлое подчас давало себя знать.
Что касается вопроса -- с какой целью Хрущеву надо было разоблачать культ личности, то главный ответ заключается в следующем. После смерти И.В.Сталина в партии, как и после смерти В.И.Ленина, возникла проблема: кто сможет и кто должен возглавить Коммунистическую партию Советского Союза? Буквально у одра И.В.Сталина из избранного XIX партийным съездом Президиума ЦК КПСС в составе 36 членов выведены были 22 высших партийных руководителя. Удалены были почти все, кого на съезде выдвинул Сталин. Созданная им система коллективного руководства, сочетания старых и молодых партийных кадров была разрушена. Те, кто остался, захватили все ключевые должности в партии и государстве. Председателем Совета Министров СССР стал Г.М.Маленков, первыми заместителями Предсовмина -- Л.П.Берия, В.М.Молотов, Н.А.Булганин, Л.М.Каганович. Председателем Президиума Верховного Совета СССР -- К.Е.Ворошилов, секретарем ЦК КПСС -- Н.С.Хрущев. Все они стали членами сильно укороченного Президиума ЦК КПСС. Другими словами, произошел тихий государственный переворот.
Весьма показательны в этом отношении воспоминания Д.Т.Шепилова, входившего в те годы в высшее партийное руководство. Он пишет:
"Конечно, ни один человек в партии и стране не думал ни о Хрущеве, ни о Берии как о возможных преемниках Сталина на постах Председателя Совета Министров или Генерального секретаря ЦК. Но иного мнения держался каждый из этих двух и всеми методами -- посулами, лестью, интригами, устрашением -- действовал в определенном направлении. Безусловно, две трети из того широкого состава (36 человек) Президиума ЦК, который по предложению Сталина был избран на Пленуме ЦК после XIX съезда партии, оставались в стороне и во всех интимных, подготовительных обсуждениях участия не принимали, Дежурили у постели больного Г.М.Маленков, Л.П.Берия, В.М.Молотов, К.Е.Ворошилов, Н.С.Хрущев, Н.А.Булганин, Л.М.Каганович, А.И.Микоян, М.З.Сабуров, М.Г.Первухин, П.М.Шверник.
... И Хрущев рвался на первую роль в этой сфере, лелея те же честолюбивые мечты, что и Берия, но избрав для достижения своих целей другие обходные пути ...
Назначение Хрущева на пост Секретаря ЦК соответствовало его самым сокровенным желаниям. Оно знаменовало собой первый акт той трагедии, которая скоро начала развертываться на глазах всего мира и, подобно пробуждающемуся вулкану, наращивать свои разрушительные последствия" ("Вопросы истории". 1998, ╧3, с.12, 13, 22).
Однако избрание сентябрьским (1953 года) Пленумом ЦК Первым секретарем Центрального Комитета КПСС Н.С.Хрущева еще не означало его автоматического лидерства в партии и авторитета в народе. На достижение этого лидерства и авторитета в определенной степени и был рассчитан доклад о культе личности Сталина на XX партийном съезде, а также его основные выводы. Не случайно доклад был произнесен в конце работы съезда на закрытом заседании и без обсуждения. Подобные приемы не так уж и новы в истории.
Под предлогом борьбы с культом личности Н.С.Хрущев добивался и отстранения от руководства партией и государством В.М.Молотова, Г.М.Маленкова, Л.М.Кагановича и других тогдашних советских деятелей.
Но была и еще одна причина -- желание отомстить Сталину за то, что он не спас от расстрела сына Н.С.Хрущева от первого брака -- Леонида. Летчик Леонид Хрущев по одной версии попал в плен, по другой -- сам посадил самолет на захваченной врагом территории. Стал сотрудничать с фашистами, призывал по радио красноармейцев сдаваться в немецкий плен. Он был выкраден у немцев нашими разведчиками. Предстал перед военным трибуналом и был приговорен за измену Родине к высшей мере наказания -- расстрелу. Н.С.Хрущев молил И.В.Сталина не допустить смертной казни. Сталин ответил: "Вы просите как отец или член ЦК? Как отец? А что я скажу другим отцам, потерявшим своих сыновей?". Вопрос о судьбе летчика Л.Хрущева стал предметом специального рассмотрения на заседании Политбюро, которое оставило приговор в силе.
Между прочим, впоследствии Н.С.Хрущев за сына отомстил и Г.К.Жукову. Нам, авторам, известно от ряда ответственных работников ЦК партии и крупных военачальников, что, став Первым секретарем ЦК, Хрущев потребовал от Министра обороны страны Жукова представить летчика Леонида Хрущева к званию Героя Советского Союза. На это Жуков резко возразил, что предателей не представляет к боевым наградам, тем более к высокому званию Героя. Скомкав наградной лист, бросил его в сторону Хрущева, Этот случай послужил своего рода поводом наряду с другими причинами на октябрьском (1957 года) Пленуме ЦК партии для снятия Г.К.Жукова с поста Министра обороны СССР и обвинения его в бонапартизме, отрыве армии от партии. И это несмотря на то, что в свое время именно Жуков помог Хрущеву избавиться от Берии.
Для того чтобы внести ясность в вопрос о роли Сталина в Великой Отечественной войне, необходимо рассмотреть обвинения, предъявленные ему как Верховному Главнокомандующему. Это позволит осветить и ряд проблем самой Великой Отечественной войны.
Следует начать с предвоенных лет, так как деятельность Сталина в Великой Отечественной войне неразрывно связана, уходит своими корнями в предвоенные годы. Именно Хрущев в своем докладе на XX съезде партии обвинил Сталина в том, что-де он не сумел подготовить страну к войне, к отпору агрессору.
Хрущев уверял делегатов съезда в том, что были "и время и возможности... чтобы хорошо подготовить страну к обороне", что "наша промышленность находилась на таком уровне развития, что она была в состоянии полностью обеспечить Советскую Армию всем необходимым". Но мобилизации "промышленности своевременно проведено не было. И с первых же дней войны обнаружилось, что наша армия вооружена плохо, что мы не имеем достаточного количества артиллерии, танков и самолетов для отпора врагу. Советская наука и техника дали перед войной великолепные образцы танков и артиллерии. Но массовое производство всего этого не было налажено ..." ("Известия ЦК КПСС". М., 1989, ╧3, с.147).
Обвинения, выдвинутые Хрущевым, были более чем серьезны. Они касались не только Сталина. Речь шла о якобы провале программы подготовки страны к отпору агрессору, то есть о результатах работы десятков миллионов советских людей, о деятельности Советского правительства, о политике партии в предвоенные годы.
Рассмотрим, как же в действительности обстояло дело.
Прежде всего, следует зафиксировать бесспорный факт -- партия, правительство, Сталин своевременно поняли, какую страшную военную опасность для нашей страны принес приход к власти фашистов в Германии. Они разоблачали агрессивный и реакционный характер нацизма, захватнические планы гитлеровцев. Уже в 1934 году на XVII съезде ВКП(б) было подчеркнуто, что фашизм вынужден будет прибегнуть к войне, что в этой тревожной международной обстановке СССР будет стоять "твердо и непоколебимо на своих мирных позициях, борясь с угрозой войны, борясь за сохранение мира, идя навстречу тем странам, которые стоят так или иначе за сохранение мира, разоблачая и срывая маску с тех, кто подготовляет, провоцирует войну" (XVII съезд Всесоюзной Коммунистической партии (б). М., 1934, с.13).
Партия, правительство, Сталин приняли меры к тому, чтобы довести до сознания народа наличие этой угрозы и мобилизовать все его силы на свершение грандиозных дел строительства и укрепления нового общества. Этот факт зафиксирован в тысячах документов того времени.
В условиях надвигавшейся угрозы войны партия и 'правительство принимали решительные меры для того, чтобы переломить грозное развитие событий, сорвать возможность сговора мировых империалистических сил за счет СССР. Заключение в августе 1939 года пакта о ненападении с Германией было вынужденным и необходимым актом со стороны советского руководства. Это обеспечило нашей стране еще два года для подготовки к отпору фашистской агрессии. Заключение в 1941 году договора о нейтралитете с Японией спасло СССР от японской агрессии, а в конечном итоге от войны на два фронта. Вот почему заключение этих двух международных договоров было высшим достижением внешнеполитической стратегии Сталина и советской дипломатии.
Разумеется, советское руководство не питало иллюзий по поводу истинной сущности захватнической политики фашистской Германии. Сохранилось свидетельство присутствовавшего на советско-германских переговорах руководителя юридического департамента германского министерства иностранных дел Гауса. Он писал, что появившийся во время переговоров Молотова и Риббентропа Сталин, отвечая на вопрос последнего, заявил: "Не может быть нейтралитета с нашей стороны, пока вы сами не перестанете строить агрессивные планы в отношении СССР". Затем уточнил: "Мы не забываем того, что вашей конечной целью является нападение на нас" ("Аргументы и факты". 1987, ╧37).
Впоследствии Маршал Советского Союза Г.К.Жуков писал: "Что касается оценки пакта о ненападении с Германией в 1939 г., в момент, когда наша страна могла быть атакована с двух фронтов -- со стороны Германии и со стороны Японии, -- нет никаких оснований утверждать, что И.В.Сталин полагался на него. ЦК ВКП(б) и Советское правительство исходили из того, что пакт не избавил СССР от угрозы фашистской агрессии, но давал возможность выиграть время в интересах укрепления нашей обороны, препятствовал созданию единого антисоветского фронта" (Г.К.Жуков. Воспоминания и размышления. Т.1. М., 1990, с.229). Такова оценка пакта о ненападении с Германией, сделанная одним из главных творцов победы над "третьим рейхом".
Не только борьба за продление мирной передышки, но и стремление обеспечить коренные геополитические потребности Советского Союза преследовались Сталиным в 1939 году при заключении с Германией договора о ненападении. Договор обеспечивал выход нашей страны на внешние рубежи, завоеванные предшествующими поколениями, и отодвигал западную границу от ее важнейших политических и экономических центров.
Задача обеспечения безопасности северо-западных рубежей государства была решена в зимней войне с Финляндией в 1939-1940 годах. Протяженность границы с Финляндией составляла более тысячи километров. От Ленинграда она проходила всего в 32 км. По существу, вторая столица страны, к тому же мощный центр оборонной промышленности, находилась в зоне артиллерийского огня противника. Не защищены были и морские подступы к Ленинграду. А в случае захвата Ленинграда там вполне могли создать альтернативное правительство, которое стало бы базой для развязывания гражданской войны. В опасной близости от границы находился и Мурманск, наш северный незамерзающий порт, и железная дорога, связывающая его с центральными районами страны. Это факты, с которыми в условиях нарастающей угрозы войны нельзя было не считаться. Поистине глубокий смысл имеет афоризм: "География -- это судьба народа".
Советское правительство предлагало разрешить мирным путем вопросы взаимоотношений между СССР и Финляндией. В переговорах с финнами Сталин говорил: "Мы не требуем и берем, а предлагаем ... Поскольку Ленинград нельзя переместить, мы просим, чтобы граница проходила на расстоянии 70 километров от Ленинграда ... Мы просим 2700 кв. км. и предлагаем взамен более 5500 кв. км". Защищая прорубленное Петром Великим "окно в Европу", он заявлял: "Мы ничего не можем поделать с географией, так же как и вы ее не можете изменить" (Зимняя война 1939-1940. Кн.1. Политическая история. М., 1998, с.125, 371).
Однако поддерживаемое Германией и поощряемое Англией и Францией финляндское правительство отвергло мирный путь решения вставших вопросов. В ходе зимней войны 1939-1940 годов Красная Армия прорвала мощную, укрепленную на современный лад линию Маннергейма и продвинулась на запад от 25 до 200 км. Через три с половиной месяца после начала войны финская армия, которой помогали западные державы, была разгромлена. По подписанному мирному договору Финляндия уступила часть своей территории, обеспечивающей безопасность Ленинграда и северо-западной границы СССР.
Несостоятельными оказались утверждения, будто эта война показала слабость Красной Армии. Нелишне напомнить, что незадолго до советско-финляндской войны Красная Армия одержала блистательные победы над японскими самураями в районе озера Хасан и реки Халхин-Гол.
Конечно, советско-финляндская война заставила сделать и определенные выводы военно-политического характера. Руководством страны были предприняты меры для повышения боеспособности Красной Армии и укрепления ее командных кадров. Эта война показала необходимость освобождения от методов гражданской войны. Это была современная война, и она требовала перестройки армии на современные методы ведения войны. Подводя итоги советско-финляндской войны на совещании при ЦК ВКП(б) начальствующего состава в апреле 1940 года, И.В.Сталин отмечал: "Вот этот культ традиции и опыта гражданской войны развит у людей и отнял от них психологическую возможность побыстрей перестраиваться на новые методы современной войны ... А что такое современная война? Интересный вопрос -- чего она требует? Она требует массовой артиллерии ... Второе -- авиация, массовая авиация ... Дальше танки, третье, тоже решающее ... Минометы, четвертое, нет современной войны без минометов ... Дальше -- автоматизация ручного оружия ... Создание культурного, квалифицированного и образованного командного состава ... Требуются хорошо сколоченные и искусно работающие штабы ... Затем требуются для современной войны хорошо обученные, дисциплинированные бойцы, инициативные ... Для современной войны нам нужны политически стойкие и знающие военное дело политработники ... Вот все те условия, которые требуются для того, чтобы вести современную войну ..." (Зимняя война 1939-1940. Кн.2. И.В.Сталин и финская кампания. М., 1998, с.278-280).
Несостоятелен и вывод Хрущева о том, что у Советского Союза были "и время и возможности ... чтобы хорошо подготовить страну к обороне". Как раз именно такого времени для выполнения этой безмерно трудной задачи стране было отведено катастрофически мало, если не сказать, что его практически не было. Сталин не раз предупреждал, что нам необходимо пройти путь, который занял у других стран столетия, лет за десять или того меньше. Иначе нас могут смять и загубить дело социализма.
Хрущев умышленно разорвал связь времени с объемом и трудностью задач, которые предстояло решить. А только так можно судить о том, достаточным, или недостаточным временем располагала страна. Лживо и его утверждение, что были "возможности хорошо подготовить страну к обороне", что наша промышленность "была в состоянии полностью обеспечить Советскую Армию всем необходимым".
Здесь налицо полное извращение действительности. Хрущев отлично знал, что к началу 30-х годов Советский Союз в экономическом отношении был отсталой страной (на целое столетие!), уступавшей развитым капиталистическим государствам, той же Германии. У него не было промышленности, способной в массовом количестве производить танки, самолеты, артиллерию и другую современную боевую технику.
В стране предстояло еще только создать мощную индустриальную базу, целые новые отрасли промышленности, построить тысячи заводов, фабрик, шахт. Шла борьба буквально за каждый день, чтобы страна как можно раньше получила продукцию вновь построенных предприятий. Предстояло поднять и создать современное сельское хозяйство, способное обеспечить промышленность сырьем, реконструировать транспорт, подготовить десятки тысяч новых инженеров и сотни тысяч квалифицированных рабочих, предстояло разработать и заложить в чертежи образцы новой военной техники, которая бы не уступала лучшим ее образцам, состоявшим на вооружении передовых армий капиталистических стран. Необходимо было подготовить и военные кадры, способные овладеть этой техникой и умело применить ее в боевых условиях, коренным образом преобразовать сами вооруженные силы, сделать их способными вести современную войну.
Так, директор КАММИНговского Центра по изучению России и Восточной Европы Тель-Авивского университета Г.Городецкий, разоблачая книгу Резуна "Ледокол", пишет: В предвоенные годы "Сталин яростно критиковал академии за их устаревшие методики преподавания, за то, что они не чувствовали суть современной войны. Он был преисполнен решительности создать современную армию" (Г.Городецкий. Миф "Ледокола": Накануне войны. Пер. с англ. М., 1995, с.292).
Важное место в строительстве Красной Армии в предвоенные годы занимает проблема чистки ее рядов в 30-е годы. Здесь необходимо остановиться на одном важном аспекте этой проблемы. Долгое время, и в годы гражданской войны и в послевоенный период, во главе Красной Армии находился Троцкий. Ему принадлежала если не решающая, то важнейшая роль в формировании высшего командного состава армии, в выдвижении на руководящие посты командиров и комиссаров. Так сформировался в армии широкий слой лиц, обязанных в значительной мере Троцкому своей военной карьерой. При формировании этого слоя не последнюю роль играл и момент личной преданности Троцкому назначаемых лиц.
При непомерном властолюбии Троцкого, его стремлении играть высшую роль в партии и в государстве, это потенциально создавало угрозу бонапартистского варианта развития событий. Опасность обострялась болезнью Ленина, а затем и его смертью. Особенно это становилось угрожающим в связи с шаткой политической позицией Троцкого и его необузданным честолюбием. Напомним, что Ленин в своем политическом завещании охарактеризовал Троцкого, как небольшевистского деятеля. А это было чревато опасностью попытки с его стороны изменить политический строй страны, отходом от ленинизма.
В условиях развернувшейся ожесточенной дискуссии после смерти Ленина, наличия в стране многочисленных сторонников Троцкого, борьбы за преемственность власти, в условиях стремительно надвигавшейся угрозы войны вопрос о кадрах армии, за кем армия пойдет, приобретали особую остроту, Влияние Троцкого в армии было не только сильным, но и широким. Он был связан со многими из ее высших руководителей лично.
В 1939 году немецкий писатель Л, Фейхтвангер, посетив Москву, высказал такую мысль: "Раньше троцкисты были менее опасны, их можно было прощать, в худшем случае -- ссылать ... Теперь, непосредственно накануне войны, такое мягкосердечие нельзя было себе позволить. Раскол, фракционность, не имевшие серьезного значения в мирной обстановке, могут в условиях войны представить огромную опасность" ("Советская Россия". 1998, 24 декабря).
Определенную роль, подвигнувшую Сталина на проведение решительных мер, сыграло непрестанное хвастовство Троцкого, что армия при всех условиях поддержит его и пойдет за ним. В 1937 году на столе Сталина оказалась книга Троцкого "Преданная революция", в которой автор утверждал, что выражает не свои идеи, а говорит от имени огромного числа своих молчаливых сторонников в СССР. Этих сторонников больше всего могло быть в Красной Армии, которой он руководил в течение семи лет. Практически все тогдашнее руководство Красной Армии прошло через руки Троцкого, им отбиралось, назначалось, выдвигалось.
Известно, что многие из видных троцкистов признавали наличие заговорщических связей с военными кругами. Например, Н.Н.Крестинский в заключительном слове на процессе по делу антисоветского правоцентристского блока говорил: "В феврале 1935 года Пятаков сообщил мне, что между нами, троцкистами, правыми и военной группой Тухачевского состоялось соглашение о совместном совершении вооруженного переворота. С этого момента я несу ответственность не только за действия троцкистов, но и действия правых и за действия военных заговорщиков" ("Дуэль". 1998. ╧37).
Необоснованные репрессии, естественно, не могут быть оправданы. Но необходимо помнить, что Троцкий и его окружение при поддержке зарубежных банков и правительств развернули бешеную кампанию травли Советского Союза и лично Сталина как его лидера. Известно, что когда во время советско-финляндской войны формировалось временное правительство во главе с О.В.Куусиненом, определенными кругами на Западе обсуждался вопрос о создании русского альтернативного правительства во главе с Троцким (См.: М.И.Семиряга. Тайны сталинской дипломатии. 1939-1941. М., 1992, с.185). Это угрожало расколом в партии, распадом страны. Ведь Троцкий откровенно заявлял, что он желал бы разгрома СССР Германией. Все это объясняет, откуда у нас появились германские и прочие иностранные шпионы.
Для того чтобы глубже уяснить деятельность партии, советского государства, Сталина в предвоенные годы, составить представление об обстановке, в которой происходили глубочайшие преобразования в стране, необходим четкий ответ на вопрос: были ли враги нашего государства и партии вне и внутри страны, кто эти враги? Насколько они были опасны, была ли неизбежна борьба с ними? И если да, то по каким направлениям и в каких формах она должна была развернуться?
Это не праздный вопрос. В нем необходимо досконально разобраться, чтобы не потерять исторической перспективы, Ведь не случайно Хрущев на XX съезде партии, а затем и его последователи утверждали и продолжают твердить по сей день, что внутренних врагов ни у партии, ни у Советского государства, ни у Сталина не было. Что они порождены мнительностью, а то и сумасшествием Сталина. Так ли это?
При решении данного вопроса необходимо исходить из того факта, что в нашей стране в 30-е годы происходили глубочайшие социальные сдвиги, изменялись, а часто и ломались судьбы миллионов людей. Далеко не для всех они несли немедленные перемены к лучшему. Тысячи и тысячи воспринимали их как свою глубочайшую трагедию и готовы были отчаянно им противодействовать. Что было, то было. С этим приходилось, как с реальным фактом, считаться самым серьезным образом руководству страны. Объективные процессы создавали "пятую колонну" внутри страны, и она подталкивалась капиталистическим окружением к самым активным действиям.
Хрущев и его приспешники пытаются увести нас от понимания этой очевидности, пытаются уверить, что не было и не могло быть массового сопротивления линии партии на индустриализацию и коллективизацию страны. Это примитивная ложь. Она положена в основу возведенного ими грандиозного здания фальсификации репрессий 1937 года и последующих лет. Она же лежит в основе огульной реабилитации будто бы всех невинных.
Насколько грозным и опасным был внешний враг, вскрыла, и весьма наглядно, обрушившаяся на нас война, Подробно говорить об этом нет нужды. Объективное рассмотрение фактов свидетельствует и о том, как смертельно опасны были и внутренние враждебные силы, которые провоцировались капиталистическим окружением на самые жестокие и коварные формы борьбы. На истоках этой внутренней опасности, ее масштабах необходимо остановиться подробнее. А это непосредственно подводит к проблеме репрессий 30-х и последующих годов. Рассмотрим эти вопросы сначала в общей форме, а потом перейдем и к фактам.
Сталин не выдумывал своих врагов. Они были в реальной жизни, и была суровая необходимость с ними бороться. Бороться во имя спасения страны, народа, социализма. Надвигавшаяся война отвела для этой борьбы минимальные сроки. Борьбу нельзя было отложить, нельзя было ее и затягивать. Враг в лице Гитлера и его капиталистических сообщников стоял у порога. Необходимо было спешить очистить страну от "пятой колонны".
Предстояла трудная, тяжкая, жестокая работа, но через это испытание необходимо было пройти. Понимая, что в карательные органы будут пытаться и неизбежно проникнут враждебные силы и будут творить гнусное дело уничтожения преданных кадров, Идти на тяжкие издержки, неизбежные в этой работе, трагические ошибки, принимая на свои плечи тяжесть ответственности за допущенные просчеты и за судьбу невинных жертв.
Весь опыт истории показывает, что классовая борьба, особенно на переломных рубежах развития, жестока и беспощадна. В ее жернова попадают не только враги, но и невинные люди. Беспрецедентное, стремительное обогащение кучки людей в последние годы в нашей стране основано на геноциде народа, на его вымирании в чудовищных масштабах, достигающих полутора миллионов в год, на разграблении плодов труда многих поколений советских людей. В этом воплощено проявление классовой борьбы на современном этапе. Не видеть этого -- значит быть слепым. "Демократическая" пропаганда делает все, чтобы затемнить эти факты, укрыть их от осознания народа, С дьявольской настойчивостью она пытается скрыть и классовую сущность, историческую обусловленность репрессий 30-х годов.
Для того чтобы глубже разобраться в вопросе о репрессиях, необходимо рассмотреть по крайней мере три важнейших аспекта этой проблемы. Во-первых, необходимо четко определить -- были ли репрессии обоснованы, направлены против лиц, свершивших тяжкие государственные преступления, понесли ли эти лица заслуженную кару. Или репрессии были обрушены на невинных людей, и жертвами стали сторонники социалистического государства рабочих и крестьян.
Это принципиальный вопрос и ответ на него имеет определяющее значение для суждения о правомерности или преступности самих репрессий. Хрущевым, его последователями, современными "демократами" он извращен и запутан до последней степени. Нельзя жалеть никаких усилий для того, чтобы установить истину в этом вопросе. Слишком много с ним связано в прошлой истории страны, да и ныне его решение без преувеличения имеет судьбоносное значение для самих основ идеологической и нравственной жизни и перспектив развития нашего общества.
Вторая важнейшая сторона проблемы репрессий -- их масштабы. Здесь царит полнейшая вакханалия цифр и чудовищных вымыслов. Приводятся цифры, преувеличенные до невероятных размеров, далеко выходящие за рамки элементарного здравого смысла. И наряду с этим проводится линия на полное игнорирование, умышленное, можно сказать, тотальное замалчивание официальных, достаточно достоверных данных, имеющихся на этот счет. "Демократами" широко растиражированы рассуждения о том, что по самой своей сути не могло быть в 30-е годы столь широкого отступничества от дела социализма и не могло быть такого предательства в высших эшелонах партийной и государственной власти со стороны старых большевиков. Это подается как истина, не требующая доказательств. Однако опыт последующих лет начисто отвергает обоснованность этих рассуждений. Нельзя сбрасывать со счетов наш недавний трагический опыт перестройки и реформ, когда руководящее ядро партии -- генсек Горбачев, члены Политбюро Яковлев, Шеварднадзе, кандидат в члены Политбюро Ельцин и другие -- выступили как предатели дела социализма, разрушители великой страны. Нельзя забывать, что многие из руководящих кадров партии и государства пошли по их преступному пути.
Эти события и их тяжелейшие последствия для судеб страны и народа развернулись на наших глазах. Почему же теперь мы должны априори исключать реальность такого массового предательства на более раннем этапе истории советского государства? И вслед за "демократами" отрицать необходимость и неизбежность в те 30-е годы массовых репрессий, которые были противопоставлены массовому масштабу предательства. Учет этих уроков истории должен присутствовать при рассмотрении проблемы репрессий.
Теперь остановимся, хотя бы в общих чертах, на третьей стороне проблемы репрессий -- соответствовала ли суровость наказания достижению главной цели, спасению страны в условиях стремительно надвигавшейся угрозы истребительной войны. Были ли оправданы и необходимы суровые меры проводившихся репрессий? Прежде всего нужно установить, против каких преступлений они были применены. Тяжесть вины должна соответствовать, вытекать из тяжести преступления.
Ни Хрущев, ни его последователи не смогли опровергнуть непреложные факты, свидетельствующие, что и в 30-е, и в последующие годы в нашей стране взрывались шахты, сжигались хранилища зерна, пускались под откос составы с людьми и грузами, шли в услужение немецким оккупантам полицаи и каратели, и они предавали и убивали советских людей. Ведь все это совершалось конкретными людьми. Смешно утверждать, что это были только единичные случаи. Десятки тысяч фактов подтверждают, что это было массовое явление, проявление классовой борьбы.
Как на это была обязана ответить власть, защищающая интересы и целостность государства, интересы народа и социализма в условиях надвигавшейся, а потом и шедшей войны? Ведь до этого Сталин долгие годы вел дискуссии со своими оппонентами по важнейшим вопросам судеб страны и партии. Убедить их отказаться от борьбы, вредительства, террора не удалось. Можно ли было власти ответить на их тягчайшие преступления некими полумерами? Могли ли они принести необходимый результат? В высшей степени это сомнительно. Нужно считаться и с тем, что только жестокие формы возмездия могли устрашить оголтелых врагов, заставить их отказаться от подрывной деятельности. Террор против врагов являлся мерой защиты. Представляется, что эти соображения необходимо учитывать при рассмотрении проблемы репрессий.
В конечном итоге и троцкисты, и бухаринцы выродились в злейших врагов Советского Союза, подвизавшихся на службе иностранных разведок.
Они были тесно связаны с германским фашизмом, готовившим войну против СССР. И троцкисты, и бухаринцы активно занимались вредительством, диверсиями, шпионажем, организацией террористических актов против руководителей нашей страны. Их разгром являлся важнейшим условием победоносного строительства социализма в Советском Союзе и позднее -- победы в Великой Отечественной войне.
Есть необходимость остановиться еще на одной стороне этого принципиально важного вопроса, а именно на так называемом деле маршала Тухачевского. Огромную роль в деле Тухачевского и его сторонников сыграли секретные документы, присланные Сталину президентом Чехословакии Бенешем о наличии заговора в Советском Союзе. Последний (как и эксперты МИДа, службы безопасности и внешней разведки этой страны) были абсолютно уверены в их подлинности. Над Чехословакией в то время нависла угроза агрессии фашистской Германии, и Бенеш был заинтересован в укреплении мощи своего союзника СССР, в предотвращении готовящегося в стране военного переворота.
Имеются многочисленные свидетельства того, что не только Бенеш и Сталин, но и многие ведущие и хорошо информированные государственные деятели Запада в 1937 году, да и в последующие годы, рассматривали обвинительные доказательства, выдвинутые на процессах 1937 года, как обоснованные и истинные.
Черчилль в своих мемуарах "Вторая мировая война" по этому поводу пишет: "Осенью 1936 года президент Бенеш получил от высокопоставленного военного лица Германии уведомление, что, если он хочет воспользоваться предложением фюрера, ему следует поторопиться, так как в России в скором времени произойдут события, которые сделают любую возможную помощь Бенеша Германии ничтожной.
Пока Бенеш размышлял над этим тревожным намеком, ему стало известно, что через советское посольство в Праге осуществляется связь между высокопоставленными лицами в России и германским правительством. Это было одним из элементов так называемого заговора военных и старой гвардии коммунистов, стремившихся свергнуть Сталина и установить новый режим на основе прогерманской ориентации. Не теряя времени, президент Бенеш сообщил Сталину все, что он мог выяснить. За этим последовала беспощадная, но, возможно, небесполезная чистка военного и политического аппарата в Советской России и ряд процессов в январе 1937 года, на которых Вышинский столь блестяще выступал в роли государственного обвинителя ... Русская армия была очищена от прогерманских элементов, хотя это и причинило тяжелый ущерб ее боеспособности ... Сталин сознавал, чем он лично обязан Бенешу, и Советское правительство было воодушевлено сильным желанием помочь ему и его оказавшейся под угрозой стране противостоять нацистской опасности". (У.Черчилль. Вторая мировая война, т.1. М., 1955, с.266, 267).
Характерно, что первые сведения, поступившие о заговоре Тухачевского, были восприняты советской стороной с недоверием. Исследовавший обстоятельства "дела Тухачевского" историк из ФРГ И.Пфафф пишет: "Из категорических и кратких формулировок в записях, содержавшихся в канцелярии президента, как кажется, даже явствует, что первые две беседы с Александровским, 22 и 24 апреля, сопровождались возбужденными дискуссиями между советским посланником, который стремился опровергнуть обвинения против Тухачевского как абсурдные, и Бенешем, которому не удалось поколебать эту уверенность посланника, и что Александровский лишь 26 апреля и 7 мая капитулировал перед "обличающим материалом", предоставленным ему Бенешем".
Далее Пфафф пишет, что сведения, полученные от Бенеша, обсуждались на заседании Политбюро 24 мая 1937 года и из принятого там решения "можно по меньшей мере в общих чертах обрисовать обвинения против Тухачевского и других генералов. "Заговорщики" якобы планировали "во взаимодействии с германским генеральным штабом и гестапо ... в результате военного переворота свергнуть Сталина и Советское правительство, а также все органы партии и Советской власти, установить ... военную диктатуру". Это должно было быть произведено с помощью антикоммунистического "национального правительства", связанного с Германией и имевшего целью осуществить убийство Сталина и его ведущих соратников, "предоставить Германии за ее помощь особые привилегии внутри Советского Союза" и сделать "территориальные уступки Германии ... на Украине", уже не говоря о расторжении союзов с Парижем и Прагой. Все это должно было бы произойти под лозунгом создания "национальной России", которая находилась бы под сильной военной властью".
И.Пфафф ссылается на документы, которые свидетельствуют, что Бенеш проинформировал о заговоре Тухачевского не только Сталина. Уже 8 мая он сообщил французскому премьер-министру о заговоре советского главного командования. А через два дня просил при осуществлении французских "связей с советским Генеральным штабом соблюдать максимальную осторожность, поскольку члены руководства советского Генерального штаба поддерживают подозрительные контакты с Германией". В конце июня 1937 года французский посол в Лондоне сообщил в Париж, что английское правительство получило информацию из надежного источника о секретных переговорах между германским генеральным штабом и советскими военными руководителями. В сентябре 1937 года Бенеш информировал о заговоре Тухачевского американского посланника в Праге. ("Военно-исторический журнал". 1988, ╧11, с.49, 50, 51, 54; ╧12, с.65).
Вполне очевидно, что в деле Тухачевского и его сообщников документы, присланные президентом Бенешем Сталину, сыграли важнейшую роль. Однако Хрущев на XX съезде партии замолчал эти документы. Когда же слухи о наличии их просочились и стали будоражить общественность, он упомянул о них только через шесть лет на XXII партсъезде как о мелкой безделице. Вновь делегаты съезда были лишены возможности ознакомиться с содержанием этих документов. Объективной экспертизы этих документов не проведено до сих пор, политические же спекуляции продолжаются.
При экспертизе документов о деятельности Тухачевского, видимо, целесообразно учесть следующее свидетельство В.Шелленберга: "В свое время утверждалось, что материал, собранный Гейдрихом для дискредитации Тухачевского, состоял большей частью из заведомо сфабрикованных документов. В действительности же подделано было не больше, чем нужно для заполнения некоторых пробелов. Это подтверждается тем, что весьма объемистое досье подготовили и представили Гитлеру за короткий промежуток времени -- в четыре дня" (Цит. по Ю.Мухин. Путешествие из демократии в дерьмократию и дорога обратно. М., 1993. С.199).
Анализируя материалы по поводу Тухачевского и его группы один из руководителей советской разведки генерал П.А.Судоплатов пишет: "Даже те из историков, которые горят желанием разоблачить преступления Сталина, не могут не признать, что материалы дела Тухачевского содержат разного рода документальные свидетельства относительно планов перетасовок в военном руководстве страны ... Уголовное дело против Тухачевского целиком основывалось на его собственных признаниях, и какие бы то ни было ссылки на конкретные инкриминирующие факты, полученные из-за рубежа, начисто отсутствуют" (П.А.Судоплатов, Разведка и Кремль, М., 1997, с.103, 104).
Решение вопроса о лояльности армии было тогда неотложной задачей, и решать ее можно было только проведением радикальных, широкомасштабных мер, путем очищения армии от сторонников Троцкого. С точки зрения и внутриполитической, и укрепления обороноспособности страны в условиях надвигавшейся войны задача чистки армейских кадров выдвигалась как срочная, безотлагательная необходимость. Хотя это была, бесспорно, крайне болезненная и в определенной степени опасная задача.
И все же проводившаяся в армии чистка была необходимым актом. Она укрепляла обороноспособность страны, в корне подорвала троцкистское влияние в Вооруженных Силах, очистила их от изменнических и шпионских элементов. Так, английский посол У.Сидс сообщал в Лондон 6 июня 1939 года: "а) Красная Армия в настоящее время предана режиму и будет, если получит приказ, вести войну как наступательную, так и оборонительную; б) она понесла тяжелые потери в результате "чисток", но будет серьезным препятствием в случае нападения ..." (Зимняя война 1939-1940. Кн.1. Политическая история. М., 1998, с.103). На сохранившуюся боеспособность Красной Армии указывали в донесениях из Москвы военные атташе Франции, а также США.
Через несколько дней после нападения Германии на СССР посол США в Советском Союзе в 1936-1938 годах Джозеф Дэвис, отвечая на вопрос "а что вы скажете относительно членов "пятой колонны" в России?", сказал: "У них нет таких, они их расстреляли". И продолжил: "Неожиданно передо мной встала такая картина, которую я должен был ясно видеть еще тогда, когда был в России. Значительная часть всего мира считала тогда, что знаменитые процессы изменников и чистки 1935-1939 годов являются возмутительными примерами варварства, неблагодарности и проявления истерии. Однако в настоящее время стало очевидным, что они свидетельствовали о поразительной дальновидности Сталина и его близких соратников".
Касаясь этих же вопросов уже в 1943 году, по сообщению американской газеты "Канзас-Сити таймс" от 26 мая, Дж. Дэвис заявил, что процессы в Москве имели своим результатом то, что "у немцев не оказалось "пятой колонны", чтобы оказать им содействие в осуществлении вторжения в Россию" ("Диалог". 1996. ╧10, с.72).
Ныне называют огромное число репрессированных и особенно расстрелянных в 1937-1938 годах командиров и политработников армии и флота. Так, А.Солженицын утверждает: "Только от террора коммунистического режима против собственного народа мы потеряли до 60 миллионов" ("Советская Россия", 1998. 24 декабря). Некая литературная критикесса А.Альбац считает, что уничтожено было 66 миллионов человек. Отдельные авторы, в том числе и историки, доводят эту численность даже до 80 и более миллионов человек. При этом игнорируются официальные данные и документы. Например, согласно переписи численность населения СССР на 17 января 1939 года составляла 170.467.186 человек. Спрашивается, откуда же могли взяться эти десятки миллионов?
Изучив доклады о работе Военной коллегии Верховного суда СССР и военных трибуналов, которые направлялись представителем Военной коллегии Верховного суда в ЦК ВКП(б), СНК СССР и НКО СССР, заместитель председателя Военной коллегии Верховного суда Российской Федерации генерал-майор юстиции А.Т.Уколов и подполковник В.И.Ивкин сообщают следующие сведения. За контрреволюционные преступления были судимы лица высшего, среднего и младшего командного и начальствующего составов, а также рядового состава по годам: 1936 год -- 925 человек, 1937 год -- 4079, 1938 год -- 3132, 1939 год -- 1099 и 1940 год -- 1603 человека. По данным Архива Военной коллегии Верховного суда СССР, к высшей мере наказания в 1938 году были приговорены 52 военнослужащих, в 1939 году -- 112 и в 1940 году -- 528 военнослужащих. "Проведенный анализ судебной статистики, -- заключают они, -- позволяет сделать вывод о том, что число жертв политических репрессий в РККА во второй половине 30-х годов примерно в десять раз меньше, чем приводят современные публицисты и исследователи. Более точные масштабы репрессий против командно-политического состава армии и флота можно установить после изучения архивных документов внесудебных органов, которые должны храниться в архивах Министерства безопасности РФ (бывшего КГБ СССР)". ("Военно-исторический журнал". 1993, ╧1, с.57, 59).
Проведенная в 50-80-х годах огульная реабилитация "жертв" этих репрессий не только не устранила "белые пятна" прошлого, но, напротив, еще больше запутала все эти вопросы, подчинив их рассмотрение сугубо пропагандистско-политическим целям сначала "перестройщиков", а затем и "демореформаторов".
Есть все основания утверждать, что репрессии, проводившиеся в СССР в 30-х годах, не были продуктом произвола. Они были фактором социальных отношений и инструментом укрепления мощи и обороноспособности молодого советского государства.
В 30-е годы дело шло о коренных преобразованиях страны, занимавшей одну шестую часть земной суши, о преобразованиях эпохальных масштабов, об утверждении и развитии нового социально-политического строя в СССР. И это имело решающее значение как внутриполитическое, так и общемировое. Они, эти преобразования, должны были привести в конечном итоге к кардинальным сдвигам в соотношении сил между нарождающимся социализмом и существующим капитализмом в мировом масштабе. И это необходимо было совершить в течение десятилетия. Хрущев умышленно умолчал о всем этом, о грандиозности задач, решавшихся в предвоенные годы. К сожалению, ложь Хрущева с трибуны XX съезда партии была покорно проглочена делегатами съезда.
Может быть, нами допущено преувеличение масштабов свершений, намеченных и осуществленных в стране в предвоенные годы? И прав Хрущев? Нет. То, что было создано в эти годы, было воплощено в тысячах построенных заводов и фабрик, в преобразовании сельского хозяйства, в миллионах людей, овладевших новыми профессиями, в десятках тысяч произведенных танков, самолетов, воплощено в созданной кадровой, современной армии, вооруженной новой боевой техникой. Все это невозможно вычеркнуть из реальной жизни страны.
Заслуживает внимательного отношения мысль, высказанная Председателем СКП-КПСС и Международного комитета "За союз и братство народов" О.С.Шениным: "Возмущаться тем, что Сталин выполнил главную задачу так, как это только и было возможно в той конкретной обстановке, может лишь интеллигентский чистоплюй, подменяющий анализ конкретной ситуации пустопорожними абстрактными рассуждениями. Ему репрессии Сталина кажутся только бесчеловечностью и варварством. Он не понимает, что в конкретных условиях того периода логика борьбы вынуждала Сталина идти на такие жертвы, которые воспитанному на абстракциях "интеллигенту" кажутся жестокостью, и что любой из проявивших себя к тому времени "умных интеллигентов" выполнил бы задачу сохранения завоеваний Октября хуже, чем Сталин, а вернее всего не выполнил бы ее вовсе" ("Гласность". 1999, 30 января).
Сколько-нибудь объективный исследователь не может не признавать этого. И правда, хотя и с огромным трудом, пробивается сквозь ложь. Но правду невозможно найти в "демократической" прессе. Иногда она прорывается за рубежом. Так в книге "Влияние второй мировой войны на Советский Союз", изданной в Нью-Йорке в 1995 году, констатируется: "Вторая мировая война показала жизненную силу экономического и государственного строя, созданного большевиками в 30-е годы, и самой партии. Они (большевики) доказали это, пройдя через самые, какие только можно представить, тяжелейшие испытания ... маловероятно, чтобы эта страна смогла выстоять при какой-либо иной системе". (С.71, 286. См. "Гласность". 1997, ╧8).
Совершенно не соответствует действительности и утверждение Хрущева о том, что мобилизации "промышленности своевременно проведено не было". Факты свидетельствуют: все пятилетние планы составлялись с расчетом на максимально возможное использование всех ресурсов страны и борьба за их претворение в жизнь велась с предельным напряжением сил. Партию не смутил огромный объем предстоявшей работы, предельно сжатые сроки, имевшиеся для ее выполнения. Не остановили и вопли оппозиции о невозможности выполнить эту работу в отсталой стране, что Советский Союз обречен на разгром и гибель.
Работа началась без раскачки и сразу максимально высокими темпами по всем намеченным направлениям. XVI, XVII и XVIII съезды партии констатировали, что все больше нарастает угроза войны и со всей решительностью потребовали сосредоточить усилия партии и народа на укреплении обороноспособности страны. На базе первого и второго пятилетних планов развития народного хозяйства были разработаны и осуществлены пятилетние планы строительства Красной Армии. В этих планах предусматривалось перевооружение в массовом масштабе вооруженных сил новейшими образцами военной техники, создание новых технических родов войск.
Выполнение первой пятилетки военного строительства позволило разработать в 1933 году второй пятилетний план строительства Красной Армии. Его основной задачей являлось обеспечение советским Вооруженным Силам превосходства над капиталистическими армиями по всем решающим средствам борьбы: авиации, танкам и артиллерии. Опираясь на экономические и социальные преобразования, происшедшие в стране, в 1935-1938 годы был осуществлен переход от смешанной территориально-кадровой системы к единому кадровому строительству армии.
Стремительно возрастал численный состав Красной Армии. Если в 1933 году в ней было 885 тысяч человек, то уже к первому января 1938 года ее общая численность составляла 1.513.400 человек. (50 лет Вооруженных Сил СССР. М., 1968, с.196-198).
Разве эти факты не свидетельствуют о том, что партией, правительством, Сталиным были приложены неимоверные усилия, чтобы повысить оборонную мощь страны. Советские Вооруженные Силы прошли огромный путь в своем развитии. Борьба шла за каждую тонну металла, руды, угля, нефти, за каждый танк и самолет. Авиационная промышленность работала по суточному графику с ежедневным отчетом перед ЦК ВКП(б) о выпуске самолетов и моторов по каждому заводу. С января 1939 года по 22 июня 1941 года Красная Армия получила от промышленности около 18 тыс. боевых самолетов, из них 2,7 тыс. новых типов, более 7 тыс. танков, но КВ и Т-34 лишь 1864. С мая 1940 года до начала войны орудийный парк вырос более чем в полтора раза. В 1941 году более чем втрое по сравнению с предыдущим годом повысился выпуск боеприпасов. (Вторая мировая война. Краткая история. М., 1984, с.103-104). Это позволило коренным образом перевооружить Красную Армию. За всеми этими процессами стоял самоотверженный труд миллионов людей, гигантская фигура Сталина, его огромная энергия, правильность выбранного курса.
Вместе с тем нельзя забывать, что военная промышленность СССР все еще находилась в состоянии технического перевооружения. Заводы с большим трудом осваивали серийный выпуск военной техники. В 1940 году было выпущено только 64 истребителя Як-1, 20 истребителей МиГ-3, 2 пикирующих бомбардировщика Пе-2, 115 танков Т-34. Штурмовики Ил-2 и истребители ЛаГГ-З до 1941 года вообще не выпускались ("Военно-исторический журнал". 1998, ╧3, с.3). Сама жизнь с предельной убедительностью показала, какое огромное значение для судьбы страны, становления ее военно-промышленного комплекса, выпуска новейших видов вооружения, освоения их войсками имели те почти два года мирной передышки, которые мы получили по договору с Германией в 1939 году.
"Как же можно забывать обо всем этом? Как можно сбрасывать со счетов всю ту огромную работу, какая проводилась партией и правительством накануне войны по подготовке страны и армии к отпору врагу? -- спрашивал генерал армии С.М.Штеменко и отвечал: -- Другой вопрос, что из-за недостатка времени нам не удалось в полном объеме решить вставшие перед нами задачи, такие, например, как формирование механизированных корпусов и новых авиационных полков, оборудование укрепрайонов в новых приграничных районах и другие ... Страна не могла к июню 1941 года полностью оснастить войска новым оружием и техникой, в силу чего не все советские дивизии были укомплектованы и многие из них испытывали недостаток этого вооружения, боевых машин, транспорта, средств связи, а возможности старого оружия и военной техники отставали от тех требований, которые предъявляла война" (С.М.Штеменко. Генеральный штаб в годы войны. Кн.1. М., 1981, с.27-28).
Особенно поражает грандиозность свершений, выполненных в предвоенное десятилетие, в сопоставлении с тем гниением и страшным упадком, который переживает наша страна в десятилетие правления "перестройщиков" и "демореформаторов". Величие предвоенных лет особенно контрастно в сопоставлении с тотальным разрушением российской армии, происходящим на наших глазах. Это не "реформирование", а гибель армии России и с ней самой страны. Без сильной армии в современных условиях огромное по территории государство, обладающее богатейшими природными ресурсами, существовать не может. Оно в своем бессилии будет по кускам растерзано не только крупными хищниками (такими как США, Германия, Япония), но и мелкими, такими как Пакистан, Афганистан. С Чечни процесс уже начался. Деятели, ныне стоящие во главе Российского государства, или не понимают этого, или умышленно идут по этому пути.
Вернемся в 30-е годы. Лимит времени, отпущенного стране, как шагреневая кожа, катастрофически сужался. В Европе бушевала война. Ни одно из значительных европейских государств, которым пришлось испытать силу удара германской военной машины, не смогло устоять против разбойничьих действий вермахта. В 28 дней была разгромлена Польша; в 45 дней -- Франция; в несколько недель была завоевана Норвегия. Столько же времени потребовалось гитлеровцам на порабощение и разграбление Балкан. Ни один политик, ни даже сами гитлеровцы не ожидали такого стремительного развития событий.
Война, как дамоклов меч, нависла над СССР. А далеко еще не все удалось сделать для подготовки Советского Союза к отпору фашистскому агрессору. Сталин отчаянно боролся за продление мирной передышки, идя на огромный риск. Его расчетам в этом отношении не суждено было оправдаться.
Германия пошла на роковой для себя шаг. Стремительный рост мощи социалистического государства ставил для нее под вопрос возможность завоевания территории не только на Востоке, но и на Западе. Но правящие круги Германии, опьяненные легкостью побед в Европе, не мыслили отказаться от своих завоевательных планов и пошли на риск войны на два фронта. Это было авантюрой. В конечном итоге она привела к разгрому третьего рейха.
Да, в предвоенные годы не все необходимое удалось сделать. И в имевшееся время сделать все было невозможно. Это не значит, что не было ошибок, просчетов и неудач в гигантской работе, развернутой в стране. Они в таком огромном деле были неизбежны. Ведь за истекшие двадцать лет в мире, по существу, появилась во многом новая страна. Но неоспорим общий итог, имевший решающее значение для судьбы не только нашего государства, но и для всего мира, -- подвиг советского народа в предвоенные 30-е годы обеспечил создание мощного фундамента обороноспособности социалистической державы, проложил путь к нашей победе над фашистскими агрессорами. Без подвига 30-х годов не было бы победоносного 1945 года.
Крайне важно пробиться через горы лжи до сознания людей, чтобы ими было осмысленно, прочувствовано сердцем величие дел, совершенных в стране в 30-е годы. Что в этих делах воплощен подвиг народа, его гений, его самоотверженное служение Родине, социализму. И в те годы была заложена возможность выстоять в надвигавшихся страшных испытаниях. То, о чем здесь говорится, оставаясь на позициях честности и исторической правды, опровергнуть невозможно.
Но может быть, был другой путь спасения страны от военного разгрома и можно было избежать угрозы надвигавшейся войны? Может быть, партия и Сталин неправильно оценивали обстановку и неоправданно требовали предельного напряжения сил и жертв со стороны народа?
История подтвердила, что оценка была правильной. Над страной, над самим существованием Советского государства, над физическим существованием нашего народа нависала смертельная угроза. И развязка приближалась со стремительной быстротой. Оправданны ли, правомерны ли были в этих условиях примененные средства, требовавшие огромных жертв от народа? Угрозу можно было отразить, только создав мощные, современные Вооруженные Силы, имеющие на вооружении десятки тысяч самолетов, танков, артиллерийских орудий, хорошо подготовленную к современной войне армию и ее командный состав.
Очевидно и то, что создать мощные Вооруженные Силы можно было только на базе индустриализации страны. Так же стоял вопрос о коллективизации. Первая мировая война показала, что сельское хозяйство России оказалось неспособным удовлетворить нужды фронта. А надвигавшаяся новая война несла еще более суровые испытания. Необходимо было не только поднять продуктивность сельского хозяйства, но также обеспечить крепость тыла страны. Наличие широкого слоя кулацких элементов заведомо не гарантировало этой устойчивости. Колхозный строй выдержал испытания войны, в необходимом объеме обеспечил потребности фронта и тыла для достижения победы.
Но все же, может быть, можно было искать другие пути для обеспечения безопасности страны? Со всей определенностью нужно сказать -- нет, таких возможностей не было. Германский фашизм и его союзники непоколебимо шли курсом войны, добиваясь сокрушения социалистического государства и истребления советского народа. Это была их генеральная линия, и никакими уступками свернуть их с этого курса было невозможно. Рассчитывать на помощь Англии, Франции, США также не было никаких оснований. Курс СССР на создание коллективной безопасности и обуздание агрессоров был сорван. Ныне рассекреченные документы показывают, что правительства этих стран стремились направить агрессию Германии на восток. Подталкивали ее на это. Да, уже первые операции второй мировой войны показали их неспособность оказать отпор германскому вермахту.
Справедливо пишет общественный деятель Ю.Белов: "Именно перед реальной угрозой военного нападения на СССР Сталин сознательно пошел на более ускоренные темпы индустриализации, чем даже то предполагали пятилетние планы. Пошел и на ускоренные темпы коллективизации, справедливо опасаясь разгула мелкособственнической (мелкобуржуазной) стихии при сохранении многочисленных индивидуальных крестьянских хозяйств. Индустриализацию он перевел на рельсы мобилизационной экономики -- война стояла у порога ... За годы, чуть более десяти лет, СССР при Сталине прошел путь индустриализации, на что Западу потребовалось сто и более лет. Социалистическая индустриализация стала порукой Великой Победы. Мы спасли не только себя, но и все человечество от чумы фашизма, что записано в скрижалях мировой истории" ("Советская Россия". 1998, 26 февраля).
Советский Союз мог рассчитывать только на свои силы. Это в большой степени определяло жесткость тех средств и методов, которыми партия была вынуждена проводить индустриализацию и коллективизацию, повышать боеспособность и надежность армии, крепость тыла.
Да, это были суровые годы предельного напряжения сил народа и чрезвычайных мер. В ходе титанической борьбы тех лет, конечно, были допущены трагические ошибки, крупные просчеты. Их необходимо объективно исследовать, извлечь необходимый опыт. При всем этом нельзя не признать, что главная, неимоверно трудная цель -- подготовка страны к отражению агрессии -- была на решающих, важнейших направлениях достигнута. Страна была спасена от разгрома, а советский народ -- от истребления. Этого итога, этого результата при рассмотрении политики партии и Советского государства в предвоенные годы не видеть нельзя, он главный.
Задача состоит в том, чтобы на основе строго научного, честного анализа определить, что было правильным в политике партии и государства, какие ошибки и злоупотребления были допущены, какой опыт должен быть из этого извлечен и как этот опыт может быть использован ныне для вывода нашей страны из глубочайшего кризиса. В нравственном отношении опыт поколения 30-х годов тоже имеет огромное значение, поскольку он позволяет судить о смысле жизни, титаническом труде, деятельности миллионов советских людей, отдавших все для спасения Отечества и превративших его в могучую социалистическую державу. Жизнь требует, чтобы к этой задаче подходили люди с чистой совестью, чтобы они не исходили из мелких шкурнических интересов приспособленчества.
Необходимо остановиться еще на одной сложной, важной и очень болезненной проблеме предвоенного времени, которая оказала трагическое воздействие на начальный период Великой Отечественной войны. Речь идет о том, каким образом, в силу каких причин Германии удалось добиться внезапности нападения на нашу страну. Хрущев сознательно оглупил этот вопрос. Свел его персонально к "тупости" Сталина, его неспособности прислушаться к донесениям разведки. По проторенному им пути пошла и "демократическая" пропаганда.
КАК ФАЛЬСИФИЦИРУЕТСЯ ПРЕДЫСТОРИЯ ВОЙНЫ
Продолжение
На XX съезде партии Хрущев вообще отрицал сам факт внезапности нападения Германии на СССР. Он уверял, что это "совершенно не соответствует действительности". ("Известия ЦК КПСС". 1989, ╧3, с.146). Что предостережения о грозящей опасности "Сталиным не принимались во внимание. Больше того, от Сталина шли указания не доверять информации подобного рода с тем, чтобы-де не спровоцировать начало военных действий ... Несмотря на все эти чрезвычайно важные сигналы, не были приняты достаточные меры, чтобы хорошо подготовить страну к обороне и исключить момент внезапности нападения" (Там же. С.146-147). Итак, "блестящая" логика -- внезапности нападения не было, но внезапное нападение было! А ведь именно так утверждалось в докладе.
Хрущев умышленно умолчал о том, что Сталину шел и другой поток информации, отрицавший возможность нападения Германии в июне 1941 года, и что подавляющее большинство в высшем военном руководстве и ближайшее окружение Сталина придерживались этой точки зрения. Что Германия нападет, сомнения не было. Речь шла только о сроках этого нападения. И на этом фоне развертывалась борьба за то, чтобы как можно дальше оттянуть начало агрессии Германии.
Полностью ответить на запутанный вопрос, как на самом деле Сталин относился к развединформации о надвигающейся угрозе, стало бы возможным только после анализа секретного архива Политбюро ЦК партии и личного архива Сталина. Эти документы находятся в архиве Президента Российское Федерации и доступ к ним практически закрыт. К тому же что-то оказалось в США.
Сейчас нет возможности установить, хотя бы в количественном отношении, сколько поступало от разведорганов правдивой информации о подготовке Германии к нападению на СССР, а сколько дезинформации, хотя последней было более чем достаточно. В частности, разведка НКГБ стала жертвой дезинформационной операции работавшего на гитлеровцев О.Берлингса (кличка "Лицеист"). А он считался ценным источником. Через него шла дезинформация о подготовке вторжения Германии в Англию, о верности Германии договору 1939 года и др. Разоблачен "Лицеист" был только после окончания войны. Известные ныне документы свидетельствуют о том, что ряд поступавших донесений фактически дезавуировались самими руководителями разведведомств и старшими военачальниками. Вот факты, касающиеся этого вопроса.
Начальник разведывательного управления РККА генерал Ф.И.Голиков в докладе Сталину 20 марта 1941 года, изложив возможные варианты действий Германии в ближайшие месяцы, делает вывод: "1. На основании всех приведенных выше высказываний и возможных вариантов действий весной этого года считаю, что наиболее возможным сроком начала действий против СССР будет являться момент после победы над Англией или после заключения с ней почетного для Германии мира. 2. Слухи и документы, говорящие о неизбежности весной этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от английской и даже, может быть, германской разведки". (Г.К.Жуков. Воспоминания и размышления. М., 1974, с.258)
А вот что докладывал Сталину 6 мая 1941 года народный комиссар Военно-Морского Флота адмирал Н.Г.Кузнецов. Сообщая о полученном донесении, что 14 мая произойдет нападение Германии на нашу страну, он делает вывод: "Полагаю, что сведения являются ложными и специально направлены по этому руслу с тем, чтобы проверить, как на это будет реагировать СССР" (Там же).
Видимо, прав Г.К.Жуков. Он пишет: "В период назревания опасной военной обстановки мы, военные, вероятно не сделали всего, чтобы убедить И.В.Сталина в неизбежности войны с Германией в самое ближайшее время и доказать необходимость провести несколько раньше в жизнь срочные мероприятия, предусмотренные оперативно-мобилизационным планом" (Там же, с.256).
Еще дальше шел Берия, который имел мощный разведывательный аппарат в своем ведомстве. Меньше чем за сутки до начала войны, 21 июня 1941 года, он писал Сталину: "... Я вновь настаиваю на отзыве и наказании нашего посла в Берлине Деканозова, который по-прежнему бомбардирует меня "дезой" о якобы готовящемся Гитлером нападении на СССР, Он сообщил, что это "нападение" начнется завтра" ("Российская газета". 1995, 21 июня).
Оценивая позицию Сталина накануне нападения Германии, необходимо учитывать следующее обстоятельство. Сталин в своих решениях не мог и не должен был учитывать одни только военные факторы. Заблаговременное развертывание вооруженных сил до начала войны, безусловно, было выгодно в военном отношении. Но далеко не всегда это бывает возможным осуществить по политическим соображениям. Мобилизация, а тем более весь комплекс мероприятий по стратегическому развертыванию вооруженных сил, всегда считалось равносильным началу состояния войны и поворот назад, к мирному положению, очень трудно осуществимым. Опыт первой мировой войны был еще свеж в памяти.
Это понимал Сталин, этого опасался и, надеясь на возможность оттяжки срока начала войны с Германией, предпринимал максимум усилий (как оказалось, в данной ситуации бесполезных), чтобы не переступить последней черты. К тому же не все было ясно в связи с полетом Р.Гесса в Англию. Возможно, Сталин опасался создания единого германского и англо-американского блока против СССР. Исключать такое развитие событий в то время было нельзя.
Что касается известного сообщения ТАСС от 14 июня 1941 года, в котором извещалось, что публикуемые за рубежом сообщения о приближающейся войне между СССР и Германией не имеют оснований, то в нем нельзя видеть только одну отрицательную сторону. Это была не только попытка остановить скатывание Германии на путь войны с СССР, оттянуть начало войны, навязывая Германии переговоры. Оно преследовало и цель показать мировому общественному мнению, что если война начнется, то кто является агрессором. С явным неудовольствием это поняли и в третьем рейхе. Так, в дневнике Геббельса 15 июня 1941 года появляется запись: "Опровержение ТАСС оказалось более сильным, чем можно было предположить по первым сообщениям. Очевидно, Сталин хочет с помощью подчеркнуто дружественного тона и утверждений, что ничего не происходит, снять с себя все возможные поводы для обвинений в развязывании войны" ("Военно-исторический журнал". 1997, ╧4, с.36).
Критики Сталина умышленно обходят вопрос о чрезвычайной сложности и запутанности предвоенной ситуации, о коварной возне, которую вела международная реакция вокруг возможной войны Германии с СССР. Умалчивают о важнейшем значении того, какая сложится не только военная, но и политическая обстановка, в которой война развернется. Сталин был обязан учитывать все эти факторы, и возможность просчета была весьма велика. Крайне важно было сочетать величайшую осторожность по отношению к возможным провокациям со стороны правящих кругов империалистических держав со строжайшей бдительностью, чтобы не позволить им застигнуть страну врасплох.
Правящими кругами Германии с целью достижения вероломного внезапного нападения заранее была разработана и последовательно проведена в жизнь целая система политических, дипломатических и военно-стратегических мероприятий по маскировке готовящегося удара. До второй мировой войны история не знала столь изощренных, широких по своим масштабам усилий по обеспечению внезапности нападения.
Это было вызвано рядом причин. В военной области они заключались в том, что внезапные удары заранее подготовленной армии вторжения, основу которой составляли танковые и моторизованные соединения, поддержанные крупными силами авиации, в корне меняли характер начальных операций. Позволяли с самого начала войны захватить стратегическую инициативу, нанести максимальный урон главным группировкам противника, сорвать мобилизацию и мероприятия по стратегическому развертыванию, внести дезорганизацию в работу военных и государственных инстанций. То есть добиться результатов, решающим образом предопределяющих дальнейший ход и даже исход вооруженной борьбы.
В действиях немецкой стороны по дезинформации Советского Союза наиболее эффективными оказались три ложные версии, планомерно и настойчиво осуществлявшиеся в предвоенные месяцы.
-- Перегруппировка войск на Восток представлялась как широкий маскирующий маневр с целью скрыть подготовку вторжения в Англию.
-- Концентрация войск на советско-германской границе будто бы проводилась с целью оказания нажима на Советский Союз для того, чтобы добиться от него уступок. Войны с СССР, мол, не будет до тех пор, пока не будет разгромлена Англия и полностью исчезнет опасность войны на два фронта. Советскому Союзу будет вначале предъявлен ультиматум и, следовательно, в расчеты германской стороны не входит задача достижения внезапности нападения.
-- Усиление войск вермахта на востоке представлялось как стремление надежно обеспечить в военном отношении свой тыл во время вторжения в Англию от возможного удара Советской Армии.
Вот как некоторые из этих мероприятий по дезинформации выглядели в немецких планах, рассчитанных по дням. Верховное командование вермахта (ОКВ) в директивах от 15 февраля и 12 мая 1941 года указывало, что с целью введения противника в заблуждение следует в период с 15 февраля по 14 марта поддерживать версию о том, что Германия еще не решила, где ей начать новое военное наступление. Во второй период, с середины апреля, когда передвижение немецких войск на восток скрыть будет уже невозможно, было дано указание представить сосредоточение сил как величайший в истории дезинформации маневр, имеющий целью отвлечь внимание от последних приготовлений к вторжению в Англию.
Нашим разведчикам о директивах ОКВ по дезинформации не было известно, поскольку о них знал очень узкий круг лиц из высшего руководства Германии.
Несмотря на принятые немцами строжайшие меры маскировки, сосредоточение и развертывание войск вермахта в районах западной границы СССР советская разведка вскрыла своевременно и с достаточной полнотой. Более трудной оказалась задача раскрыть цели концентрации сил вермахта на востоке и предугадать те шаги, которые последуют со стороны Германии в ближайшее время. Следует признать, что дезинформационные акции немцев имели успех и оказали влияние на оценку советской стороной военно-политической обстановки и перспектив ее развития во временных рамках.
Правящим кругам Германии в этом вопросе сопутствовала удача. Геббельс имел основания сделать следующую запись в своем дневнике: "25 мая 1941 г. В отношении России нам удалось организовать великолепную дезинформацию. Из-за сплошных "уток" за границей уже больше не знают, что ложно, а что верно ..." ("Новая и новейшая история. 1994, ╧6, с.198).
Представляют интерес и записи в дневнике Геббельса, относящиеся к кануну нападения на СССР. Вот некоторые из них: "31 мая 1941 г. План "Барбаросса" разворачивается. Начинаем первую большую волну его маскировки. Необходимо мобилизовать весь государственный и военный аппарат. Истинное положение вещей известно очень немногим. 6 июня. Во всем мире говорят о предстоящем в скором времени заключении военного пакта Берлин-Москва. 14 июня. Английское радио уже заявило, что наше выступление против России -- это блеф, за которым скрывается наша подготовка к вторжению. 18 июня. Маскировка наших планов против России достигла наивысшей точки. Мы настолько погрузили мир в омут слухов, что сами в них не разбираемся. Новейший трюк: мы намечаем созыв большой конференции по проблемам мира с участием России" ("Военно-исторический журнал". 1997, ╧4, с.34, 35, 36).
В данном случае записи Геббельса не носят следов предвзятости. Изучение недавно рассекреченных документов английской разведки показывает их обоснованность. Документы свидетельствуют, что по крайней мере до конца мая 1941 года английская разведка "твердо придерживалась мнения, что размещение немецких войск на Востоке было прелюдией к переговорам с Советским Союзом". Объединенный комитет по разведке (ОКР) впервые обсудил вопрос вероятности войны лишь 23 мая. Но и тогда он сделал тот же вывод: "наиболее вероятным курсом является сотрудничество ... Если несколько недель назад по всей Европе наибольшее распространение получили слухи о надвигавшемся нападении Германии на СССР, то сейчас дело обстоит противоположным образом. Есть некоторые признаки, дающие основание предполагать, что новое соглашение между двумя странами, может быть, уже почти готово" (Цит. по кн. Г.Городецкий. Миф "Ледокола": Накануне войны. Пер. с англ. М., 1995, с.259).
В 1940 году в Москве вышла книга комбрига Г.С.Иссерсона "Новые формы борьбы. Опыт исследования современных войн". Она с поразительной точностью, почти пророчески описала ту военную и сложнейшую психологическую ситуацию, которая сложилась для нашей страны через год, весной и в начале лета 1941 года. Иссерсон писал, что мобилизация и сосредоточение войск агрессором будут осуществляться незаметно и постепенно: "В тех или иных размерах о сосредоточении становится известно, однако от угрозы войны до вступления в войну всегда остается еще шаг. Он порождает сомнение, подготовляется ли действительно военное выступление или это только угроза. И пока одна сторона остается в этом сомнении, другая, твердо решившаяся на выступление, продолжает сосредоточение, пока наконец на границе не оказывается развернутой огромная вооруженная сила. После этого остается только дать сигнал, и война сразу разражается в своем полном масштабе" (С.30).
Если одни историки и писатели обвиняют Сталина в том, что он не прислушался к предупреждениям о сроках нападения фашистской Германии на СССР, то другие историки и писатели вслед за В.Резуном (Суворовым) -- автором провокационных книжек "Ледокол", "День М" -- обвиняют Сталина в подготовке плана превентивного нападения на Германию. При этом указывают, будто это наступление должно было начаться 12 июня 1941 года, а после полета Р.Гесса в Англию якобы перенесено было на 15 июля 1941 года. Сообщают, что для войны с Германией из имевшихся 303 дивизий выделялось 247, что уже в 1942 году Красная Армия должна была бы захватить Берлин. Подобные инсинуации не соответствуют действительности.
А действительность такова. В связи с обострением обстановки в конце мая 1941 года состоялось расширенное заседание Политбюро ЦК ВКП(б). Открывая его, Сталин заявил: "... Мы можем подвергнуться внезапному нападению со стороны фашистской Германии ... От таких авантюристов, как гитлеровская клика, всего можно ожидать, тем более что нам известно, что нападение фашистской Германии на Советский Союз готовится при прямой поддержке монополистов США и Англии. Англо-американская агентура делает в Германии все, чтобы как можно скорее бросить Германию на Советский Союз. Англо-американские империалисты рассматривают фашистскую Германию как ударную силу в борьбе против Советского Союза и демократического движения во всем мире. В этом мы убедились, еще когда анализировали политику англо-французских правящих кругов, направленную на срыв предложений о разоружении, внесенных Советским правительством в Лигу Наций, на отказ прекратить подлую провокационную политику так называемого невмешательства, возродившую германскую агрессию. Достаточно вспомнить, что накануне заключения нами договора с Германией о ненападении бывший британский премьер Чемберлен, со свойственным правящим кругам Англии лицемерием, делал все от него зависящее, чтобы подставить нашу страну под удар фашистской Германии" (И.В.Сталин. Соч. Т.15. М., 1997, с.20).
На расширенном заседании Политбюро с докладом о подготовке страны к обороне выступил начальник Генерального штаба Красной Армии генерал армии Г.К.Жуков. Он отметил неготовность всех родов войск и видов Вооруженных Сил к отражению фашистской агрессии, расценил как ошибочное предпринятое по инициативе Г.И.Кулика, Б.М.Шапошникова и А.А.Жданова разоружение укрепленных районов на старой (1939 года) границе. В заключение Сталин согласился оставить на разоружаемых участках не только пулеметы, но и часть артиллерийского вооружения.
12 июня 1941 года начальник личной разведки советского руководителя генерал-полковник А.М.Лавров доложил И.В.Сталину о концентрации гитлеровских войск и их союзников на западных границах СССР и предложил провести немедленную мобилизацию и усиление Красной Армии. На это Сталин заявил: "Объявить мобилизацию, говоришь? Но ведь это равносильно объявлению войны Германий с нашей стороны, Именно об этом мечтают англо-американские империалисты, делающие все, чтобы столкнуть Советский Союз с Германией. Я думаю, что полученное нами в апреле предупреждение Черчилля о германской агрессии против нас преследует эту же цель: заставить нас в связи с угрозой германского нашествия провести всеобщую мобилизацию и ввязаться таким образом в войну с Германией. Тем более что такой прецедент в истории уже был. В 1914 году Россия не объявляла войны Германии, она лишь объявила всеобщую мобилизацию" (И.В.Сталин. Соч. Т.15, М., 1997, с.49).
Писатель-драматург-историк Э.Радзинский, вольно обращающийся с историческими фактами, убеждает: дескать, в мае 1941 года Главное управление политической пропаганды Красной Армии направило директиву о воспитании личного состава в наступательном духе. Однако это не соответствует действительности. Директивы такой в войска не посылалось. А что касается воспитания командиров и бойцов в наступательном духе, уверенности в победе над агрессором, то это делается в любой армии.
В 1941 году Советский Союз не помышлял ни о каких упреждающих действиях. Ни 5 мая, ни 15 мая, ни позже никаких "секретных" директив о подготовке к "агрессивным действиям" не отдавалось. В период с 5 по 14 мая 1941 года всем западным военным округам наркомом обороны были поставлены задачи по разработке планов обороны государственной границы (ЦАМО, ф.16А, оп.2951сс, д.237, лл.33-47, 65-81).
Еще в течение 27-29 марта 1941 года Гитлер и Риббентроп четырежды заверяли японского министра иностранных дел Мацуоку, что они не верят в нападение со стороны Советского Союза ("Военно-исторический журнал". 1991, ╧5, с.20). Немецкий генерал Ф.Гальдер в "Военном дневнике" 22 марта 1941 года записал: "Я не верю в вероятность инициативы со стороны русских". Посол Германии в СССР Шуленбург в апреле 1941 года докладывал Гитлеру: "Я не могу поверить, что Россия когда-нибудь нападет на Германию".
Советскому Союзу не было никакого смысла начинать войну, тем более летом 1941 года. СССР стремился выиграть время, чтобы лучше подготовиться к отражению фашистской агрессии, собрать урожай 1941 года.
Известно также, что даже после начала войны, подписывая директиву войскам, Сталин запретил армии переходить государственную границу СССР.
Все это доказывает, что у Сталина не было намерения начинать превентивную войну с Германией.
Когда стало известно, что значительные силы вермахта развертываются вдоль западной границы, Советское правительство и военное командование в первой половине 1941 года провели ряд крупных мероприятий, которые имели важное значение для повышения боевой готовности Вооруженных Сил СССР. Однако они оказались далеко недостаточными, а проводившаяся реорганизация и перевооружение бронетанковых и авиационных соединений привели к временному снижению их боеготовности.
В феврале 1941 года был принят план мобилизации, в соответствии с которым в округах и войсковых штабах в течение мая-июня были проведены некоторые мобилизационные мероприятия. К июню 1941 года численность вооруженных сил увеличилась до 5,3 миллиона человек. В мае-июне началась передислокация ряда дивизий и корпусов пограничных округов ближе к границе, было форсировано строительство укрепленных районов на территории Западной Украины и Западной Белоруссии. Однако и здесь не обошлось без ошибок: вооружение со старых укреплений было демонтировано, а на новых еще не установлено.
Во второй половине мая -- начале июня начинается выдвижение на запад войск из внутренних военных округов. 14-19 июня командование приграничных округов получило указание вывести фронтовые управления на полевые пункты, а 19 июня -- приказ о маскировке аэродромов, воинских частей и военных объектов. Флоты и флотилии получили указание повысить боевую готовность. Тем не менее в стратегическом развертывании западных пограничных округов была допущена задержка. Было допущено также запоздание с вводом в действие плана прикрытия.
Многие мероприятия по повышению боеготовности войск к. началу войны завершить не удалось. Не была заблаговременно создана группировка сил, способная противостоять наступлению врага, не были отмобилизованы и развернуты органы войскового и оперативного тыла, а низкие транспортные возможности тыловых частей предопределили плохое тыловое обеспечение войск с первого же дня войны.
Особенно тяжелым по своим последствиям было запоздание с приведением в полную боевую готовность тех соединений приграничных военных округов и гарнизонов укрепленных районов, которые должны были вступить в сражение сразу же после вторжения врага. Это было в значительной мере связано с просчетом в оценке времени нападения Германии и боязнью спровоцировать немцев. Только в ночь на 22 июня пограничным округам была передана директива Наркомата обороны о приведении войск в боевую готовность. Она запоздала с поступлением в войска и характеризовалась нечеткой постановкой задач. Войска (кроме флота и соединений Одесского военного округа, принявших необходимые меры по инициативе наркома ВМФ и командующего ОдВО) не успели занять оборонительные позиции, сменить аэродромы, поднять самолеты в воздух, осуществить другие необходимые в той обстановке мероприятия.
Одна из причин создавшегося положения заключалась в том, что И.В.Сталин, возглавлявший руководство партии и страны, считал, что Германия не решится (пока ведет войну с Англией) нарушить заключенный с СССР пакт о ненападении, а развертывание ее войск на советской границе проводится с целью политического давления, чтобы добиться уступок от Советского Союза. Он рассматривал поступившие данные о подготовке германского нападения в июне как провокационные.
Стремясь оттянуть военное столкновение с Германией, чтобы использовать выигранное время для подготовки армии и страны к обороне, И.В.Сталин не давал согласия на приведение войск пограничных округов в полную боевую готовность, считая, что эти меры могут быть использованы правителями третьего рейха как предлог для развязывания войны. Маршал К.А.Мерецков вспоминал, что в беседе с ним в начале 1941 года "И.В.Сталин заметил, что пребывать вне войны до 1943 года мы, конечно, не сумеем. Нас втянут поневоле. Но не исключено, что до 1942 года мы останемся вне войны"! (К.А.Мерецков. На службе народу. М., 1968, с.202).
Как писал Черчилль в своих мемуарах, Сталин в беседе о предвоенной обстановке сказал ему: "Мне не нужно было никаких предупреждений. Я знал, что война начнется, но я думал, что мне удастся выиграть еще месяцев шесть или около этого". (Churchill W. The Second World War. Boston, 1950, Vol.III, p.496).
Характерно и признание немецкого генерала З.Вестфаля в написанной в 50-е годы по заданию министерства обороны США статье "Война расширяется": "Сталин, конечно, знал, что на его западной границе сосредоточиваются немецкие дивизии. Он знал, чем это было вызвано, и соответственно укреплял свои силы. Несмотря на это, Сталин до самого последнего момента надеялся, что до войны дело не дойдет. Таким образом, стратегически он был готов к наступлению немцев, начавшемуся в 3 часа 30 минут 22 июня 1941 г., но тактически оно застало его врасплох" (Роковые решения. М., 1956, с.61).
Сталин видел неизбежность войны с фашистской Германией, однако был далек от реальности, когда речь шла о сроках ее возможного начала. Его тактика сводилась к тому, чтобы избежать ухудшения отношений с Германией, не дать ей предлога для нападения, втянуть Гитлера в переговоры для выигрыша времени. Курс Сталина на то, чтобы не допускать того, что могла использовать Германия как повод для развязывания войны, был оправдан историческими интересами Советского Союза. Но просчет его состоял в том, что он не увидел того предела, дальше которого такая политика становилась смертельно опасной. Такой предел необходимо было перейти и максимально быстро привести советские Вооруженные Силы в полную боевую готовность, осуществить мобилизацию. Немалая доля ответственности за то, что Красная Армия оказалась неподготовленной к отражению внезапного вторжения врага, лежит и на руководителях Наркомата обороны и Генерального штаба. Они не сумели сделать правильных выводов из создавшейся военно-политической обстановки и не осуществили неотложные меры по приведению вооруженных сил в боевую готовность.
При рассмотрении вопроса о просчетах политического и военно-стратегического характера И.В.Сталина накануне войны есть все основания учитывать мнение маршала Жукова, бывшего перед войной начальником Генерального штаба. Он пишет: "... Ошибки Сталина, безусловно, были, но их причины нельзя рассматривать изолированно от объективных исторических процессов и явлений, от всего комплекса экономических и политических факторов ... Сопоставляя и анализируя все разговоры, которые велись Сталиным в моем присутствии в кругу близких ему людей, я пришел к твердому убеждению: все его помыслы и действия были пронизаны одним желанием -- избежать войны или оттянуть сроки ее начала и уверенностью в том, что это ему удастся" ("Московские новости". 1987, 20 сентября).
Такова горькая правда об ошибках, допущенных Сталиным и советским руководством в оценке возможного срока нападения Германии на нашу страну. Конечно, Сталин имел в виду и этот трагический просчет, когда говорил после войны 24 мая 1945 года: "У нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941-1942 годах ...".
Оценивая ситуацию кануна войны и принимавшиеся решения, нельзя сбрасывать со счетов ее крайнюю сложность и запутанность, изощренность тех методов политической, дипломатической, военно-стратегической маскировки, которые применяли гитлеровцы для скрытия готовящегося наступления. В военном искусстве Германии еще до начала второй мировой войны были наиболее полно разработаны формы и способы дезинформации и достижения внезапности действий, упреждения противника в стратегическом развертывании вооруженных сил. Они были весьма эффективно использованы (и еще более отточены) при нападении на европейские страны. Крупного успеха добился вермахт и при внезапном нападении на нашу страну. В практике Второй мировой войны это не был какой-то исключительный, из ряда выходящий случай. Жертвами внезапного нападения вермахта были Польша, Дания, Норвегия, Бельгия, Голландия, Франция, Англия, Греция, Югославия. А на другом конце света -- США, потерявшие значительную часть своего военного флота при внезапном ударе Японии по Пирл-Харбору.
Что же, дело сводилось к тому, что в каждой из этих стран сидел свой Сталин, сосредоточивший в своих руках всю власть, не понимавший обстановки и неспособный принять соответствующих мер? Но почему-то эти руководители не поносятся, над ними не издеваются в этих странах.
И все же, пожалуй, наибольшей наглости и беспардонности ложь Хрущева и "демократов" достигла в вопросе деятельности Сталина в первые часы и дни Великой Отечественной войны. В этом вопросе ложь прокламируется уже без всякой оглядки на действительные факты. Хрущев на XX съезде партии утверждал: "После первых неудач и поражений на фронтах Сталин считал, что наступил конец. В одной из бесед в эти дни он заявил:
-- То, что создал Ленин, все это мы безвозвратно растеряли.
После этого он долгое время фактически не руководил военными операциями и вообще не приступал к делам и вернулся к руководству только тогда, когда к нему пришли некоторые члены Политбюро и сказали, что нужно безотлагательно принимать какие-то меры для того, чтобы поправить положение дел на фронте" ("Известия ЦК КПСС", 1989, ╧3, с.148-149). В другом месте доклада Хрущев утверждал: "Эти факты (несозыв Пленумов ЦК ВКП(б). -- авт.) говорят о том, насколько был деморализован Сталин в первые месяцы войны ..." ("Известия ЦК КПСС". 1989. ╧3, с.136).
Что же действительно происходило со Сталиным в первые дни и даже недели войны? Бросил ли он страну на произвол судьбы? Находился ли в полной прострации, был ли недееспособен и только "некоторые члены Политбюро" "приволокли" его к исполнению своих обязанностей и указали, что надлежит делать? Здесь не прямо, но звучит намек, что среди них был и Никита Сергеевич и только из скромности он об этом умалчивает.
Обратимся к фактам и свидетельствам работавших со Сталиным участников событий тех решающих дней.
Теперь не секрет, что И.В.Сталин во второй половине июня 1941 года был мучительно болен. В субботу, 21 июня, когда у него температура поднялась до сорока градусов, в Волынское (Ближнюю дачу) был вызван профессор Б.С.Преображенский, много лет лечивший И.В.Сталина. Осмотрев больного, профессор поставил диагноз -- тяжелейшая флегмонозная ангина и настаивал на немедленной госпитализации. Однако И.В.Сталин наотрез отказался от больницы. При этом попросил Б.С.Преображенского на всякий случай не выезжать на выходной день из Москвы. И поставил условие, чтобы профессор о своем диагнозе никому не говорил.
В воскресенье, 22 июня, в 3 часа 30 минут нарком обороны С.К.Тимошенко приказал начальнику Генерального штаба Г.К.Жукову позвонить в Волынское И.В.Сталину и доложить, что немцы бомбят наши города, началась война.
Подойдя к аппарату, выслушав сообщение Жукова, Сталин отдал распоряжение:
-- Приезжайте с Тимошенко в Кремль. Скажите Поскребышеву, чтобы он вызвал всех членов Политбюро.
Затем, вопреки строжайшему запрету профессора Б.С.Преображенского, И.В.Сталин вызвал машину и уехал в Кремль.
Через час, в 4 часа 30 минут, 22 июня в Кремле собрались вызванные члены Политбюро, а также Тимошенко и Жуков. Сталин открыл заседание Политбюро. Обратившись к В.М.Молотову, он сказал:
-- Надо срочно позвонить в германское посольство. В посольстве ответили, что посол граф фон Шуленбург просит принять его для срочного сообщения. Принять посла было поручено В.М.Молотову.
"Мы -- пишет Г.К.Жуков в книге "Воспоминания и размышления", -- тут же просили И.В.Сталина дать войскам приказ не медля организовать ответные действия и нанести контрудары по противнику.
-- Подождем возвращения Молотова, -- ответил он.
Через некоторое время в кабинет быстро вошел В.М.Молотов.
-- Германское правительство объявило нам войну.
И.В.Сталин молча опустился на стул и глубоко задумался.
Наступила длительная, тягостная пауза.
Я рискнул нарушить затянувшееся молчание и предложил немедленно обрушиться всеми имеющимися в приграничных округах силами на прорвавшиеся части противника и задержать их дальнейшее продвижение.
-- Не задержать, а уничтожить, -- уточнил С.К.Тимошенко.
-- Давайте директиву, -- сказал И.В.Сталин. -- Но чтобы наши войска, за исключением авиации, нигде пока не нарушали немецкую границу.
Трудно было понять И.В.Сталина. Видимо, он все еще надеялся как-то избежать войны. Но она уже стала фактом, Вторжение развивалось на всех стратегических направлениях" (Г.К.Жуков. Воспоминания и размышления. Т.2. М., 1990, с.10).
В 7 часов 15 минут 22 июня И.В.Сталин подписал директиву Вооруженным Силам СССР об отражении гитлеровской агрессии.
В 9 часов 30 минут 22 июня И.В.Сталин в присутствии С.К.Тимошенко и Г.К.Жукова отредактировал и подписал указ о проведении мобилизации и введении военного положения в европейской части страны, а также об образовании Ставки Главного Командования и ряд других документов.
Утром 22 июня было принято решение, что в 12 часов с Заявлением Советского правительства к народам Советского Союза по радио обратится В.М.Молотов. И.В.Сталин, будучи тяжело больным, в таком состоянии, понятно, выступить с обращением к советскому народу не мог.
В своих мемуарах Г.К.Жуков отмечает: "Говорят, что в первую неделю войны И.В.Сталин якобы так растерялся, что не мог даже выступить по радио с речью и поручил свое выступление В.М.Молотову. Это суждение не соответствует действительности" (Г.К.Жуков. Воспоминания и размышления. Т.2. М., 1990, С.10).
И.В.Сталин о своем заболевании не сказал даже близким соратникам. Он понимал, что это сообщение в начале войны может деморализовать армию и народ. Вместе с тем он не хотел и доставлять радости врагу.
Вспоминая 22 июня 1941 года, Г.К.Жуков продолжал: "Примерно в 13 часов мне позвонил И.В.Сталин и сказал:
-- Наши командующие фронтами не имеют достаточного опыта в руководстве боевыми действиями войск и, видимо, несколько растерялись. Политбюро решило послать вас на Юго-Западный фронт в качестве представителя Ставки Главного Командования. На Западный фронт пошлем Шапошникова и Кулика. Я их вызвал к себе и дал соответствующие указания. Вам надо вылететь немедленно в Киев и оттуда вместе с Хрущевым выехать в штаб фронта в Тернополь.
Я спросил:
-- А кто же будет осуществлять руководство Генеральным штабом в такой сложной обстановке?
И.В.Сталин ответил:
-- Оставьте за себя Ватутина.
Потом несколько раздраженно добавил:
-- Не теряйте времени, мы тут как-нибудь обойдемся.
Я позвонил домой, чтобы меня не ждали, и минут через 40 был уже в воздухе. Тут только вспомнил, что со вчерашнего дня ничего не ел. Выручили летчики, угостившие меня крепким чаем с бутербродами" (Г.К.Жуков. Воспоминания и размышления. Т.2. М., 1990, с.13).
Лишь вечером 22 июня 1941 года И.В.Сталин возвратился в Волынское. Из-за нарыва в горле он ничего не ел. Тяжело больной, И.В.Сталин приезжал работать в Кремль.
Приведем еще одну запись Г.К.Жукова:
"26 июня на командный пункт Юго-Западного фронта в Тернополь мне позвонил И.В.Сталин и сказал:
-- На Западном фронте сложилась тяжелая обстановка. Противник подошел к Минску. Непонятно, что происходит с Павловым. Маршал Кулик неизвестно где. Маршал Шапошников заболел. Можете вы немедленно вылететь в Москву?
-- Сейчас переговорю с товарищами Кирпоносом и Пуркаевым о дальнейших действиях и выеду на аэродром.
Поздно вечером 26 июня я прилетел в Москву и прямо с аэродрома -- к И.В.Сталину. В кабинете И.В.Сталина стояли навытяжку нарком С.К.Тимошенко и мой первый заместитель генерал-лейтенант Н.Ф.Ватутин. Оба бледные, осунувшиеся, с покрасневшими от бессонницы глазами. И.В.Сталин был не в лучшем состоянии.
Поздоровавшись кивком, И.В.Сталин сказал:
-- Подумайте вместе и скажите, что можно сделать в сложившейся обстановке? -- И бросил на стол карту Западного фронта.
-- Нам нужно минут сорок, чтобы разобраться, -- сказал я.
-- Хорошо, через сорок минут доложите.
Мы вышли в соседнюю комнату и стали обсуждать положение дел и наши возможности на Западном фронте". Наши предложения, заключил Г.К.Жуков, "И.В.Сталиным были утверждены и тотчас же оформлены соответствующими распоряжениями" (Г.К.Жуков. Воспоминания и размышления. Т.2. М., 1990, с.34-35).
Будучи еще тяжело больным, И.В.Сталин 29 июня 1941 года дважды был в наркомате обороны и Генеральном штабе и отдавал соответствующие распоряжения.
29 и 30 июня он находился на даче, завершая работу над важнейшим постановлением СНК и ЦК партии об организации отпора фашистскому агрессору. 1 июля вернулся в Кремль и продолжил работу -- подготовку к выступлению по радио с обращением к народу.
3 июля 1941 года Сталин выступил по радио с обращением к советскому народу, к бойцам Красной Армии и Военно-Морского Флота. Он рассказал суровую правду о сложившейся в первые дни войны тяжелой обстановке на фронте. В выступлении был дан глубокий анализ происходящих событий и определены задачи армии и народа по защите социалистического Отечества. Сталин призвал советских людей понять всю серьезность опасности, угрожавшей Родине, и отрешиться от настроений мирного времени. Он предупредил, что среди советских людей не должно быть благодушия, беспечности и паникерства, но не должно быть и страха в борьбе с коварным и сильным врагом. Он определил цели войны Советского Союза против фашистской Германии, указав, что эта война является великой войной всего советского народа против немецко-фашистских войск. "Дело идет, таким образом, -- говорил Сталин, -- о жизни и смерти Советского государства, о жизни и смерти народов СССР, о том -- быть народам Советского Союза свободными или впасть в порабощение" (И.В.Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза. М., 1950, с.13). Целью этой всенародной Отечественной войны является не только ликвидация опасности, нависшей над нашей страной, но и помощь всем народам Европы, стонущим под игом германского фашизма.
Вспоминая о силе воздействия речи Сталина 3 июля 1941 года на советских людей, поэт и писатель С.В.Михалков пишет: "Хотим мы сегодня признать или не хотим, но ведь именно его речь, начавшаяся словами "Братья и сестры!", в сорок первом вызвала невиданный энтузиазм у людей самых разных возрастов. Они пошли на призывные пункты добровольцами. Вера в слово -- огромная вера, если произносит его авторитетный человек. А то, что Сталин был для миллионов авторитетной личностью, отрицать можно либо по скудоумию, либо по злому умыслу" ("Гласность". 1998, ╧5, с.1).
Сталин призвал: "Все силы народа -- на разгром врага! Вперед, за нашу победу!"
На защиту свободы и независимости Родины поднялись все -- и старые участники гражданской войны, и молодежь непризывного возраста, люди всех национальностей, населявших страну. Все было подчинено нуждам фронта, делу победы. Этому была подчинена и деятельность Сталина.
В связи с утверждением Хрущева о якобы бездействии и параличе воли Сталина в первые месяцы войны целесообразно привести хотя бы две секретные шифрограммы Сталина в адрес Никиты Сергеевича в июле 1941 года. Текст одной из них от 10 июля гласит: "Ваши предложения об уничтожении всего имущества противоречат установкам, данным в речи т. Сталина (имеется в виду речь И.В.Сталина 3 июля 1941 г., где об уничтожении всего ценного имущества говорилось в связи с вынужденным отходом частей Красной Армии. -- авт.). Ваши же предложения имеют в виду немедленное уничтожение всего ценного имущества, хлеба и скота в зоне 100-150 километров от противника, независимо от состояния фронта. Такое мероприятие может деморализовать население, вызвать недовольство Советской властью, расстроить тыл Красной Армии, и создать как в армии, так и среди населения настроение обязательного отхода вместо решимости давать отпор врагу" ("Известия ЦК КПСС". 1990, ╧7, с.207).
На следующий день, 11 июля 1941 года, последовала новая телеграмма Сталина: "Киев. т. Хрущеву. Получены достоверные сведения, что вы все, от командующего Юго-Западным фронтом до членов Военного совета, настроены панически и намерены произвести отвод войск на левый берег Днепра. Предупреждаю вас, что, если вы сделаете хоть один шаг в сторону отвода войск на левый берег Днепра, не будете до последней возможности защищать районы УРов на правом берегу Днепра, вас всех постигнет жестокая кара как трусов и дезертиров" ("Известия ЦК КПСС". 1990, ╧7, с.209). Как говорится, комментарии излишни. Так кто же был растерян?
В самые тяжелые месяцы 1941 года Сталин всеми силами стремился организовать оборону страны. За каждым из принимавшихся Сталиным решений стояли сложнейшие проблемы, вопросы, требующие срочного действия, принятия неотложных мер. Ошибка в принятых решениях грозила тяжелыми последствиями. А помимо решений текущих неотложных дел, необходимо было тщательно анализировать стремительно изменявшуюся обстановку, правильно ее оценивать, продумывать перспективу развития событий, разрабатывать далеко идущие решения, определяющие судьбу войны и страны.
Мужество Сталина, его целеустремленность, энергия в борьбе за спасение Советской страны сыграли огромную роль. Были собраны воедино все силы народа и армии. В зародыше были погашены панические настроения, которые в условиях неудачно начавшейся войны могли вспыхнуть, разлиться потоком и тем самым погубить молодое Советское государство.
Способность Сталина сохранять спокойствие и твердость духа в самых трудных, критических ситуациях была одной из существенных черт его полководческой деятельности. "Мне представляется, -- писал маршал И.X.Баграмян, -- что железное самообладание, исключавшее всякую нервозность и неуверенность в руководстве боевыми действиями войск в ходе войны, было одной из самых примечательных черт И.В.Сталина и благотворно отражалось на его военно-политической и полководческой деятельности" (И.X.Баграмян. Так шли мы к победе. М., 1977, с.131).
Клеветники нашего прошлого пытаются доказать, что в Великой Отечественной войне народу не нужна была победа, что понесенные им огромные жертвы были бесполезны, стремятся затмить в сознании новых поколений тот факт всемирного значения, что воины Красной Армии проявили исключительное мужество и стойкость, спасли от гибели Россию, советский народ, социализм, что они принесли освобождение от фашистского рабства народам Европы и Азии, спасли человечество от страшной чумы XX века -- фашизма. Эта победа круто изменила ход мировой истории в конце второго тысячелетия.
Палачи великого подвига народа пытаются внушить мысль, что во время войны командование не жалело человеческой крови и проложило путь к победе, завалив врага горами трупов. Что солдаты нашей армии были безвольной, безликой массой, тупо шедшей на убой под угрозой расправы комиссаров, СМЕРШа, заградительных отрядов. Ненавистью и злобой к советскому солдату, к советскому строю пропитаны иные интервью и роман "Прокляты и убиты" писателя В.П.Астафьева, да и публикации некоторых других маститых авторов. Пожалуй, нет такой грязи и лжи, которую не использовали бы клеветники, чтобы растоптать светлый образ советских людей.
Отрицательную позицию в этих вопросах лжедемократы обозначили предельно жестко. Лживая, ничем не обоснованная травля Сталина как Верховного Главнокомандующего приняла такие извращенные формы, что от нее дистанцируются честные западные историки. Перед нами книга американцев Д.Глантца и Дж. Хауса "Когда столкнулись титаны. Как Красная Армия остановила Гитлера", изданная в 1995 году в США. Авторы пишут: "Во время празднования 50-летней годовщины высадки союзников в Нормандии в 1994 году один американский журнал опубликовал на обложке фотографию генерала Дуайта Эйзенхауэра, одновременно наградив его титулом человека, победившего Гитлера. Если кто-либо и заслужил подобный титул, так это отнюдь не Эйзенхауэр, а Жуков, Василевский или, возможно, сам Сталин. Было бы правильнее сказать, что Красная Армия и многонациональное советское общество вынесли на себе львиную долю борьбы против Германии". Развивая эту мысль, авторы приходят к выводу, что Красная Армия была способна завершить войну и в том случае, если бы союзники не открыли второго фронта, что от 12 до 18 месяцев были бы необходимы советским вооруженным силам для разгрома врага и выхода на Атлантическое побережье Франции. (См. "Вопросы истории". 1996, ╧8, с.259).
Пропагандистские ухищрения Хрущева, его бешеные нападки на Сталина восторженно подхватили "демократы". Они лелеют хрущевское наследие, идут дальше по этому пути. Особое усердие ими проявляется в критике Сталина как Верховного Главнокомандующего, Вот одно из откровений их пропаганды. Некие А.Н.Мерцалов и Л.А.Мерцалова в злобной книжонке "Иной Жуков. Неюбилейные страницы биографии сталинского маршала" утверждают: "Порочное руководство войной было главным преступлением сталинизма" (М., 1996, с.61). Так оценивается нынешними "демократами" деятельность верховного командования советскими Вооруженными Силами в победоносной Великой Отечественной войне Советского Союза. Они доходят до абсурда, до утверждения, что победа в войне была одержана армией вопреки деятельности Сталина как Верховного Главнокомандующего, что его руководство, мол, было не только вредно, но и преступно.
Попирается та истина, что на переломных этапах войны в руках полководца находится спасение или гибель Отечества, что он принимает решения, от которых зависит судьба миллионов людей. Впрочем, "демократы", поставившие целью разрушение великой державы, не могут не поносить, не издеваться над ее выдающимися государственными и политическими деятелями. Их суждения о Сталине как Верховном Главнокомандующем обусловлены их позицией по отношению к Великой Отечественной войне Советского Союза, позицией по отношению к Родине, которую защищала Красная Армия, которой отдал всю свою волю и весь свой талант Сталин.
Обычно много спекуляций идет якобы о панике, охватившей Москву в связи с прорывом к ней немецко-фашистских войск. Действительно, когда враг подошел к столице, 16 октября 1941 года Государственный Комитет Обороны СССР принял решение об эвакуации из столицы на восток ряда правительственных учреждений, крупных оборонительных заводов, научных и культурных предприятий и организаций. В Москве было введено осадное положение. В целом в городе соблюдался жесткий порядок, хотя и не обходилось без тревожной суматохи. Столица продолжала трудиться для фронта: заводы изготовляли автоматы, боеприпасы и другое оружие. Формировались и уходили на фронт новые батальоны и дивизии народного ополчения. Вокруг Москвы и в самой столице создавались дополнительные линии оборонительных заграждений. На Восток было вывезено большинство иностранных посольств и миссий.
Действовали в Москве Ставка Верховного Главнокомандования и Главное Политическое Управление РККА. В метростанции "Кировская" работал узел связи Генерального штаба. На Старой площади функционировал аппарат Центрального Комитета ВКП(б). В Перхушкове находился штаб и командование Западного фронта. Из Сибири начали прибывать новые армейские корпуса.
Тем не менее отдельные авторы, подчас даже серьезные, пытались да еще и сейчас пытаются убедить легковерных читателей, будто И.В.Сталин приготовился тогда покинуть столицу. При этом одни утверждают, что якобы был подготовлен спецпоезд, и описывают, как-де прибыл на вокзал Сталин, а поезд подогнали с запасных путей за Абельмановской заставой. Другие не менее ярко описывают уже якобы заправленный спецсамолет "Дуглас". Третьи -- как срочно заканчивается строительство специального бункера под Куйбышевым для Сталина.
Очевидцы, работавшие в те дни со Сталиным, утверждают, что он не собирался покидать Москву. Об этом пишет в своих записках его телохранитель А.Т.Рыбин. Личному шоферу А.Кривченкову Сталин сказал: "Остаюсь с русским народом в Москве, пока я в Москве, враг не пройдет. Пройдут только через мой труп" (А.Т.Рыбин. Сталин предвидел. М., 1992, с.9). То же говорил Сталин Жукову, находившемуся со штабом фронта в Перхушкове под Москвой. Что касается Куйбышева, то там, действительно, в октябре 1941 года находилась часть Советского правительства (М.И.Калинин, К.Е.Ворошилов, некоторые наркомы).
Разные люди, в том числе даже очень заинтересованные в отъезде, свидетельствуют о твердой решимости Сталина остаться и отстоять Москву. Типичным был поступок известного солиста Большого театра С.Я.Лемешева. Он наотрез отказался эвакуироваться и, выйдя из машины у Казанского вокзала, убежденно заявил:
-- А почему я, собственно, должен ехать в Куйбышев, когда Сталин находится в Москве? Нам надо здесь помогать фронту, открывать наш театр, а не стремиться в тыл.
В филиале Большого театра шли оперы и балеты, проводились концерты, на которых присутствовали фронтовики, спектакли ставились и в других театрах.
Надо признать, что тогда раздавались голоса и о возможности сдачи Сталиным Москвы. Мол, сдал же Москву Кутузов Наполеону, а затем победил. При этом авторы подобных допущений "забывали", что тогда столицей России был Петербург. Сталин знал то, что многие другие не знали, а именно то, что в случае захвата гитлеровцами Москвы против Советского Союза на Востоке немедленно выступает милитаристская Япония, а на юге -- Турция, для СССР война сразу на двух, а то и на трех фронтах, без преувеличения, тогда грозила катастрофой.
А вот что свидетельствует такой авторитет, как Г.К.Жуков. Выступая в день своего 70-летия в Институте истории Академии наук СССР в 1966 году, он сказал, что ему иногда задают вопрос: как чувствовал себя Сталин в тревожный момент, когда враг подошел к столице, где находился в процессе битвы за Москву? "Надо сказать, -- отмечал Г.К.Жуков -- что Сталин был серьезно встревожен создавшейся обстановкой в октябре месяце, особенно в период 7-25 октября. А когда нам удалось организовать оборону на линии Волоколамск -- Можайск -- Тула и удалось остановить наступающие части противника, Сталин был уверен в том, что врагу не удастся взять Москву, и он не покидал Москвы в процессе всего сражения и всей войны. Эта уверенность Государственного Комитета Обороны, который возглавлял Сталин, была продемонстрирована, как вам известно, парадами войск 7 ноября в Москве, Куйбышеве и в других районах" (Живая память. Ветераны войны и труда: верность Отечеству. 1945-1997. М., 1997, с.13).
Кое-кто договаривается даже до того, что ни военного парада 7 ноября 1941 года, ни Сталина во время парада на Мавзолее Ленина не было. Был, мол, просто смотр войск, отправлявшихся на защиту столицы, на Зубовской площади. Все остальное якобы смонтировано на кинопленку для показа массам, чтобы убедить их в реальном присутствии Сталина в Москве.
Несмотря на близость фронта, 6 ноября 1941 года по традиции состоялось торжественное заседание Московского Совета депутатов трудящихся с партийными и общественными организациями города Москвы, посвященное 24-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции. С докладом на заседании выступил Сталин. Он сказал, что война стала поворотным пунктом в развитии нашей страны, заставила перестроить всю нашу работу на военный лад. Война превратила нашу страну в единый и всеобъемлющий тыл, обслуживающий фронт, обслуживающий нашу Красную Армию, наш Военно-Морской Флот. Период мирного строительства кончился. Начался период освободительной войны с немецкими захватчиками. Сталин раскрыл первоочередные задачи великой освободительной войны за честь и свободу нашей Родины.
7 ноября состоялся парад войск. Свидетели этого исторического парада вспоминают, как они торжественным маршем прошли по убеленной снегом Красной площади мимо Мавзолея Ленина, где на трибуне стояли Сталин, другие руководители партии и правительства.
В 8 восемь часов с последним ударом кремлевских курантов из ворот Спасской башни верхом на коне выехал Маршал Советского Союза С.М.Буденный. Генерал-лейтенант П.А.Артемьев доложил о готовности войск к параду по случаю 24-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. Буденный объехал строй, поздравляя воинов с великим праздником. Фанфары проиграли сигнал "слушайте все!". Затем Сталин спокойным, размеренным голосом произнес речь, которую закончил призывом:
"За полный разгром немецких захватчиков! Смерть немецким оккупантам!
Да здравствует наша славная Родина, ее свобода, ее независимость!
Под знаменем Ленина -- вперед, к победе!"
После торжественного марша войска уходили на фронт. Все 1418 военных дней Москва оставалась в сознании нашего народа символом непобедимости Отчизны, символом грядущей Победы. Весь мир смотрел с надеждой на Москву, веря в освобождение от фашистской тирании.
В битве под Москвой гитлеровская Германия потерпела первое масштабное поражение. Стало ясно, что изменился ход войны, что фашизм будет разбит. Нельзя не согласиться с мнением известного историка Ю.А.Полякова, высказанным в статье "Почему мы победили?" о том, что "... без сталинского авторитета в то время, без жесткой требовательности и дисциплины вряд ли удалось бы в условиях тяжелейших поражений, потерь, неудач удержать от развала государственную машину и всю страну. Это практическая сторона. Но есть и другая -- психологическая. В военных условиях важен был Сталин как организатор, в руках которого сосредоточивались все бразды правления, а держал он их достаточно твердо. Однако не менее важен был Сталин как символ незыблемости государственной власти, твердости руководства, уверенности в победе, решимости одолеть врага, единства различных народов и различных слоев народа. Каждый, кто знаком с обстановкой первых месяцев войны, не станет отрицать значение выступлений Сталина 6 и 7 ноября 1941 года" ("Свободная мысль". 1994, ╧11, с.74).
Ставка Верховного Главнокомандования, Сталин срочными мерами создали устойчивый фронт под Ленинградом. Была увеличена глубина обороны города за счет развертывания резервных армий на тыловых оборонительных рубежах. В Ленинград был направлен Г.К.Жуков. Еще в начале обороны города Сталин в письме к Жданову предписывал ни в коем случае не сдавать Ленинград, сообщая при этом, что фашисты готовятся, захватив его, создать там марионеточное правительство, затем обратиться к народу с призывом выступить против Советской власти. Тогда нам, подчеркивал Сталин, будет труднее. Планы фашистов были сорваны. Блокада Ленинграда, продолжавшаяся 900 дней, была прорвана.
Вопрос о стойкости советского руководства, способности нашего народа продолжать борьбу в тяжелейших условиях, сложившихся в начале Великой Отечественной войны, приобрел острейший международный характер. Он был напрямую связан с перспективой ее развития, с возможностью сокрушить натиск фашистской Германии и ее сателлитов. Поражение Советского Союза проложило бы путь к победе фашизма, к установлению мирового господства Германии, резко изменило бы ход мировой истории, грозило истреблением и порабощением сотен миллионов людей. Перспектива такого развития событий нависала страшной угрозой над человечеством. Поэтому миллионы людей связывали свои надежды именно с борьбой Советского Союза, с решимостью Сталина, его волей продолжать борьбу. Его позиции в этом вопросе придавалось огромное значение.
Руководящие круги во всех государствах мира следили за обстановкой, которая складывалась в Кремле, способна ли Красная Армия противостоять вермахту, не рухнет ли она под его ударами, как это произошло со многими армиями европейских стран.
Огромное внимание уделял этому вопросу и президент США Ф.Рузвельт. С целью узнать обстановку на месте, выяснить позицию советского руководства и лично Сталина он в конце июля 1941 года посылает в СССР своего ближайшего советника и сотрудника Г.Гопкинса. Вот как писал об этом решении Рузвельта в сентябре 1941 года американский журнал "Лайф": "Официальной задачей визита Гопкинса было спросить у Сталина, что ему более всего необходимо от Соединенных Штатов, как долго он думает воевать и что он будет делать, если Япония станет более дерзкой. Но наиважнейшее поручение, данное Рузвельтом Гопкинсу, было -- разнюхать, каковы решимость и возможности советских военных сил, возглавляемых Сталиным" ("Завтра". 1997, ╧21).
29 июля Гопкинса принял Сталин. В отчете Рузвельту из Москвы Гопкинс со всей определенностью и убежденностью писал: "Я очень уверен в отношении этого фронта ... Здесь существует безусловная решимость победить" (С.Н.Семенов, В.И.Кардашев. "Иосиф Сталин: жизнь и наследие". М., 1997, с.296, 297). Мужеству Сталина многим обязано человечество.
Так обстояло дело в 1941 году. Но спустя полвека иную позицию в этом вопросе занимают некоторые "демократические" историки. Они выступают страстными сторонниками капитуляции нашей страны перед Германией. Те же Мерцаловы в книге "Иной Жуков", касаясь событий начала Великой Отечественной войны и выступления Сталина 3 июля, пишут: "Была ли альтернатива самому простому из всех "простых решений"? По крайней мере следует изучить, нужно ли было властям апеллировать к инстинктам граждан, а не к их сознанию, можно ли было воспользоваться готовностью влиятельных кругов Германии к миру с СССР в августе-сентябре 1941 г.". Нужно подчеркнуть, что в своей позиции капитулянтства Мерцаловы у нас в стране не одиноки. Еще более откровенен другой "светоч" демократии. Он пишет: "Лучше бы фашистская Германия в 1945-м победила СССР. А еще лучше бы -- в 1941-м!" (См. "Советская Россия". 1997, 8 апреля).
Так пишут современные "демократы".
А вот что писал великий советский композитор Д.Шостакович в письме, напечатанном в "Известиях" 4 июля 1941 года:
"Вчера я подал заявление о зачислении меня добровольцем в народную армию по уничтожению фашизма ... Я иду защищать свою страну и готов не щадя ни жизни, ни сил выполнить любое задание, которое мне поручат. И если понадобится, то в любой момент с оружием в руках или с заостренным творческим пером я отдам всего себя для защиты нашей великой Родины, для разгрома врага, для нашей победы" (См. "Завтра". 1997, ╧14).
Это были чувства, охватившие миллионы советских людей -- от рядовых тружеников до гения.
Предлагая капитуляцию, мерцаловы, минкины и им подобные пишут о том времени, когда захваченная врагом территория страны была покрыта тысячами виселиц, десятки тысяч наших людей были расстреляны и гнили в рвах массовых захоронений, когда десятки тысяч пленных советских солдат подвергались истреблению и неслыханным издевательствам. Такой трактовкой проблемы подобные авторы осуждают и героическое сопротивление народов Европы, поднявшихся на борьбу с немецкими захватчиками. Даже самые горячие поклонники Гитлера в самой Германии воздерживаются от публичной декларации подобных "соображений".
"Демократические" толкователи истории не хотят признать (или делают вид, что не знают) азбучную истину: война -- двухсторонний процесс. "Забывают", с каким врагом нам пришлось вести войну. Что в его планах важнейшее место отводилось тотальным методам ее ведения, массовым зверствам в отношении к красноармейцам и мирному населению, подавлению ужасом их воли к сопротивлению. Что планировалось уничтожение десятков миллионов советских людей в "фабриках смерти" и превращение оставшихся в немецких рабов. Речь шла о судьбе нашей страны -- быть ей или не быть.
О какой готовности "влиятельных кругов в Германии" к миру с СССР в августе-сентябре 1941 года пишут авторы? Что, они не знают, каким упоением побед на Востоке были охвачены правящие круги фашистской Германии? Им что, неизвестно, что такой видный представитель немецких военных кругов, как начальник генерального штаба сухопутных войск генерал Ф.Гальдер, захлебываясь от восторга, писал в своем дневнике 3 июля 1941 года: "Задача разгрома главных сил русской сухопутной армии перед Западной Двиной и Днепром выполнена ... поэтому не будет преувеличением сказать, что кампания против России выиграна в течение 14 дней". 8 июля 1941 года его новая запись в дневнике: "Непоколебимо решение фюрера сравнять Москву и Ленинград с землей, чтобы полностью избавиться от населения этих городов ... Это будет "народное бедствие", которое лишит центров не только большевизм, но и московитов (русских) вообще" (Ф.Гальдер. Военный дневник. Т.3, Кн.1. 1971, с.79, 101).
На каких условиях в этой обстановке наша страна могла пойти на капитуляцию? Что, мерцаловы и минкины не знают, какую участь готовил советскому народу Гитлер, разработчики плана войны против СССР, не знают о существовании плана "Ост", им неизвестны тысячи документов Нюрнбергского процесса? Десятки миллионов советских людей были обречены на истребление, а остальные на роль рабов немецких хозяев "тысячелетнего рейха". Трудно поверить в такую дремучую неосведомленность людей, лишивших себя исторической памяти. Но содержание подобных писаний, желают того или нет их авторы, подводит к выводу, что для них приемлема уготовленная гитлеровцами участь народам нашей страны.
Фальсификацией является и отрицание за великой Отечественной войной Советского Союза 1941-1945 годов характера Великой Отечественной войны Советского Союза.
Так, А.И.Солженицын в своих работах, в том числе в трехтомной "Публицистике" и других, Великую Отечественную войну Советского Союза 1941-1945 годов не называет ни Великой, ни Отечественной, она для него просто "советско-германская война" или что-то подобное. Больше того, он так заявляет о нашей победе над гитлеровской Германией: "Я еще не понимал (в войну), что нашими победами мы, в общем, роем себе тоже могилу, что мы укрепляем сталинскую тиранию еще на следующие тридцать лет". Называть Великую Отечественную войну "советско-германской войной" -- значит извращать причины, характер и последствия Великой Отечественной войны Советского Союза 1941-1945 годов.
Для историка Ю.Н.Афанасьева Великая Отечественная война Советского Союза 1941-1945 годов не более, чем другая война. Но Великая Отечественная война Советского Союза 1941-1945 годов была не просто одной из войн XX столетия, это была война советского народа в защиту завоеваний Великой социалистической революции и социализма в Советском Союзе. Не понимать этого -- значит также извращать причины и природу Великой Отечественной войны Советского Союза 1941-1945 годов.
Немало и таких авторов, которые по разным причинам боятся сказать, что Великая Отечественная война 1941-1945 годов была войной Советского Союза против немецко-фашистской Германии. Но в 1941-1945 годах страна называлась СССР, Советским Союзом, Советской Россией. здесь всякое замалчивание, какая-либо стыдливость, любые попытки переиначить исторический факт существования СССР больше, нежели историческая беспамятность.
Как известно, гитлеровское руководство фашистской Германии предполагало поэтапно достигнуть завоевания мирового господства. Первым этапом на пути к мировому господству фашистская Германия считала завоевание Европы. Ею были сравнительно быстро покорены 12 европейских государств, в их числе такие крупные как Франция, Польша, Чехословакия. И хотя не была покорена Англия, фашистское руководство Германии считало, что первый этап своего плана завоевания мирового господства оно выполнило, второй, по их мнению решающий, этап на пути к мировому господству -- это разгром СССР, захват его природных ресурсов, покорение советского народа и превращение его в германских рабов. Оно начало его с тщательной подготовки нападения 22 июня 1941 года на Советский Союз. Лишь после разгрома СССР фашистское руководство Германии надеялось наконец захватить Англию, нанести поражение США и, таким образом, на этом, третьем этапе, завершить установление своего безраздельного господства на всех континентах. Гитлер заявлял, что Германия будет подлинной Германией только тогда, когда она станет владеть всей Европой, миром в целом, до этого немецкий народ "будет лишь прозябать", "наша миссия заключается в том, чтобы подчинить другие народы. Германский народ призван дать миру новый класс господ".
Отсюда ясно, что Великая Отечественная война была не просто отражением немецко-фашистской агрессии против Советского Союза. Она носила отчетливо выраженный классовый характер, ибо была войной против ударного отряда мирового империализма, войной в защиту социализма, другими словами, решала важную геополитическую задачу -- спасение мира от фашистской чумы.
Уже в самом начале войны И.В.Сталин четко определил ее характер, природу и цели в обращении по радио к советскому народу 3 июля 1941 года. Он назвал войну Отечественной войной, сказал, что войну с фашистской Германией нельзя считать войной обычной, что это война не только между двумя армиями, а великая война всего советского парода против немецко-фашистских войск. Целью этой всенародной войны против фашистских угнетателей является ликвидация опасности, нависшей над нашей страной, освобождение временно захваченной врагом территории Советского Союза, а также помощь всем народам Европы, стонущим под игом германского фашизма.
С отрицанием за Великой Отечественной волной характера всенародной борьбы против немецко-фашистских захватчиков связано и принижение героического, самоотверженного подвига советских воинов, партизан, тружеников тыла. Только потерявшие совесть авторы могут писать о "придуманных Матросовых", "глупеньких Зоях", "приукрашенных Пашах", соревноваться в издевательских кличках людям высокой чести и гордости всего народа. Подвигу Александра Матросова, Зои Космодемьянской, Паши Ангелиной и другим героям большое значение придавал И.В.Сталин. Он отмечал, что "Отечественная война рождает у нас тысячи героев и героинь, готовых идти на смерть ради свободы своей Родины" (И.Сталин. "О Великой Отечественной войне Советского Союза". М., 1950, с.82-83).
В кампании против И.В.Сталина недобросовестные авторы не обходят и судьбу его сыновей.
По-разному сложилась судьба ушедших на фронт двух сыновей И.В.Сталина и его приемного сына.
Своего старшего сына Якова Джугашвили 22 июня 1941 года И.В.Сталин напутствовал словами: "Иди и сражайся!" В бою под Витебском 16 июля 1941 года после тяжелой контузии Яков Иосифович был пленен фашистами. Своего настоящего имени не открывал, но кем-то был выдан.
По одним сведениям из сообщений фашистского радио, по другим -- от Вильгельма Пика И.В.Сталин узнал, что Яков Иосифович попал в плен. Г.К.Жуков рассказывает, что во время прогулки Иосиф Виссарионович задумчиво произнес: "Не выбраться Якову из плена. Расстреляют его фашисты. По наведенным справкам, держат они его изолированно от других военнопленных и агитируют за измену Родине". Помолчав с минуту, твердо добавил: "Нет, Яков предпочтет любую смерть измене Родине".
И.В.Сталин отверг предложения нацистов обменять сына на фельдмаршала Паулюса. Председателю шведского Красного Креста И.В.Сталин ответил решительно: "Солдата на фельдмаршала не меняю. Там все мои сыны". Не поменял, чтобы народ видел, что не только его, но и других отцов и матерей сыновья погибают, попадают в плен. Ради веры народа в Сталина не сделал этого.
Яков Иосифович Джугашвили мужественно перенес все ужасы многочисленных гитлеровских концлагерей -- Хаммельбурга, Любека, Заксенхаузена. Ни психологические обработки и жестокие допросы, ни льстивые обещания фашистов не сломили его. Бывшие узники концлагерей в один голос говорят о достойном поведении Я.И.Джугашвили в немецком плену, что он, как мог, оказывал сопротивление фашистам, всякий раз выступал в защиту своей страны и был твердо убежден, что русские победят в войне. Я.И.Джугашвили погиб мученической смертью 14 апреля 1943 года.
От старшего лейтенанта артиллерии Якова Иосифовича Джугашвили на Родину дошла лишь одна весточка: "Если не придется увидеть уже своей Родины, прошу заявить моему отцу Иосифу Виссарионовичу Сталину, что я никогда его не предавал, а то, что сфабриковала гитлеровская пропаганда, является явной ложью. Яков Джугашвили".
В 1977 году по ходатайству многих лиц Яков Иосифович Джугашвили был награжден орденом Отечественной войны 1 степени (посмертно). Орден передан на хранение его дочери Галине Яковлевне Джугашвили.
В первые же дни войны был мобилизован и младший сын И.В.Сталина -- Василий. Летчик Василий Сталин храбро сражался с фашистами, совершил несколько десятков боевых вылетов, участвовал в сражениях с гитлеровскими асами. Однако обстановка лести и попустительства вышестоящего начальства избаловала его. Он начал увлекаться застольями, рукоприкладством к подчиненным, грубо относиться к отдельным офицерам. Узнав от Берии о пьяных выходках Василия, Сталин немедля продиктовал приказ:
"Командующему ВВС Красной Армии
Маршалу авиации тов. Новикову
Приказываю:
1. Немедленно снять с должности командира авиационного полка полковника Сталина В.И. и не давать ему каких-либо командных постов впредь до моего распоряжения.
2. Полку и бывшему командиру полка полковнику Сталину объявить, что полковник Сталин снимается с должности командира полка за пьянство и разгул и за то, что он портит и развращает полк.
3. Исполнение донести.
Народный комиссар обороны И.Сталин".
26 мая 1943 г.
("Иосиф Сталин в объятиях семьи". М.: 1993, с.91-92).
Это был суровый урок. Уже в марте 1944 года В.И.Сталина утвердили в должности командира истребительной авиационной дивизии, правда, оставив в звании полковника. В том же году дивизия полковника В.И.Сталина трижды отмечалась в приказах Верховного Главнокомандующего, а в победном 1945 году -- за прорыв обороны немцев и наступление на Берлин и за овладение фашистской столицей. Он был награжден боевыми орденами.
После войны В.И.Сталин, хотя и командовал корпусом, оставался полковником, хотя полагалось звание генерала. Лишь приказом министра обороны Н.А.Булганина В.И.Сталину было присвоено звание генерал-лейтенанта. Но это произошло после смерти И.В.Сталина. Между прочим, Н.С.Хрущев запретил генералу В.И.Сталину носить фамилию отца: он был просто генералом Васильевым. Кстати, такой фамилией Верховный Главнокомандующий подписывал секретные шифрограммы во время Отечественной войны.
Приемный сын И.В.Сталина -- Артем, сын известного большевика, партийного и советского государственного деятеля Артема-Сергеева Ф.А. Как и Яков, Артем еще до войны стал артиллеристом. "Отец, -- впоследствии говорил Артем за себя и за Василия, -- использовал единственную привилегию -- позвонил в военкомат, чтобы нас мобилизовали первыми". Артем был несколько раз ранен, вышел из окружения. С честью пройдя всю войну, Артем Федорович Сергеев стал генералом.
Так что по линии детей никто не сможет скомпрометировать И.В.Сталина. Его чести они не уронили.
Одним словом, все сказанное выше убеждает, что из всех выдающихся военных и государственных деятелей Великой Отечественной войны 1941-1945 годов, увенчавших славой наше Отечество, наибольшей клевете перед лицом потомства незаслуженно подвергся его Верховный Главнокомандующий И.В.Сталин. Ныне эта своего рода сталинофобия приобрела чудовищный размах и продолжает бушевать на страницах массовой печати, в передачах электронных средств пропаганды да и в "солидных" изданиях. Вся ее фальшь и преднамеренность становятся очевидными при знакомстве с полководческой и государственной деятельностью И.В.Сталина.
ПОЛКОВОДЕЦ СТАЛИН
Продолжение
На XX съезде партии Хрущев вообще отрицал сам факт внезапности нападения Германии на СССР. Он уверял, что это "совершенно не соответствует действительности". ("Известия ЦК КПСС". 1989, ╧3, с.146). Что предостережения о грозящей опасности "Сталиным не принимались во внимание. Больше того, от Сталина шли указания не доверять информации подобного рода с тем, чтобы-де не спровоцировать начало военных действий ... Несмотря на все эти чрезвычайно важные сигналы, не были приняты достаточные меры, чтобы хорошо подготовить страну к обороне и исключить момент внезапности нападения" (Там же. С.146-147). Итак, "блестящая" логика -- внезапности нападения не было, но внезапное нападение было! А ведь именно так утверждалось в докладе.
Хрущев умышленно умолчал о том, что Сталину шел и другой поток информации, отрицавший возможность нападения Германии в июне 1941 года, и что подавляющее большинство в высшем военном руководстве и ближайшее окружение Сталина придерживались этой точки зрения. Что Германия нападет, сомнения не было. Речь шла только о сроках этого нападения. И на этом фоне развертывалась борьба за то, чтобы как можно дальше оттянуть начало агрессии Германии.
Полностью ответить на запутанный вопрос, как на самом деле Сталин относился к развединформации о надвигающейся угрозе, стало бы возможным только после анализа секретного архива Политбюро ЦК партии и личного архива Сталина. Эти документы находятся в архиве Президента Российское Федерации и доступ к ним практически закрыт. К тому же что-то оказалось в США.
Сейчас нет возможности установить, хотя бы в количественном отношении, сколько поступало от разведорганов правдивой информации о подготовке Германии к нападению на СССР, а сколько дезинформации, хотя последней было более чем достаточно. В частности, разведка НКГБ стала жертвой дезинформационной операции работавшего на гитлеровцев О.Берлингса (кличка "Лицеист"). А он считался ценным источником. Через него шла дезинформация о подготовке вторжения Германии в Англию, о верности Германии договору 1939 года и др. Разоблачен "Лицеист" был только после окончания войны. Известные ныне документы свидетельствуют о том, что ряд поступавших донесений фактически дезавуировались самими руководителями разведведомств и старшими военачальниками. Вот факты, касающиеся этого вопроса.
Начальник разведывательного управления РККА генерал Ф.И.Голиков в докладе Сталину 20 марта 1941 года, изложив возможные варианты действий Германии в ближайшие месяцы, делает вывод: "1. На основании всех приведенных выше высказываний и возможных вариантов действий весной этого года считаю, что наиболее возможным сроком начала действий против СССР будет являться момент после победы над Англией или после заключения с ней почетного для Германии мира. 2. Слухи и документы, говорящие о неизбежности весной этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от английской и даже, может быть, германской разведки". (Г.К.Жуков. Воспоминания и размышления. М., 1974, с.258)
А вот что докладывал Сталину 6 мая 1941 года народный комиссар Военно-Морского Флота адмирал Н.Г.Кузнецов. Сообщая о полученном донесении, что 14 мая произойдет нападение Германии на нашу страну, он делает вывод: "Полагаю, что сведения являются ложными и специально направлены по этому руслу с тем, чтобы проверить, как на это будет реагировать СССР" (Там же).
Видимо, прав Г.К.Жуков. Он пишет: "В период назревания опасной военной обстановки мы, военные, вероятно не сделали всего, чтобы убедить И.В.Сталина в неизбежности войны с Германией в самое ближайшее время и доказать необходимость провести несколько раньше в жизнь срочные мероприятия, предусмотренные оперативно-мобилизационным планом" (Там же, с.256).
Еще дальше шел Берия, который имел мощный разведывательный аппарат в своем ведомстве. Меньше чем за сутки до начала войны, 21 июня 1941 года, он писал Сталину: "... Я вновь настаиваю на отзыве и наказании нашего посла в Берлине Деканозова, который по-прежнему бомбардирует меня "дезой" о якобы готовящемся Гитлером нападении на СССР, Он сообщил, что это "нападение" начнется завтра" ("Российская газета". 1995, 21 июня).
Оценивая позицию Сталина накануне нападения Германии, необходимо учитывать следующее обстоятельство. Сталин в своих решениях не мог и не должен был учитывать одни только военные факторы. Заблаговременное развертывание вооруженных сил до начала войны, безусловно, было выгодно в военном отношении. Но далеко не всегда это бывает возможным осуществить по политическим соображениям. Мобилизация, а тем более весь комплекс мероприятий по стратегическому развертыванию вооруженных сил, всегда считалось равносильным началу состояния войны и поворот назад, к мирному положению, очень трудно осуществимым. Опыт первой мировой войны был еще свеж в памяти.
Это понимал Сталин, этого опасался и, надеясь на возможность оттяжки срока начала войны с Германией, предпринимал максимум усилий (как оказалось, в данной ситуации бесполезных), чтобы не переступить последней черты. К тому же не все было ясно в связи с полетом Р.Гесса в Англию. Возможно, Сталин опасался создания единого германского и англо-американского блока против СССР. Исключать такое развитие событий в то время было нельзя.
Что касается известного сообщения ТАСС от 14 июня 1941 года, в котором извещалось, что публикуемые за рубежом сообщения о приближающейся войне между СССР и Германией не имеют оснований, то в нем нельзя видеть только одну отрицательную сторону. Это была не только попытка остановить скатывание Германии на путь войны с СССР, оттянуть начало войны, навязывая Германии переговоры. Оно преследовало и цель показать мировому общественному мнению, что если война начнется, то кто является агрессором. С явным неудовольствием это поняли и в третьем рейхе. Так, в дневнике Геббельса 15 июня 1941 года появляется запись: "Опровержение ТАСС оказалось более сильным, чем можно было предположить по первым сообщениям. Очевидно, Сталин хочет с помощью подчеркнуто дружественного тона и утверждений, что ничего не происходит, снять с себя все возможные поводы для обвинений в развязывании войны" ("Военно-исторический журнал". 1997, ╧4, с.36).
Критики Сталина умышленно обходят вопрос о чрезвычайной сложности и запутанности предвоенной ситуации, о коварной возне, которую вела международная реакция вокруг возможной войны Германии с СССР. Умалчивают о важнейшем значении того, какая сложится не только военная, но и политическая обстановка, в которой война развернется. Сталин был обязан учитывать все эти факторы, и возможность просчета была весьма велика. Крайне важно было сочетать величайшую осторожность по отношению к возможным провокациям со стороны правящих кругов империалистических держав со строжайшей бдительностью, чтобы не позволить им застигнуть страну врасплох.
Правящими кругами Германии с целью достижения вероломного внезапного нападения заранее была разработана и последовательно проведена в жизнь целая система политических, дипломатических и военно-стратегических мероприятий по маскировке готовящегося удара. До второй мировой войны история не знала столь изощренных, широких по своим масштабам усилий по обеспечению внезапности нападения.
Это было вызвано рядом причин. В военной области они заключались в том, что внезапные удары заранее подготовленной армии вторжения, основу которой составляли танковые и моторизованные соединения, поддержанные крупными силами авиации, в корне меняли характер начальных операций. Позволяли с самого начала войны захватить стратегическую инициативу, нанести максимальный урон главным группировкам противника, сорвать мобилизацию и мероприятия по стратегическому развертыванию, внести дезорганизацию в работу военных и государственных инстанций. То есть добиться результатов, решающим образом предопределяющих дальнейший ход и даже исход вооруженной борьбы.
В действиях немецкой стороны по дезинформации Советского Союза наиболее эффективными оказались три ложные версии, планомерно и настойчиво осуществлявшиеся в предвоенные месяцы.
-- Перегруппировка войск на Восток представлялась как широкий маскирующий маневр с целью скрыть подготовку вторжения в Англию.
-- Концентрация войск на советско-германской границе будто бы проводилась с целью оказания нажима на Советский Союз для того, чтобы добиться от него уступок. Войны с СССР, мол, не будет до тех пор, пока не будет разгромлена Англия и полностью исчезнет опасность войны на два фронта. Советскому Союзу будет вначале предъявлен ультиматум и, следовательно, в расчеты германской стороны не входит задача достижения внезапности нападения.
-- Усиление войск вермахта на востоке представлялось как стремление надежно обеспечить в военном отношении свой тыл во время вторжения в Англию от возможного удара Советской Армии.
Вот как некоторые из этих мероприятий по дезинформации выглядели в немецких планах, рассчитанных по дням. Верховное командование вермахта (ОКВ) в директивах от 15 февраля и 12 мая 1941 года указывало, что с целью введения противника в заблуждение следует в период с 15 февраля по 14 марта поддерживать версию о том, что Германия еще не решила, где ей начать новое военное наступление. Во второй период, с середины апреля, когда передвижение немецких войск на восток скрыть будет уже невозможно, было дано указание представить сосредоточение сил как величайший в истории дезинформации маневр, имеющий целью отвлечь внимание от последних приготовлений к вторжению в Англию.
Нашим разведчикам о директивах ОКВ по дезинформации не было известно, поскольку о них знал очень узкий круг лиц из высшего руководства Германии.
Несмотря на принятые немцами строжайшие меры маскировки, сосредоточение и развертывание войск вермахта в районах западной границы СССР советская разведка вскрыла своевременно и с достаточной полнотой. Более трудной оказалась задача раскрыть цели концентрации сил вермахта на востоке и предугадать те шаги, которые последуют со стороны Германии в ближайшее время. Следует признать, что дезинформационные акции немцев имели успех и оказали влияние на оценку советской стороной военно-политической обстановки и перспектив ее развития во временных рамках.
Правящим кругам Германии в этом вопросе сопутствовала удача. Геббельс имел основания сделать следующую запись в своем дневнике: "25 мая 1941 г. В отношении России нам удалось организовать великолепную дезинформацию. Из-за сплошных "уток" за границей уже больше не знают, что ложно, а что верно ..." ("Новая и новейшая история. 1994, ╧6, с.198).
Представляют интерес и записи в дневнике Геббельса, относящиеся к кануну нападения на СССР. Вот некоторые из них: "31 мая 1941 г. План "Барбаросса" разворачивается. Начинаем первую большую волну его маскировки. Необходимо мобилизовать весь государственный и военный аппарат. Истинное положение вещей известно очень немногим. 6 июня. Во всем мире говорят о предстоящем в скором времени заключении военного пакта Берлин-Москва. 14 июня. Английское радио уже заявило, что наше выступление против России -- это блеф, за которым скрывается наша подготовка к вторжению. 18 июня. Маскировка наших планов против России достигла наивысшей точки. Мы настолько погрузили мир в омут слухов, что сами в них не разбираемся. Новейший трюк: мы намечаем созыв большой конференции по проблемам мира с участием России" ("Военно-исторический журнал". 1997, ╧4, с.34, 35, 36).
В данном случае записи Геббельса не носят следов предвзятости. Изучение недавно рассекреченных документов английской разведки показывает их обоснованность. Документы свидетельствуют, что по крайней мере до конца мая 1941 года английская разведка "твердо придерживалась мнения, что размещение немецких войск на Востоке было прелюдией к переговорам с Советским Союзом". Объединенный комитет по разведке (ОКР) впервые обсудил вопрос вероятности войны лишь 23 мая. Но и тогда он сделал тот же вывод: "наиболее вероятным курсом является сотрудничество ... Если несколько недель назад по всей Европе наибольшее распространение получили слухи о надвигавшемся нападении Германии на СССР, то сейчас дело обстоит противоположным образом. Есть некоторые признаки, дающие основание предполагать, что новое соглашение между двумя странами, может быть, уже почти готово" (Цит. по кн. Г.Городецкий. Миф "Ледокола": Накануне войны. Пер. с англ. М., 1995, с.259).
В 1940 году в Москве вышла книга комбрига Г.С.Иссерсона "Новые формы борьбы. Опыт исследования современных войн". Она с поразительной точностью, почти пророчески описала ту военную и сложнейшую психологическую ситуацию, которая сложилась для нашей страны через год, весной и в начале лета 1941 года. Иссерсон писал, что мобилизация и сосредоточение войск агрессором будут осуществляться незаметно и постепенно: "В тех или иных размерах о сосредоточении становится известно, однако от угрозы войны до вступления в войну всегда остается еще шаг. Он порождает сомнение, подготовляется ли действительно военное выступление или это только угроза. И пока одна сторона остается в этом сомнении, другая, твердо решившаяся на выступление, продолжает сосредоточение, пока наконец на границе не оказывается развернутой огромная вооруженная сила. После этого остается только дать сигнал, и война сразу разражается в своем полном масштабе" (С.30).
Если одни историки и писатели обвиняют Сталина в том, что он не прислушался к предупреждениям о сроках нападения фашистской Германии на СССР, то другие историки и писатели вслед за В.Резуном (Суворовым) -- автором провокационных книжек "Ледокол", "День М" -- обвиняют Сталина в подготовке плана превентивного нападения на Германию. При этом указывают, будто это наступление должно было начаться 12 июня 1941 года, а после полета Р.Гесса в Англию якобы перенесено было на 15 июля 1941 года. Сообщают, что для войны с Германией из имевшихся 303 дивизий выделялось 247, что уже в 1942 году Красная Армия должна была бы захватить Берлин. Подобные инсинуации не соответствуют действительности.
А действительность такова. В связи с обострением обстановки в конце мая 1941 года состоялось расширенное заседание Политбюро ЦК ВКП(б). Открывая его, Сталин заявил: "... Мы можем подвергнуться внезапному нападению со стороны фашистской Германии ... От таких авантюристов, как гитлеровская клика, всего можно ожидать, тем более что нам известно, что нападение фашистской Германии на Советский Союз готовится при прямой поддержке монополистов США и Англии. Англо-американская агентура делает в Германии все, чтобы как можно скорее бросить Германию на Советский Союз. Англо-американские империалисты рассматривают фашистскую Германию как ударную силу в борьбе против Советского Союза и демократического движения во всем мире. В этом мы убедились, еще когда анализировали политику англо-французских правящих кругов, направленную на срыв предложений о разоружении, внесенных Советским правительством в Лигу Наций, на отказ прекратить подлую провокационную политику так называемого невмешательства, возродившую германскую агрессию. Достаточно вспомнить, что накануне заключения нами договора с Германией о ненападении бывший британский премьер Чемберлен, со свойственным правящим кругам Англии лицемерием, делал все от него зависящее, чтобы подставить нашу страну под удар фашистской Германии" (И.В.Сталин. Соч. Т.15. М., 1997, с.20).
На расширенном заседании Политбюро с докладом о подготовке страны к обороне выступил начальник Генерального штаба Красной Армии генерал армии Г.К.Жуков. Он отметил неготовность всех родов войск и видов Вооруженных Сил к отражению фашистской агрессии, расценил как ошибочное предпринятое по инициативе Г.И.Кулика, Б.М.Шапошникова и А.А.Жданова разоружение укрепленных районов на старой (1939 года) границе. В заключение Сталин согласился оставить на разоружаемых участках не только пулеметы, но и часть артиллерийского вооружения.
12 июня 1941 года начальник личной разведки советского руководителя генерал-полковник А.М.Лавров доложил И.В.Сталину о концентрации гитлеровских войск и их союзников на западных границах СССР и предложил провести немедленную мобилизацию и усиление Красной Армии. На это Сталин заявил: "Объявить мобилизацию, говоришь? Но ведь это равносильно объявлению войны Германий с нашей стороны, Именно об этом мечтают англо-американские империалисты, делающие все, чтобы столкнуть Советский Союз с Германией. Я думаю, что полученное нами в апреле предупреждение Черчилля о германской агрессии против нас преследует эту же цель: заставить нас в связи с угрозой германского нашествия провести всеобщую мобилизацию и ввязаться таким образом в войну с Германией. Тем более что такой прецедент в истории уже был. В 1914 году Россия не объявляла войны Германии, она лишь объявила всеобщую мобилизацию" (И.В.Сталин. Соч. Т.15, М., 1997, с.49).
Писатель-драматург-историк Э.Радзинский, вольно обращающийся с историческими фактами, убеждает: дескать, в мае 1941 года Главное управление политической пропаганды Красной Армии направило директиву о воспитании личного состава в наступательном духе. Однако это не соответствует действительности. Директивы такой в войска не посылалось. А что касается воспитания командиров и бойцов в наступательном духе, уверенности в победе над агрессором, то это делается в любой армии.
В 1941 году Советский Союз не помышлял ни о каких упреждающих действиях. Ни 5 мая, ни 15 мая, ни позже никаких "секретных" директив о подготовке к "агрессивным действиям" не отдавалось. В период с 5 по 14 мая 1941 года всем западным военным округам наркомом обороны были поставлены задачи по разработке планов обороны государственной границы (ЦАМО, ф.16А, оп.2951сс, д.237, лл.33-47, 65-81).
Еще в течение 27-29 марта 1941 года Гитлер и Риббентроп четырежды заверяли японского министра иностранных дел Мацуоку, что они не верят в нападение со стороны Советского Союза ("Военно-исторический журнал". 1991, ╧5, с.20). Немецкий генерал Ф.Гальдер в "Военном дневнике" 22 марта 1941 года записал: "Я не верю в вероятность инициативы со стороны русских". Посол Германии в СССР Шуленбург в апреле 1941 года докладывал Гитлеру: "Я не могу поверить, что Россия когда-нибудь нападет на Германию".
Советскому Союзу не было никакого смысла начинать войну, тем более летом 1941 года. СССР стремился выиграть время, чтобы лучше подготовиться к отражению фашистской агрессии, собрать урожай 1941 года.
Известно также, что даже после начала войны, подписывая директиву войскам, Сталин запретил армии переходить государственную границу СССР.
Все это доказывает, что у Сталина не было намерения начинать превентивную войну с Германией.
Когда стало известно, что значительные силы вермахта развертываются вдоль западной границы, Советское правительство и военное командование в первой половине 1941 года провели ряд крупных мероприятий, которые имели важное значение для повышения боевой готовности Вооруженных Сил СССР. Однако они оказались далеко недостаточными, а проводившаяся реорганизация и перевооружение бронетанковых и авиационных соединений привели к временному снижению их боеготовности.
В феврале 1941 года был принят план мобилизации, в соответствии с которым в округах и войсковых штабах в течение мая-июня были проведены некоторые мобилизационные мероприятия. К июню 1941 года численность вооруженных сил увеличилась до 5,3 миллиона человек. В мае-июне началась передислокация ряда дивизий и корпусов пограничных округов ближе к границе, было форсировано строительство укрепленных районов на территории Западной Украины и Западной Белоруссии. Однако и здесь не обошлось без ошибок: вооружение со старых укреплений было демонтировано, а на новых еще не установлено.
Во второй половине мая -- начале июня начинается выдвижение на запад войск из внутренних военных округов. 14-19 июня командование приграничных округов получило указание вывести фронтовые управления на полевые пункты, а 19 июня -- приказ о маскировке аэродромов, воинских частей и военных объектов. Флоты и флотилии получили указание повысить боевую готовность. Тем не менее в стратегическом развертывании западных пограничных округов была допущена задержка. Было допущено также запоздание с вводом в действие плана прикрытия.
Многие мероприятия по повышению боеготовности войск к. началу войны завершить не удалось. Не была заблаговременно создана группировка сил, способная противостоять наступлению врага, не были отмобилизованы и развернуты органы войскового и оперативного тыла, а низкие транспортные возможности тыловых частей предопределили плохое тыловое обеспечение войск с первого же дня войны.
Особенно тяжелым по своим последствиям было запоздание с приведением в полную боевую готовность тех соединений приграничных военных округов и гарнизонов укрепленных районов, которые должны были вступить в сражение сразу же после вторжения врага. Это было в значительной мере связано с просчетом в оценке времени нападения Германии и боязнью спровоцировать немцев. Только в ночь на 22 июня пограничным округам была передана директива Наркомата обороны о приведении войск в боевую готовность. Она запоздала с поступлением в войска и характеризовалась нечеткой постановкой задач. Войска (кроме флота и соединений Одесского военного округа, принявших необходимые меры по инициативе наркома ВМФ и командующего ОдВО) не успели занять оборонительные позиции, сменить аэродромы, поднять самолеты в воздух, осуществить другие необходимые в той обстановке мероприятия.
Одна из причин создавшегося положения заключалась в том, что И.В.Сталин, возглавлявший руководство партии и страны, считал, что Германия не решится (пока ведет войну с Англией) нарушить заключенный с СССР пакт о ненападении, а развертывание ее войск на советской границе проводится с целью политического давления, чтобы добиться уступок от Советского Союза. Он рассматривал поступившие данные о подготовке германского нападения в июне как провокационные.
Стремясь оттянуть военное столкновение с Германией, чтобы использовать выигранное время для подготовки армии и страны к обороне, И.В.Сталин не давал согласия на приведение войск пограничных округов в полную боевую готовность, считая, что эти меры могут быть использованы правителями третьего рейха как предлог для развязывания войны. Маршал К.А.Мерецков вспоминал, что в беседе с ним в начале 1941 года "И.В.Сталин заметил, что пребывать вне войны до 1943 года мы, конечно, не сумеем. Нас втянут поневоле. Но не исключено, что до 1942 года мы останемся вне войны"! (К.А.Мерецков. На службе народу. М., 1968, с.202).
Как писал Черчилль в своих мемуарах, Сталин в беседе о предвоенной обстановке сказал ему: "Мне не нужно было никаких предупреждений. Я знал, что война начнется, но я думал, что мне удастся выиграть еще месяцев шесть или около этого". (Churchill W. The Second World War. Boston, 1950, Vol.III, p.496).
Характерно и признание немецкого генерала З.Вестфаля в написанной в 50-е годы по заданию министерства обороны США статье "Война расширяется": "Сталин, конечно, знал, что на его западной границе сосредоточиваются немецкие дивизии. Он знал, чем это было вызвано, и соответственно укреплял свои силы. Несмотря на это, Сталин до самого последнего момента надеялся, что до войны дело не дойдет. Таким образом, стратегически он был готов к наступлению немцев, начавшемуся в 3 часа 30 минут 22 июня 1941 г., но тактически оно застало его врасплох" (Роковые решения. М., 1956, с.61).
Сталин видел неизбежность войны с фашистской Германией, однако был далек от реальности, когда речь шла о сроках ее возможного начала. Его тактика сводилась к тому, чтобы избежать ухудшения отношений с Германией, не дать ей предлога для нападения, втянуть Гитлера в переговоры для выигрыша времени. Курс Сталина на то, чтобы не допускать того, что могла использовать Германия как повод для развязывания войны, был оправдан историческими интересами Советского Союза. Но просчет его состоял в том, что он не увидел того предела, дальше которого такая политика становилась смертельно опасной. Такой предел необходимо было перейти и максимально быстро привести советские Вооруженные Силы в полную боевую готовность, осуществить мобилизацию. Немалая доля ответственности за то, что Красная Армия оказалась неподготовленной к отражению внезапного вторжения врага, лежит и на руководителях Наркомата обороны и Генерального штаба. Они не сумели сделать правильных выводов из создавшейся военно-политической обстановки и не осуществили неотложные меры по приведению вооруженных сил в боевую готовность.
При рассмотрении вопроса о просчетах политического и военно-стратегического характера И.В.Сталина накануне войны есть все основания учитывать мнение маршала Жукова, бывшего перед войной начальником Генерального штаба. Он пишет: "... Ошибки Сталина, безусловно, были, но их причины нельзя рассматривать изолированно от объективных исторических процессов и явлений, от всего комплекса экономических и политических факторов ... Сопоставляя и анализируя все разговоры, которые велись Сталиным в моем присутствии в кругу близких ему людей, я пришел к твердому убеждению: все его помыслы и действия были пронизаны одним желанием -- избежать войны или оттянуть сроки ее начала и уверенностью в том, что это ему удастся" ("Московские новости". 1987, 20 сентября).
Такова горькая правда об ошибках, допущенных Сталиным и советским руководством в оценке возможного срока нападения Германии на нашу страну. Конечно, Сталин имел в виду и этот трагический просчет, когда говорил после войны 24 мая 1945 года: "У нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941-1942 годах ...".
Оценивая ситуацию кануна войны и принимавшиеся решения, нельзя сбрасывать со счетов ее крайнюю сложность и запутанность, изощренность тех методов политической, дипломатической, военно-стратегической маскировки, которые применяли гитлеровцы для скрытия готовящегося наступления. В военном искусстве Германии еще до начала второй мировой войны были наиболее полно разработаны формы и способы дезинформации и достижения внезапности действий, упреждения противника в стратегическом развертывании вооруженных сил. Они были весьма эффективно использованы (и еще более отточены) при нападении на европейские страны. Крупного успеха добился вермахт и при внезапном нападении на нашу страну. В практике Второй мировой войны это не был какой-то исключительный, из ряда выходящий случай. Жертвами внезапного нападения вермахта были Польша, Дания, Норвегия, Бельгия, Голландия, Франция, Англия, Греция, Югославия. А на другом конце света -- США, потерявшие значительную часть своего военного флота при внезапном ударе Японии по Пирл-Харбору.
Что же, дело сводилось к тому, что в каждой из этих стран сидел свой Сталин, сосредоточивший в своих руках всю власть, не понимавший обстановки и неспособный принять соответствующих мер? Но почему-то эти руководители не поносятся, над ними не издеваются в этих странах.
И все же, пожалуй, наибольшей наглости и беспардонности ложь Хрущева и "демократов" достигла в вопросе деятельности Сталина в первые часы и дни Великой Отечественной войны. В этом вопросе ложь прокламируется уже без всякой оглядки на действительные факты. Хрущев на XX съезде партии утверждал: "После первых неудач и поражений на фронтах Сталин считал, что наступил конец. В одной из бесед в эти дни он заявил:
-- То, что создал Ленин, все это мы безвозвратно растеряли.
После этого он долгое время фактически не руководил военными операциями и вообще не приступал к делам и вернулся к руководству только тогда, когда к нему пришли некоторые члены Политбюро и сказали, что нужно безотлагательно принимать какие-то меры для того, чтобы поправить положение дел на фронте" ("Известия ЦК КПСС", 1989, ╧3, с.148-149). В другом месте доклада Хрущев утверждал: "Эти факты (несозыв Пленумов ЦК ВКП(б). -- авт.) говорят о том, насколько был деморализован Сталин в первые месяцы войны ..." ("Известия ЦК КПСС". 1989. ╧3, с.136).
Что же действительно происходило со Сталиным в первые дни и даже недели войны? Бросил ли он страну на произвол судьбы? Находился ли в полной прострации, был ли недееспособен и только "некоторые члены Политбюро" "приволокли" его к исполнению своих обязанностей и указали, что надлежит делать? Здесь не прямо, но звучит намек, что среди них был и Никита Сергеевич и только из скромности он об этом умалчивает.
Обратимся к фактам и свидетельствам работавших со Сталиным участников событий тех решающих дней.
Теперь не секрет, что И.В.Сталин во второй половине июня 1941 года был мучительно болен. В субботу, 21 июня, когда у него температура поднялась до сорока градусов, в Волынское (Ближнюю дачу) был вызван профессор Б.С.Преображенский, много лет лечивший И.В.Сталина. Осмотрев больного, профессор поставил диагноз -- тяжелейшая флегмонозная ангина и настаивал на немедленной госпитализации. Однако И.В.Сталин наотрез отказался от больницы. При этом попросил Б.С.Преображенского на всякий случай не выезжать на выходной день из Москвы. И поставил условие, чтобы профессор о своем диагнозе никому не говорил.
В воскресенье, 22 июня, в 3 часа 30 минут нарком обороны С.К.Тимошенко приказал начальнику Генерального штаба Г.К.Жукову позвонить в Волынское И.В.Сталину и доложить, что немцы бомбят наши города, началась война.
Подойдя к аппарату, выслушав сообщение Жукова, Сталин отдал распоряжение:
-- Приезжайте с Тимошенко в Кремль. Скажите Поскребышеву, чтобы он вызвал всех членов Политбюро.
Затем, вопреки строжайшему запрету профессора Б.С.Преображенского, И.В.Сталин вызвал машину и уехал в Кремль.
Через час, в 4 часа 30 минут, 22 июня в Кремле собрались вызванные члены Политбюро, а также Тимошенко и Жуков. Сталин открыл заседание Политбюро. Обратившись к В.М.Молотову, он сказал:
-- Надо срочно позвонить в германское посольство. В посольстве ответили, что посол граф фон Шуленбург просит принять его для срочного сообщения. Принять посла было поручено В.М.Молотову.
"Мы -- пишет Г.К.Жуков в книге "Воспоминания и размышления", -- тут же просили И.В.Сталина дать войскам приказ не медля организовать ответные действия и нанести контрудары по противнику.
-- Подождем возвращения Молотова, -- ответил он.
Через некоторое время в кабинет быстро вошел В.М.Молотов.
-- Германское правительство объявило нам войну.
И.В.Сталин молча опустился на стул и глубоко задумался.
Наступила длительная, тягостная пауза.
Я рискнул нарушить затянувшееся молчание и предложил немедленно обрушиться всеми имеющимися в приграничных округах силами на прорвавшиеся части противника и задержать их дальнейшее продвижение.
-- Не задержать, а уничтожить, -- уточнил С.К.Тимошенко.
-- Давайте директиву, -- сказал И.В.Сталин. -- Но чтобы наши войска, за исключением авиации, нигде пока не нарушали немецкую границу.
Трудно было понять И.В.Сталина. Видимо, он все еще надеялся как-то избежать войны. Но она уже стала фактом, Вторжение развивалось на всех стратегических направлениях" (Г.К.Жуков. Воспоминания и размышления. Т.2. М., 1990, с.10).
В 7 часов 15 минут 22 июня И.В.Сталин подписал директиву Вооруженным Силам СССР об отражении гитлеровской агрессии.
В 9 часов 30 минут 22 июня И.В.Сталин в присутствии С.К.Тимошенко и Г.К.Жукова отредактировал и подписал указ о проведении мобилизации и введении военного положения в европейской части страны, а также об образовании Ставки Главного Командования и ряд других документов.
Утром 22 июня было принято решение, что в 12 часов с Заявлением Советского правительства к народам Советского Союза по радио обратится В.М.Молотов. И.В.Сталин, будучи тяжело больным, в таком состоянии, понятно, выступить с обращением к советскому народу не мог.
В своих мемуарах Г.К.Жуков отмечает: "Говорят, что в первую неделю войны И.В.Сталин якобы так растерялся, что не мог даже выступить по радио с речью и поручил свое выступление В.М.Молотову. Это суждение не соответствует действительности" (Г.К.Жуков. Воспоминания и размышления. Т.2. М., 1990, С.10).
И.В.Сталин о своем заболевании не сказал даже близким соратникам. Он понимал, что это сообщение в начале войны может деморализовать армию и народ. Вместе с тем он не хотел и доставлять радости врагу.
Вспоминая 22 июня 1941 года, Г.К.Жуков продолжал: "Примерно в 13 часов мне позвонил И.В.Сталин и сказал:
-- Наши командующие фронтами не имеют достаточного опыта в руководстве боевыми действиями войск и, видимо, несколько растерялись. Политбюро решило послать вас на Юго-Западный фронт в качестве представителя Ставки Главного Командования. На Западный фронт пошлем Шапошникова и Кулика. Я их вызвал к себе и дал соответствующие указания. Вам надо вылететь немедленно в Киев и оттуда вместе с Хрущевым выехать в штаб фронта в Тернополь.
Я спросил:
-- А кто же будет осуществлять руководство Генеральным штабом в такой сложной обстановке?
И.В.Сталин ответил:
-- Оставьте за себя Ватутина.
Потом несколько раздраженно добавил:
-- Не теряйте времени, мы тут как-нибудь обойдемся.
Я позвонил домой, чтобы меня не ждали, и минут через 40 был уже в воздухе. Тут только вспомнил, что со вчерашнего дня ничего не ел. Выручили летчики, угостившие меня крепким чаем с бутербродами" (Г.К.Жуков. Воспоминания и размышления. Т.2. М., 1990, с.13).
Лишь вечером 22 июня 1941 года И.В.Сталин возвратился в Волынское. Из-за нарыва в горле он ничего не ел. Тяжело больной, И.В.Сталин приезжал работать в Кремль.
Приведем еще одну запись Г.К.Жукова:
"26 июня на командный пункт Юго-Западного фронта в Тернополь мне позвонил И.В.Сталин и сказал:
-- На Западном фронте сложилась тяжелая обстановка. Противник подошел к Минску. Непонятно, что происходит с Павловым. Маршал Кулик неизвестно где. Маршал Шапошников заболел. Можете вы немедленно вылететь в Москву?
-- Сейчас переговорю с товарищами Кирпоносом и Пуркаевым о дальнейших действиях и выеду на аэродром.
Поздно вечером 26 июня я прилетел в Москву и прямо с аэродрома -- к И.В.Сталину. В кабинете И.В.Сталина стояли навытяжку нарком С.К.Тимошенко и мой первый заместитель генерал-лейтенант Н.Ф.Ватутин. Оба бледные, осунувшиеся, с покрасневшими от бессонницы глазами. И.В.Сталин был не в лучшем состоянии.
Поздоровавшись кивком, И.В.Сталин сказал:
-- Подумайте вместе и скажите, что можно сделать в сложившейся обстановке? -- И бросил на стол карту Западного фронта.
-- Нам нужно минут сорок, чтобы разобраться, -- сказал я.
-- Хорошо, через сорок минут доложите.
Мы вышли в соседнюю комнату и стали обсуждать положение дел и наши возможности на Западном фронте". Наши предложения, заключил Г.К.Жуков, "И.В.Сталиным были утверждены и тотчас же оформлены соответствующими распоряжениями" (Г.К.Жуков. Воспоминания и размышления. Т.2. М., 1990, с.34-35).
Будучи еще тяжело больным, И.В.Сталин 29 июня 1941 года дважды был в наркомате обороны и Генеральном штабе и отдавал соответствующие распоряжения.
29 и 30 июня он находился на даче, завершая работу над важнейшим постановлением СНК и ЦК партии об организации отпора фашистскому агрессору. 1 июля вернулся в Кремль и продолжил работу -- подготовку к выступлению по радио с обращением к народу.
3 июля 1941 года Сталин выступил по радио с обращением к советскому народу, к бойцам Красной Армии и Военно-Морского Флота. Он рассказал суровую правду о сложившейся в первые дни войны тяжелой обстановке на фронте. В выступлении был дан глубокий анализ происходящих событий и определены задачи армии и народа по защите социалистического Отечества. Сталин призвал советских людей понять всю серьезность опасности, угрожавшей Родине, и отрешиться от настроений мирного времени. Он предупредил, что среди советских людей не должно быть благодушия, беспечности и паникерства, но не должно быть и страха в борьбе с коварным и сильным врагом. Он определил цели войны Советского Союза против фашистской Германии, указав, что эта война является великой войной всего советского народа против немецко-фашистских войск. "Дело идет, таким образом, -- говорил Сталин, -- о жизни и смерти Советского государства, о жизни и смерти народов СССР, о том -- быть народам Советского Союза свободными или впасть в порабощение" (И.В.Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза. М., 1950, с.13). Целью этой всенародной Отечественной войны является не только ликвидация опасности, нависшей над нашей страной, но и помощь всем народам Европы, стонущим под игом германского фашизма.
Вспоминая о силе воздействия речи Сталина 3 июля 1941 года на советских людей, поэт и писатель С.В.Михалков пишет: "Хотим мы сегодня признать или не хотим, но ведь именно его речь, начавшаяся словами "Братья и сестры!", в сорок первом вызвала невиданный энтузиазм у людей самых разных возрастов. Они пошли на призывные пункты добровольцами. Вера в слово -- огромная вера, если произносит его авторитетный человек. А то, что Сталин был для миллионов авторитетной личностью, отрицать можно либо по скудоумию, либо по злому умыслу" ("Гласность". 1998, ╧5, с.1).
Сталин призвал: "Все силы народа -- на разгром врага! Вперед, за нашу победу!"
На защиту свободы и независимости Родины поднялись все -- и старые участники гражданской войны, и молодежь непризывного возраста, люди всех национальностей, населявших страну. Все было подчинено нуждам фронта, делу победы. Этому была подчинена и деятельность Сталина.
В связи с утверждением Хрущева о якобы бездействии и параличе воли Сталина в первые месяцы войны целесообразно привести хотя бы две секретные шифрограммы Сталина в адрес Никиты Сергеевича в июле 1941 года. Текст одной из них от 10 июля гласит: "Ваши предложения об уничтожении всего имущества противоречат установкам, данным в речи т. Сталина (имеется в виду речь И.В.Сталина 3 июля 1941 г., где об уничтожении всего ценного имущества говорилось в связи с вынужденным отходом частей Красной Армии. -- авт.). Ваши же предложения имеют в виду немедленное уничтожение всего ценного имущества, хлеба и скота в зоне 100-150 километров от противника, независимо от состояния фронта. Такое мероприятие может деморализовать население, вызвать недовольство Советской властью, расстроить тыл Красной Армии, и создать как в армии, так и среди населения настроение обязательного отхода вместо решимости давать отпор врагу" ("Известия ЦК КПСС". 1990, ╧7, с.207).
На следующий день, 11 июля 1941 года, последовала новая телеграмма Сталина: "Киев. т. Хрущеву. Получены достоверные сведения, что вы все, от командующего Юго-Западным фронтом до членов Военного совета, настроены панически и намерены произвести отвод войск на левый берег Днепра. Предупреждаю вас, что, если вы сделаете хоть один шаг в сторону отвода войск на левый берег Днепра, не будете до последней возможности защищать районы УРов на правом берегу Днепра, вас всех постигнет жестокая кара как трусов и дезертиров" ("Известия ЦК КПСС". 1990, ╧7, с.209). Как говорится, комментарии излишни. Так кто же был растерян?
В самые тяжелые месяцы 1941 года Сталин всеми силами стремился организовать оборону страны. За каждым из принимавшихся Сталиным решений стояли сложнейшие проблемы, вопросы, требующие срочного действия, принятия неотложных мер. Ошибка в принятых решениях грозила тяжелыми последствиями. А помимо решений текущих неотложных дел, необходимо было тщательно анализировать стремительно изменявшуюся обстановку, правильно ее оценивать, продумывать перспективу развития событий, разрабатывать далеко идущие решения, определяющие судьбу войны и страны.
Мужество Сталина, его целеустремленность, энергия в борьбе за спасение Советской страны сыграли огромную роль. Были собраны воедино все силы народа и армии. В зародыше были погашены панические настроения, которые в условиях неудачно начавшейся войны могли вспыхнуть, разлиться потоком и тем самым погубить молодое Советское государство.
Способность Сталина сохранять спокойствие и твердость духа в самых трудных, критических ситуациях была одной из существенных черт его полководческой деятельности. "Мне представляется, -- писал маршал И.X.Баграмян, -- что железное самообладание, исключавшее всякую нервозность и неуверенность в руководстве боевыми действиями войск в ходе войны, было одной из самых примечательных черт И.В.Сталина и благотворно отражалось на его военно-политической и полководческой деятельности" (И.X.Баграмян. Так шли мы к победе. М., 1977, с.131).
Клеветники нашего прошлого пытаются доказать, что в Великой Отечественной войне народу не нужна была победа, что понесенные им огромные жертвы были бесполезны, стремятся затмить в сознании новых поколений тот факт всемирного значения, что воины Красной Армии проявили исключительное мужество и стойкость, спасли от гибели Россию, советский народ, социализм, что они принесли освобождение от фашистского рабства народам Европы и Азии, спасли человечество от страшной чумы XX века -- фашизма. Эта победа круто изменила ход мировой истории в конце второго тысячелетия.
Палачи великого подвига народа пытаются внушить мысль, что во время войны командование не жалело человеческой крови и проложило путь к победе, завалив врага горами трупов. Что солдаты нашей армии были безвольной, безликой массой, тупо шедшей на убой под угрозой расправы комиссаров, СМЕРШа, заградительных отрядов. Ненавистью и злобой к советскому солдату, к советскому строю пропитаны иные интервью и роман "Прокляты и убиты" писателя В.П.Астафьева, да и публикации некоторых других маститых авторов. Пожалуй, нет такой грязи и лжи, которую не использовали бы клеветники, чтобы растоптать светлый образ советских людей.
Отрицательную позицию в этих вопросах лжедемократы обозначили предельно жестко. Лживая, ничем не обоснованная травля Сталина как Верховного Главнокомандующего приняла такие извращенные формы, что от нее дистанцируются честные западные историки. Перед нами книга американцев Д.Глантца и Дж. Хауса "Когда столкнулись титаны. Как Красная Армия остановила Гитлера", изданная в 1995 году в США. Авторы пишут: "Во время празднования 50-летней годовщины высадки союзников в Нормандии в 1994 году один американский журнал опубликовал на обложке фотографию генерала Дуайта Эйзенхауэра, одновременно наградив его титулом человека, победившего Гитлера. Если кто-либо и заслужил подобный титул, так это отнюдь не Эйзенхауэр, а Жуков, Василевский или, возможно, сам Сталин. Было бы правильнее сказать, что Красная Армия и многонациональное советское общество вынесли на себе львиную долю борьбы против Германии". Развивая эту мысль, авторы приходят к выводу, что Красная Армия была способна завершить войну и в том случае, если бы союзники не открыли второго фронта, что от 12 до 18 месяцев были бы необходимы советским вооруженным силам для разгрома врага и выхода на Атлантическое побережье Франции. (См. "Вопросы истории". 1996, ╧8, с.259).
Пропагандистские ухищрения Хрущева, его бешеные нападки на Сталина восторженно подхватили "демократы". Они лелеют хрущевское наследие, идут дальше по этому пути. Особое усердие ими проявляется в критике Сталина как Верховного Главнокомандующего, Вот одно из откровений их пропаганды. Некие А.Н.Мерцалов и Л.А.Мерцалова в злобной книжонке "Иной Жуков. Неюбилейные страницы биографии сталинского маршала" утверждают: "Порочное руководство войной было главным преступлением сталинизма" (М., 1996, с.61). Так оценивается нынешними "демократами" деятельность верховного командования советскими Вооруженными Силами в победоносной Великой Отечественной войне Советского Союза. Они доходят до абсурда, до утверждения, что победа в войне была одержана армией вопреки деятельности Сталина как Верховного Главнокомандующего, что его руководство, мол, было не только вредно, но и преступно.
Попирается та истина, что на переломных этапах войны в руках полководца находится спасение или гибель Отечества, что он принимает решения, от которых зависит судьба миллионов людей. Впрочем, "демократы", поставившие целью разрушение великой державы, не могут не поносить, не издеваться над ее выдающимися государственными и политическими деятелями. Их суждения о Сталине как Верховном Главнокомандующем обусловлены их позицией по отношению к Великой Отечественной войне Советского Союза, позицией по отношению к Родине, которую защищала Красная Армия, которой отдал всю свою волю и весь свой талант Сталин.
Обычно много спекуляций идет якобы о панике, охватившей Москву в связи с прорывом к ней немецко-фашистских войск. Действительно, когда враг подошел к столице, 16 октября 1941 года Государственный Комитет Обороны СССР принял решение об эвакуации из столицы на восток ряда правительственных учреждений, крупных оборонительных заводов, научных и культурных предприятий и организаций. В Москве было введено осадное положение. В целом в городе соблюдался жесткий порядок, хотя и не обходилось без тревожной суматохи. Столица продолжала трудиться для фронта: заводы изготовляли автоматы, боеприпасы и другое оружие. Формировались и уходили на фронт новые батальоны и дивизии народного ополчения. Вокруг Москвы и в самой столице создавались дополнительные линии оборонительных заграждений. На Восток было вывезено большинство иностранных посольств и миссий.
Действовали в Москве Ставка Верховного Главнокомандования и Главное Политическое Управление РККА. В метростанции "Кировская" работал узел связи Генерального штаба. На Старой площади функционировал аппарат Центрального Комитета ВКП(б). В Перхушкове находился штаб и командование Западного фронта. Из Сибири начали прибывать новые армейские корпуса.
Тем не менее отдельные авторы, подчас даже серьезные, пытались да еще и сейчас пытаются убедить легковерных читателей, будто И.В.Сталин приготовился тогда покинуть столицу. При этом одни утверждают, что якобы был подготовлен спецпоезд, и описывают, как-де прибыл на вокзал Сталин, а поезд подогнали с запасных путей за Абельмановской заставой. Другие не менее ярко описывают уже якобы заправленный спецсамолет "Дуглас". Третьи -- как срочно заканчивается строительство специального бункера под Куйбышевым для Сталина.
Очевидцы, работавшие в те дни со Сталиным, утверждают, что он не собирался покидать Москву. Об этом пишет в своих записках его телохранитель А.Т.Рыбин. Личному шоферу А.Кривченкову Сталин сказал: "Остаюсь с русским народом в Москве, пока я в Москве, враг не пройдет. Пройдут только через мой труп" (А.Т.Рыбин. Сталин предвидел. М., 1992, с.9). То же говорил Сталин Жукову, находившемуся со штабом фронта в Перхушкове под Москвой. Что касается Куйбышева, то там, действительно, в октябре 1941 года находилась часть Советского правительства (М.И.Калинин, К.Е.Ворошилов, некоторые наркомы).
Разные люди, в том числе даже очень заинтересованные в отъезде, свидетельствуют о твердой решимости Сталина остаться и отстоять Москву. Типичным был поступок известного солиста Большого театра С.Я.Лемешева. Он наотрез отказался эвакуироваться и, выйдя из машины у Казанского вокзала, убежденно заявил:
-- А почему я, собственно, должен ехать в Куйбышев, когда Сталин находится в Москве? Нам надо здесь помогать фронту, открывать наш театр, а не стремиться в тыл.
В филиале Большого театра шли оперы и балеты, проводились концерты, на которых присутствовали фронтовики, спектакли ставились и в других театрах.
Надо признать, что тогда раздавались голоса и о возможности сдачи Сталиным Москвы. Мол, сдал же Москву Кутузов Наполеону, а затем победил. При этом авторы подобных допущений "забывали", что тогда столицей России был Петербург. Сталин знал то, что многие другие не знали, а именно то, что в случае захвата гитлеровцами Москвы против Советского Союза на Востоке немедленно выступает милитаристская Япония, а на юге -- Турция, для СССР война сразу на двух, а то и на трех фронтах, без преувеличения, тогда грозила катастрофой.
А вот что свидетельствует такой авторитет, как Г.К.Жуков. Выступая в день своего 70-летия в Институте истории Академии наук СССР в 1966 году, он сказал, что ему иногда задают вопрос: как чувствовал себя Сталин в тревожный момент, когда враг подошел к столице, где находился в процессе битвы за Москву? "Надо сказать, -- отмечал Г.К.Жуков -- что Сталин был серьезно встревожен создавшейся обстановкой в октябре месяце, особенно в период 7-25 октября. А когда нам удалось организовать оборону на линии Волоколамск -- Можайск -- Тула и удалось остановить наступающие части противника, Сталин был уверен в том, что врагу не удастся взять Москву, и он не покидал Москвы в процессе всего сражения и всей войны. Эта уверенность Государственного Комитета Обороны, который возглавлял Сталин, была продемонстрирована, как вам известно, парадами войск 7 ноября в Москве, Куйбышеве и в других районах" (Живая память. Ветераны войны и труда: верность Отечеству. 1945-1997. М., 1997, с.13).
Кое-кто договаривается даже до того, что ни военного парада 7 ноября 1941 года, ни Сталина во время парада на Мавзолее Ленина не было. Был, мол, просто смотр войск, отправлявшихся на защиту столицы, на Зубовской площади. Все остальное якобы смонтировано на кинопленку для показа массам, чтобы убедить их в реальном присутствии Сталина в Москве.
Несмотря на близость фронта, 6 ноября 1941 года по традиции состоялось торжественное заседание Московского Совета депутатов трудящихся с партийными и общественными организациями города Москвы, посвященное 24-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции. С докладом на заседании выступил Сталин. Он сказал, что война стала поворотным пунктом в развитии нашей страны, заставила перестроить всю нашу работу на военный лад. Война превратила нашу страну в единый и всеобъемлющий тыл, обслуживающий фронт, обслуживающий нашу Красную Армию, наш Военно-Морской Флот. Период мирного строительства кончился. Начался период освободительной войны с немецкими захватчиками. Сталин раскрыл первоочередные задачи великой освободительной войны за честь и свободу нашей Родины.
7 ноября состоялся парад войск. Свидетели этого исторического парада вспоминают, как они торжественным маршем прошли по убеленной снегом Красной площади мимо Мавзолея Ленина, где на трибуне стояли Сталин, другие руководители партии и правительства.
В 8 восемь часов с последним ударом кремлевских курантов из ворот Спасской башни верхом на коне выехал Маршал Советского Союза С.М.Буденный. Генерал-лейтенант П.А.Артемьев доложил о готовности войск к параду по случаю 24-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. Буденный объехал строй, поздравляя воинов с великим праздником. Фанфары проиграли сигнал "слушайте все!". Затем Сталин спокойным, размеренным голосом произнес речь, которую закончил призывом:
"За полный разгром немецких захватчиков! Смерть немецким оккупантам!
Да здравствует наша славная Родина, ее свобода, ее независимость!
Под знаменем Ленина -- вперед, к победе!"
После торжественного марша войска уходили на фронт. Все 1418 военных дней Москва оставалась в сознании нашего народа символом непобедимости Отчизны, символом грядущей Победы. Весь мир смотрел с надеждой на Москву, веря в освобождение от фашистской тирании.
В битве под Москвой гитлеровская Германия потерпела первое масштабное поражение. Стало ясно, что изменился ход войны, что фашизм будет разбит. Нельзя не согласиться с мнением известного историка Ю.А.Полякова, высказанным в статье "Почему мы победили?" о том, что "... без сталинского авторитета в то время, без жесткой требовательности и дисциплины вряд ли удалось бы в условиях тяжелейших поражений, потерь, неудач удержать от развала государственную машину и всю страну. Это практическая сторона. Но есть и другая -- психологическая. В военных условиях важен был Сталин как организатор, в руках которого сосредоточивались все бразды правления, а держал он их достаточно твердо. Однако не менее важен был Сталин как символ незыблемости государственной власти, твердости руководства, уверенности в победе, решимости одолеть врага, единства различных народов и различных слоев народа. Каждый, кто знаком с обстановкой первых месяцев войны, не станет отрицать значение выступлений Сталина 6 и 7 ноября 1941 года" ("Свободная мысль". 1994, ╧11, с.74).
Ставка Верховного Главнокомандования, Сталин срочными мерами создали устойчивый фронт под Ленинградом. Была увеличена глубина обороны города за счет развертывания резервных армий на тыловых оборонительных рубежах. В Ленинград был направлен Г.К.Жуков. Еще в начале обороны города Сталин в письме к Жданову предписывал ни в коем случае не сдавать Ленинград, сообщая при этом, что фашисты готовятся, захватив его, создать там марионеточное правительство, затем обратиться к народу с призывом выступить против Советской власти. Тогда нам, подчеркивал Сталин, будет труднее. Планы фашистов были сорваны. Блокада Ленинграда, продолжавшаяся 900 дней, была прорвана.
Вопрос о стойкости советского руководства, способности нашего народа продолжать борьбу в тяжелейших условиях, сложившихся в начале Великой Отечественной войны, приобрел острейший международный характер. Он был напрямую связан с перспективой ее развития, с возможностью сокрушить натиск фашистской Германии и ее сателлитов. Поражение Советского Союза проложило бы путь к победе фашизма, к установлению мирового господства Германии, резко изменило бы ход мировой истории, грозило истреблением и порабощением сотен миллионов людей. Перспектива такого развития событий нависала страшной угрозой над человечеством. Поэтому миллионы людей связывали свои надежды именно с борьбой Советского Союза, с решимостью Сталина, его волей продолжать борьбу. Его позиции в этом вопросе придавалось огромное значение.
Руководящие круги во всех государствах мира следили за обстановкой, которая складывалась в Кремле, способна ли Красная Армия противостоять вермахту, не рухнет ли она под его ударами, как это произошло со многими армиями европейских стран.
Огромное внимание уделял этому вопросу и президент США Ф.Рузвельт. С целью узнать обстановку на месте, выяснить позицию советского руководства и лично Сталина он в конце июля 1941 года посылает в СССР своего ближайшего советника и сотрудника Г.Гопкинса. Вот как писал об этом решении Рузвельта в сентябре 1941 года американский журнал "Лайф": "Официальной задачей визита Гопкинса было спросить у Сталина, что ему более всего необходимо от Соединенных Штатов, как долго он думает воевать и что он будет делать, если Япония станет более дерзкой. Но наиважнейшее поручение, данное Рузвельтом Гопкинсу, было -- разнюхать, каковы решимость и возможности советских военных сил, возглавляемых Сталиным" ("Завтра". 1997, ╧21).
29 июля Гопкинса принял Сталин. В отчете Рузвельту из Москвы Гопкинс со всей определенностью и убежденностью писал: "Я очень уверен в отношении этого фронта ... Здесь существует безусловная решимость победить" (С.Н.Семенов, В.И.Кардашев. "Иосиф Сталин: жизнь и наследие". М., 1997, с.296, 297). Мужеству Сталина многим обязано человечество.
Так обстояло дело в 1941 году. Но спустя полвека иную позицию в этом вопросе занимают некоторые "демократические" историки. Они выступают страстными сторонниками капитуляции нашей страны перед Германией. Те же Мерцаловы в книге "Иной Жуков", касаясь событий начала Великой Отечественной войны и выступления Сталина 3 июля, пишут: "Была ли альтернатива самому простому из всех "простых решений"? По крайней мере следует изучить, нужно ли было властям апеллировать к инстинктам граждан, а не к их сознанию, можно ли было воспользоваться готовностью влиятельных кругов Германии к миру с СССР в августе-сентябре 1941 г.". Нужно подчеркнуть, что в своей позиции капитулянтства Мерцаловы у нас в стране не одиноки. Еще более откровенен другой "светоч" демократии. Он пишет: "Лучше бы фашистская Германия в 1945-м победила СССР. А еще лучше бы -- в 1941-м!" (См. "Советская Россия". 1997, 8 апреля).
Так пишут современные "демократы".
А вот что писал великий советский композитор Д.Шостакович в письме, напечатанном в "Известиях" 4 июля 1941 года:
"Вчера я подал заявление о зачислении меня добровольцем в народную армию по уничтожению фашизма ... Я иду защищать свою страну и готов не щадя ни жизни, ни сил выполнить любое задание, которое мне поручат. И если понадобится, то в любой момент с оружием в руках или с заостренным творческим пером я отдам всего себя для защиты нашей великой Родины, для разгрома врага, для нашей победы" (См. "Завтра". 1997, ╧14).
Это были чувства, охватившие миллионы советских людей -- от рядовых тружеников до гения.
Предлагая капитуляцию, мерцаловы, минкины и им подобные пишут о том времени, когда захваченная врагом территория страны была покрыта тысячами виселиц, десятки тысяч наших людей были расстреляны и гнили в рвах массовых захоронений, когда десятки тысяч пленных советских солдат подвергались истреблению и неслыханным издевательствам. Такой трактовкой проблемы подобные авторы осуждают и героическое сопротивление народов Европы, поднявшихся на борьбу с немецкими захватчиками. Даже самые горячие поклонники Гитлера в самой Германии воздерживаются от публичной декларации подобных "соображений".
"Демократические" толкователи истории не хотят признать (или делают вид, что не знают) азбучную истину: война -- двухсторонний процесс. "Забывают", с каким врагом нам пришлось вести войну. Что в его планах важнейшее место отводилось тотальным методам ее ведения, массовым зверствам в отношении к красноармейцам и мирному населению, подавлению ужасом их воли к сопротивлению. Что планировалось уничтожение десятков миллионов советских людей в "фабриках смерти" и превращение оставшихся в немецких рабов. Речь шла о судьбе нашей страны -- быть ей или не быть.
О какой готовности "влиятельных кругов в Германии" к миру с СССР в августе-сентябре 1941 года пишут авторы? Что, они не знают, каким упоением побед на Востоке были охвачены правящие круги фашистской Германии? Им что, неизвестно, что такой видный представитель немецких военных кругов, как начальник генерального штаба сухопутных войск генерал Ф.Гальдер, захлебываясь от восторга, писал в своем дневнике 3 июля 1941 года: "Задача разгрома главных сил русской сухопутной армии перед Западной Двиной и Днепром выполнена ... поэтому не будет преувеличением сказать, что кампания против России выиграна в течение 14 дней". 8 июля 1941 года его новая запись в дневнике: "Непоколебимо решение фюрера сравнять Москву и Ленинград с землей, чтобы полностью избавиться от населения этих городов ... Это будет "народное бедствие", которое лишит центров не только большевизм, но и московитов (русских) вообще" (Ф.Гальдер. Военный дневник. Т.3, Кн.1. 1971, с.79, 101).
На каких условиях в этой обстановке наша страна могла пойти на капитуляцию? Что, мерцаловы и минкины не знают, какую участь готовил советскому народу Гитлер, разработчики плана войны против СССР, не знают о существовании плана "Ост", им неизвестны тысячи документов Нюрнбергского процесса? Десятки миллионов советских людей были обречены на истребление, а остальные на роль рабов немецких хозяев "тысячелетнего рейха". Трудно поверить в такую дремучую неосведомленность людей, лишивших себя исторической памяти. Но содержание подобных писаний, желают того или нет их авторы, подводит к выводу, что для них приемлема уготовленная гитлеровцами участь народам нашей страны.
Фальсификацией является и отрицание за великой Отечественной войной Советского Союза 1941-1945 годов характера Великой Отечественной войны Советского Союза.
Так, А.И.Солженицын в своих работах, в том числе в трехтомной "Публицистике" и других, Великую Отечественную войну Советского Союза 1941-1945 годов не называет ни Великой, ни Отечественной, она для него просто "советско-германская война" или что-то подобное. Больше того, он так заявляет о нашей победе над гитлеровской Германией: "Я еще не понимал (в войну), что нашими победами мы, в общем, роем себе тоже могилу, что мы укрепляем сталинскую тиранию еще на следующие тридцать лет". Называть Великую Отечественную войну "советско-германской войной" -- значит извращать причины, характер и последствия Великой Отечественной войны Советского Союза 1941-1945 годов.
Для историка Ю.Н.Афанасьева Великая Отечественная война Советского Союза 1941-1945 годов не более, чем другая война. Но Великая Отечественная война Советского Союза 1941-1945 годов была не просто одной из войн XX столетия, это была война советского народа в защиту завоеваний Великой социалистической революции и социализма в Советском Союзе. Не понимать этого -- значит также извращать причины и природу Великой Отечественной войны Советского Союза 1941-1945 годов.
Немало и таких авторов, которые по разным причинам боятся сказать, что Великая Отечественная война 1941-1945 годов была войной Советского Союза против немецко-фашистской Германии. Но в 1941-1945 годах страна называлась СССР, Советским Союзом, Советской Россией. здесь всякое замалчивание, какая-либо стыдливость, любые попытки переиначить исторический факт существования СССР больше, нежели историческая беспамятность.
Как известно, гитлеровское руководство фашистской Германии предполагало поэтапно достигнуть завоевания мирового господства. Первым этапом на пути к мировому господству фашистская Германия считала завоевание Европы. Ею были сравнительно быстро покорены 12 европейских государств, в их числе такие крупные как Франция, Польша, Чехословакия. И хотя не была покорена Англия, фашистское руководство Германии считало, что первый этап своего плана завоевания мирового господства оно выполнило, второй, по их мнению решающий, этап на пути к мировому господству -- это разгром СССР, захват его природных ресурсов, покорение советского народа и превращение его в германских рабов. Оно начало его с тщательной подготовки нападения 22 июня 1941 года на Советский Союз. Лишь после разгрома СССР фашистское руководство Германии надеялось наконец захватить Англию, нанести поражение США и, таким образом, на этом, третьем этапе, завершить установление своего безраздельного господства на всех континентах. Гитлер заявлял, что Германия будет подлинной Германией только тогда, когда она станет владеть всей Европой, миром в целом, до этого немецкий народ "будет лишь прозябать", "наша миссия заключается в том, чтобы подчинить другие народы. Германский народ призван дать миру новый класс господ".
Отсюда ясно, что Великая Отечественная война была не просто отражением немецко-фашистской агрессии против Советского Союза. Она носила отчетливо выраженный классовый характер, ибо была войной против ударного отряда мирового империализма, войной в защиту социализма, другими словами, решала важную геополитическую задачу -- спасение мира от фашистской чумы.
Уже в самом начале войны И.В.Сталин четко определил ее характер, природу и цели в обращении по радио к советскому народу 3 июля 1941 года. Он назвал войну Отечественной войной, сказал, что войну с фашистской Германией нельзя считать войной обычной, что это война не только между двумя армиями, а великая война всего советского парода против немецко-фашистских войск. Целью этой всенародной войны против фашистских угнетателей является ликвидация опасности, нависшей над нашей страной, освобождение временно захваченной врагом территории Советского Союза, а также помощь всем народам Европы, стонущим под игом германского фашизма.
С отрицанием за Великой Отечественной волной характера всенародной борьбы против немецко-фашистских захватчиков связано и принижение героического, самоотверженного подвига советских воинов, партизан, тружеников тыла. Только потерявшие совесть авторы могут писать о "придуманных Матросовых", "глупеньких Зоях", "приукрашенных Пашах", соревноваться в издевательских кличках людям высокой чести и гордости всего народа. Подвигу Александра Матросова, Зои Космодемьянской, Паши Ангелиной и другим героям большое значение придавал И.В.Сталин. Он отмечал, что "Отечественная война рождает у нас тысячи героев и героинь, готовых идти на смерть ради свободы своей Родины" (И.Сталин. "О Великой Отечественной войне Советского Союза". М., 1950, с.82-83).
В кампании против И.В.Сталина недобросовестные авторы не обходят и судьбу его сыновей.
По-разному сложилась судьба ушедших на фронт двух сыновей И.В.Сталина и его приемного сына.
Своего старшего сына Якова Джугашвили 22 июня 1941 года И.В.Сталин напутствовал словами: "Иди и сражайся!" В бою под Витебском 16 июля 1941 года после тяжелой контузии Яков Иосифович был пленен фашистами. Своего настоящего имени не открывал, но кем-то был выдан.
По одним сведениям из сообщений фашистского радио, по другим -- от Вильгельма Пика И.В.Сталин узнал, что Яков Иосифович попал в плен. Г.К.Жуков рассказывает, что во время прогулки Иосиф Виссарионович задумчиво произнес: "Не выбраться Якову из плена. Расстреляют его фашисты. По наведенным справкам, держат они его изолированно от других военнопленных и агитируют за измену Родине". Помолчав с минуту, твердо добавил: "Нет, Яков предпочтет любую смерть измене Родине".
И.В.Сталин отверг предложения нацистов обменять сына на фельдмаршала Паулюса. Председателю шведского Красного Креста И.В.Сталин ответил решительно: "Солдата на фельдмаршала не меняю. Там все мои сыны". Не поменял, чтобы народ видел, что не только его, но и других отцов и матерей сыновья погибают, попадают в плен. Ради веры народа в Сталина не сделал этого.
Яков Иосифович Джугашвили мужественно перенес все ужасы многочисленных гитлеровских концлагерей -- Хаммельбурга, Любека, Заксенхаузена. Ни психологические обработки и жестокие допросы, ни льстивые обещания фашистов не сломили его. Бывшие узники концлагерей в один голос говорят о достойном поведении Я.И.Джугашвили в немецком плену, что он, как мог, оказывал сопротивление фашистам, всякий раз выступал в защиту своей страны и был твердо убежден, что русские победят в войне. Я.И.Джугашвили погиб мученической смертью 14 апреля 1943 года.
От старшего лейтенанта артиллерии Якова Иосифовича Джугашвили на Родину дошла лишь одна весточка: "Если не придется увидеть уже своей Родины, прошу заявить моему отцу Иосифу Виссарионовичу Сталину, что я никогда его не предавал, а то, что сфабриковала гитлеровская пропаганда, является явной ложью. Яков Джугашвили".
В 1977 году по ходатайству многих лиц Яков Иосифович Джугашвили был награжден орденом Отечественной войны 1 степени (посмертно). Орден передан на хранение его дочери Галине Яковлевне Джугашвили.
В первые же дни войны был мобилизован и младший сын И.В.Сталина -- Василий. Летчик Василий Сталин храбро сражался с фашистами, совершил несколько десятков боевых вылетов, участвовал в сражениях с гитлеровскими асами. Однако обстановка лести и попустительства вышестоящего начальства избаловала его. Он начал увлекаться застольями, рукоприкладством к подчиненным, грубо относиться к отдельным офицерам. Узнав от Берии о пьяных выходках Василия, Сталин немедля продиктовал приказ:
"Командующему ВВС Красной Армии
Маршалу авиации тов. Новикову
Приказываю:
1. Немедленно снять с должности командира авиационного полка полковника Сталина В.И. и не давать ему каких-либо командных постов впредь до моего распоряжения.
2. Полку и бывшему командиру полка полковнику Сталину объявить, что полковник Сталин снимается с должности командира полка за пьянство и разгул и за то, что он портит и развращает полк.
3. Исполнение донести.
Народный комиссар обороны И.Сталин".
26 мая 1943 г.
("Иосиф Сталин в объятиях семьи". М.: 1993, с.91-92).
Это был суровый урок. Уже в марте 1944 года В.И.Сталина утвердили в должности командира истребительной авиационной дивизии, правда, оставив в звании полковника. В том же году дивизия полковника В.И.Сталина трижды отмечалась в приказах Верховного Главнокомандующего, а в победном 1945 году -- за прорыв обороны немцев и наступление на Берлин и за овладение фашистской столицей. Он был награжден боевыми орденами.
После войны В.И.Сталин, хотя и командовал корпусом, оставался полковником, хотя полагалось звание генерала. Лишь приказом министра обороны Н.А.Булганина В.И.Сталину было присвоено звание генерал-лейтенанта. Но это произошло после смерти И.В.Сталина. Между прочим, Н.С.Хрущев запретил генералу В.И.Сталину носить фамилию отца: он был просто генералом Васильевым. Кстати, такой фамилией Верховный Главнокомандующий подписывал секретные шифрограммы во время Отечественной войны.
Приемный сын И.В.Сталина -- Артем, сын известного большевика, партийного и советского государственного деятеля Артема-Сергеева Ф.А. Как и Яков, Артем еще до войны стал артиллеристом. "Отец, -- впоследствии говорил Артем за себя и за Василия, -- использовал единственную привилегию -- позвонил в военкомат, чтобы нас мобилизовали первыми". Артем был несколько раз ранен, вышел из окружения. С честью пройдя всю войну, Артем Федорович Сергеев стал генералом.
Так что по линии детей никто не сможет скомпрометировать И.В.Сталина. Его чести они не уронили.
Одним словом, все сказанное выше убеждает, что из всех выдающихся военных и государственных деятелей Великой Отечественной войны 1941-1945 годов, увенчавших славой наше Отечество, наибольшей клевете перед лицом потомства незаслуженно подвергся его Верховный Главнокомандующий И.В.Сталин. Ныне эта своего рода сталинофобия приобрела чудовищный размах и продолжает бушевать на страницах массовой печати, в передачах электронных средств пропаганды да и в "солидных" изданиях. Вся ее фальшь и преднамеренность становятся очевидными при знакомстве с полководческой и государственной деятельностью И.В.Сталина.
ПОЛКОВОДЕЦ СТАЛИН
Без штурма Берлина CCCP ждала бы Третья мировая война
Наш собеседник - доктор исторических наук Валентин Фалин. Вел беседу военный обозреватель РИА "Новости" Виктор Литовкин.
Валентин Михайлович Фалин
В.Л.: - Сегодня, в преддверии юбилея Победы опять обострились споры вокруг Берлинской операции, которую провели на заключительном этапе войны войска 1-го Белорусского фронта. На Западе продолжают упрекать Советский Союз и Георгия Жукова в том, что они не пожалели людей для призрачного пропагандистского шага - водружения Красного знамени над Рейхстагом. Что вы думаете по этому поводу?
В.Ф.: - Меня тоже, не скрою, всегда занимал вопрос: стоила ли Берлинская операция почти ста двадцати тысяч жизней советских солдат и офицеров? Оправданы ли были столь высокие жертвы ради взятия Берлина под наш контроль? В диалоге с самим собой я никак не мог дать однозначный ответ. Но после того, как довелось в полном объеме прочитать подлинные британские документы, - они были рассекречены 5-6 лет назад, - когда я сопоставил содержащиеся в этих документах сведения с данными, с которыми по долгу службы приходилось знакомиться еще в 50-х годах, многое расставилось по своим местам и часть сомнений отпала.
За решимостью советской стороны взять Берлин и выйти на линии разграничения, как они были определены на встрече Сталина, Рузвельта и Черчилля в Ялте, стояла не в последнюю очередь архиважная задача - предотвратить, насколько это зависело от нас, авантюру, вынашиваемую британским лидером, не без поддержки влиятельных кругов внутри США, не допустить перерастания Второй мировой войны в Третью мировую, в которой нашими врагами стали бы наши вчерашние союзники.
- Как это было возможно? Ведь антигитлеровская коалиция находилась в зените своей славы и дееспособности?
- Увы, жизнь щедра на катаклизмы. Трудно сыскать в истекшем веке политика, равного Черчиллю по способности сбивать с толку чужих и своих. Военный министр в администрации Рузвельта Стимсон характеризовал поведение британского премьера как "самую необузданную разновидность дебоша". Но особенно преуспел будущий сэр Уинстон по части фарисейства и интриг в отношении Советского Союза.
В посланиях на имя Сталина он "молился, чтобы англо-советский союз был источником многих благ для обеих стран, для Объединенных Наций и для всего мира", желал "полной удачи благородному предприятию". Имелось ввиду широкое наступление Красной Армии по всему восточному фронту в январе 1945 года, спешно готовившееся в ответ на мольбу Вашингтона и Лондона оказать помощь союзникам, попавшим в кризисное положение в Арденнах и Эльзасе. Но это на словах. А на деле? Черчилль считал себя свободным от каких-либо обязательств перед Советским Союзом и накануне Ялты пытался настроить президента Рузвельта на конфронтацию с Москвой. Когда сие не удалось, премьер пустился, что называется, в одиночное плавание.
Именно тогда Черчилль отдал приказы складировать трофейное немецкое оружие с прицелом на возможное его использование против СССР и интернировать немецкий военный персонал, размещая сдававшихся в плен солдат и офицеров Вермахта по дивизионно в земле Шлезвиг-Гольштейн и в Южной Дании. Затем прояснится общий смысл затевавшейся британским лидером коварной затеи.
Вспомним, что с марта сорок пятого года Второго (Западного) фронта ни формально, ни по сути уже не существовало. Немецкие части либо сдавались в плен, либо откатывались на Восток, не оказывая нашим союзникам достойного сопротивления. Тактика немцев состояла в следующем: удерживать, насколько возможно, позиции вдоль всей линии советско-германского противоборства до тех пор, пока виртуальный Западный и реальный Восточный фронт не сомкнутся, и американские и британские войска как бы примут от соединений Вермахта эстафету в отражении "советской угрозы", нависшей над Европой.
Уместно сказать, что западные союзники могли продвигаться на восток несколько быстрее, чем у них получалось, если бы штабы Монтгомери, Эйзенхауэра и Александера (итальянский театр военных действий) качественнее планировали свои действия, грамотнее осуществляли координацию сил и средств, меньше тратили времени на внутренние дрязги и поиск общего знаменателя. Вашингтон, пока был жив Рузвельт, по разным мотивам не спешил ставить крест на сотрудничестве с Москвой. А для Черчилля "советский мавр сделал свое дело, и его следовало удалить".
Зададим себе вопрос: как должно было реагировать советское руководство, получив сведения о двуличии Черчилля? Поддаться самовнушению - "совместная победа" близка, есть "договоренности" и по ним каждая из трех держав установит контроль над своей зоной ответственности? Положиться на принятые решения об обращении с Германией и ее сателлитами? Или все-таки надежнее вникнуть в достоверные данные о замышлявшейся измене, в которую Черчилль втягивал Трумэна, его советников Леги и Маршалла, руководителя разведки США Донована и им подробных?
- У меня нет ответа.
- Вспомним, Ялта закончилась 11 февраля. В первой половине 12 февраля гости улетели по домам. В Крыму, между прочим, было условлено, что авиация трех держав будет в своих операциях придерживаться определенных линий разграничения. А в ночь с 12 на 13 февраля бомбардировщики западных союзников стерли с лица земли Дрезден, затем прошлись по основным предприятиям в Словакии, в будущей советской зоне оккупации Германии, чтобы заводы не достались нам целыми. В 1941 году Сталин предлагал англичанам и американцам разбомбить, используя крымские аэродромы, нефтепромыслы в Плоешти. Нет, их тогда трогать не стали. Они подверглись налетам в 1944 году, когда к главному центру нефтедобычи, всю войну снабжавшему Германию горючим, приблизились советские войска.
- А Дрезден? Чем он союзникам помешал?
- Одной из главных целей налетов на Дрезден были мосты через Эльбу. Действовала черчиллевская установка, которую разделяли и американцы, задержать Красную Армию как можно дальше на Востоке.
- Разрушение города стало как бы побочным эффектом?
- "Издержки войны". Однако имелся и другой мотив. В инструктаже перед вылетом британских экипажей говорилось: нужно наглядно продемонстрировать Советам возможности союзнической бомбардировочной авиации. Вот и демонстрировали. Причем, не единожды. В апреле сорок пятого накрыли бомбами Потсдам. Уничтожили Ораниенбург. Нас оповестили - летчики ошиблись. Вроде бы целились в Цоссен, где размещалась штаб-квартира немецких ВВС. Классическое "отвлекающее заявление", которым не было числа. Ораниенбург бомбили по приказу Маршалла и Леги, ибо там находились лаборатории, работавшие с ураном. Чтобы ни лаборатории, ни персонал, ни оборудование, ни материалы не попали в наши руки, - все обратили в пыль.
И сегодня, когда мы пристально вглядываемся в события того сурового времени, пытаемся в системе тогдашних координат проанализировать, почему же советское руководство пошло на великие жертвы буквально на финише войны, то опять приходится спрашивать себя - имелся ли простор для выбора? Помимо насущных военных задач надо было решать политические и стратегические ребусы на перспективу, в том числе и возводить препоны запланированной Черчиллем авантюре.
- А разве нельзя было заявить союзникам, что мы знаем об их планах и считаем их недопустимыми? Оповестить общественность о вынашиваемом вероломстве?
- Не уверен, что это что-либо дало. Предпринимались попытки повлиять на партнеров добрым примером. Со слов Владимира Семенова, советского дипломата, мне известно следующее. Сталин пригласил к себе Андрея Смирнова, бывшего тогда заведующим 3-м Европейским отделом МИД СССР и по совместительству министром иностранных дел РСФСР, для обсуждения, при участии Семенова, вариантов действий на отведенных под советский контроль территориях.
Смирнов доложил, что наши войска, преследуя противника, вышли за пределы демаркационных линий в Австрии, как они были согласованы в Ялте, и предложил де-факто застолбить наши новые позиции в ожидании, как будут вести себя США в сходных ситуациях. Сталин прервал его и сказал: "Неправильно. Пишите телеграмму союзным державам". И продиктовал: "Советские войска, преследуя части Вермахта, вынуждены были переступить линию, ранее согласованную между нами. Настоящим хочу подтвердить, что по окончании военных действий советская сторона отведет свои войска в пределы установленных зон оккупации".
- Телеграммы были направлены в Лондон, и в Вашингтон?
- Я не знаю, куда и кому. То ли это по военной линии пошло, то ли по политической. Повторяю лишь то, что слышал от очевидца данного эпизода. Констатирую вместе с тем, что на Черчилля наш подход впечатления не произвел. После смерти Рузвельта (12 апреля 1945 года) он массированно давил на Трумэна, доказывая, что нет необходимости выполнять тегеранские и ялтинские соглашения. Время создать новые ситуации, которые потребуют иных решений. Каких?
На взгляд премьера, ход событий вывел западные державы на более продвинутые к востоку рубежи и "демократиям" стоит на них закрепиться. Черчилль выступал против встречи в Потсдаме или созыва другой конференции, которая оформляла бы победу, отдавая должное вкладу в нее советского народа. По логике британского премьера, Западу давался шанс воспользоваться моментом, когда ресурсы Советского Союза были на пределе, тылы растянуты, его войска устали, техника изношена, и требовал бросить Москве вызов, понуждая подчиниться диктату англосаксов или испытать тяготы еще одной войны.
Подчеркну, это не спекуляция, не гипотеза, но констатация факта, у которого есть имя собственное. Черчилль отдал в начале апреля (по другим сведениям, в конце марта) приказ готовить в пожарном порядке операцию "Немыслимое". Дата начала войны приурочивалась к 1 июля 1945 года. В ней должны были принять участие американские, британские, канадские силы, польский экспедиционный корпус и 10-12 немецких дивизий. Тех самых, что держали нерасформированными в Шлезвиг-Гольштейне и в южной Дании.
Правда, президент Трумэн не поддержал эту, деликатно выражаясь, иезуитскую идею. Как минимум, по двум причинам. Общественность США не готова была принять такую циничную измену делу Объединенных Наций.
- Точнее, коварное вероломство.
- Да. Но, видимо, не это главное. Американские генералы отстояли необходимость продолжения сотрудничества с СССР до капитуляции Японии. Кроме того, американские военные, как, впрочем, и их британские коллеги, полагали, что развязать войну с Советским Союзом проще, чем успешно закончить ее. Риск казался им слишком большим.
И как рефрен, вопрос: как должна была действовать Ставка верховного главнокомандования СССР после поступлении соответствующих сигналов? Если угодно, Берлинская операция явилась реакцией на план "Немыслимое", подвиг наших солдат и офицеров при ее проведении был предупреждением Черчиллю и его единомышленникам.
Политический сценарий Берлинской операции принадлежал Сталину. Генеральным автором ее военной составляющей являлся Георгий Жуков. Ему же пришлось принять на себя критику за издержки развернувшегося на подступах к Берлину и в самом городе грандиозного сражения. Критика, отчасти, вызывалась эмоциональными причинами. Маршал Константин Рокоссовский ближе Жукова подошел к столице Рейха и, наверное, внутренне готовился принять ключи от нее. Ставка, однако, выдала Рокоссовскому другое задание. Похоже, Верховный предпочел военачальника с более крутым характером. Расстроенным, если не обойденным, оказался маршал Конев. Это я знаю со слов самого Ивана Степановича. В Берлинской операции ему была отведена как бы вторая роль...
- И к тому же в апреле сорок пятого он также подошел к Берлину ближе, чем Жуков...
- Так или иначе, выбор пал на маршала, слывшего правой рукой Главковерха. Соответственно, предстоящее падение Берлина добавляло блеска "полководческой славе самого", дирижировавшего этой правой рукой. Видимо, в те дни Сталин был еще не слишком восприимчив к щебету шептунов, которые вкладывали в уста Жукова реплики насчет его тяжких ошибок не только сорок первого года...
- Так, чем для нас был тогда Берлин?
- Штурм Берлина, водружение знамени Победы над рейхстагом были, конечно же, не только символом или финальным аккордом войны. И меньше всего пропагандой. Для армии являлось делом принципа войти в логово врага и тем обозначить окончание самой трудной в российской истории войны. Отсюда, из Берлина, считали бойцы, выполз фашистский зверь, принесший неизмеримое горе советскому народу, народам Европы, всему миру. Красная Армия пришла туда для того, чтобы начать новую главу и в нашей истории, и в истории самой Германии, в истории человечества...
Вникнем в документы, что по поручению Сталина готовились весной сорок пятого - в марте, апреле и мае. Объективный исследователь убедится: не чувство мести определяло намечавшийся курс Советского Союза. Руководство страны предписывало обращаться с Германией, как с государством, потерпевшим поражение, с немецким народом, как ответственным за развязывание войны. Но... никто не собирался превращать их поражение в наказание без срока давности и без срока на достойное будущее. Сталин реализовывал выдвинутый еще в сорок первом году тезис: гитлеры приходят и уходят, а Германия, немецкий народ останутся.
Естественно, надо было заставить немцев вносить свою лепту в восстановление "выжженной земли", которую они оставили в наследство после себя на оккупированных территориях. Для полного возмещения потерь и ущерба, причиненного нашей стране, не хватало бы и всего национального богатства Германии. Взять столько, сколько удастся, не вешая себе на шею жизнеобеспечение еще и самих немцев, "понаграбить побольше" - таким не слишком дипломатическим языком Сталин ориентировал подчиненных в вопросе о репарациях. Ни один гвоздь не был лишним, дабы поднять из руин Украину, Белоруссию, Центральные области России. Более четырех пятых производственных мощностей там было разрушено. Более трети населения лишилось жилья. Немцы взорвали, завернули в штопор 80 тысяч километров рельсового пути, даже шпалы переломали. Все мосты обрушили. А 80 тысяч км - это больше, чем все железные дороги Германии перед Второй мировой войной вместе взятые.
Советскому командованию вместе с тем давались твердые указания пресекать безобразия - спутников всех войн - по отношению к мирному населению, особенно к его женской половине и детям. Насильники подлежали суду военного трибунала. Все это было.
Одновременно Москва требовала строго карать любые вылазки, диверсии "недобитых и неисправимых", которые могли произойти в поверженном Берлине и на территории советской оккупационной зоны. Между тем, желающих стрелять в спину победителям было не так уж и мало. Берлин пал 2 мая, а "местные бои" закончились в нем десятью днями спустя. Иван Иванович Зайцев, он работал в нашем посольстве в Бонне, рассказывал мне, что "ему всегда больше всех "везло". Война кончилась 9 мая, а он в Берлине воевал до 11-го. В Берлине сопротивление советским войскам оказывали эсэсовские части из 15 государств. Там действовали наряду с немцами норвежские, датские, бельгийские, голландские, люксембургские и, черт знает, какие еще нацисты...
- Но Будапешт брали дольше, чем Берлин.
- Будапешт - особая статья. Сейчас разговор о Берлине. То, что там происходило и как происходило, доставляло много головной боли советскому командованию. Установление контроля над городом являлось сложнейшей задачей. На подступах к Берлину мало было преодолеть Зееловские высоты, прорвать с тяжелыми потерями семь линий, оборудованных для долговременной обороны. На окраинах столицы Рейха и на главных городских магистралях немцы закапывали танки, превращая их в бронированные доты. Когда наши части вышли, к примеру, на Франкфуртер аллее, улица вела прямиком к центру, их встретил шквальный огонь, опять же стоивший нам многих жизней...
- А перед войной Франкфуртер аллее называлась Гитлер штрассе?
- Они до мая сорок пятого ее так обозначали. На ней танки противника были размещены во всех ключевых точках. Их экипажи с отчаянием обреченных расстреливали в упор советскую пехоту, автоколонны и танки. Вермахт намеревался устроить на улицах Берлина второй Сталинград. Теперь уже на реке Шпрее.
Когда я обо всем этом думаю, у меня до сих пор свербит на сердце, - не лучше ли было замкнуть кольцо вокруг Берлина и подождать, пока он не сдастся сам? Так ли обязательно было водружать флаг на Рейхстаг, будь он проклят? При взятии этого здания полегли сотни наших солдат.
Сложно, конечно, постфактум судить и победителей, и побежденных. Тогда свою роль сыграли, по-видимому, соображения стратегического калибра. Западные державы, превращая Дрезден в груду развалин, пугали Москву потенциалом своей бомбардировочной авиации. Сталин наверняка хотел показать инициаторам "Немыслимого" огневую и ударную мощь советских вооруженных сил. С намеком, исход войны решается не в воздухе и на море, а на земле.
- И все-таки. Можем ли мы утверждать, что взятие Берлина удержало Лондон и Вашингтон от соблазна начать третью мировую войну?
- Несомненно одно. Сражение за Берлин отрезвило многие лихие головы и тем самым выполнило свое политическое, психологическое и военное назначение. А голов на Западе, одурманенных сравнительно легким по весне сорок пятого года успехом, было хоть отбавляй. Вот одна из них - американский танковый генерал Паттон. Он истерически требовал не останавливаться на Эльбе, а, не мешкая, двигать войска США через Польшу и Украину к Сталинграду, дабы закончить войну там, где потерпел поражение Гитлер. Сей Паттон нас с вами называл "потомками Чингисхана". Черчилль, в свою очередь, тоже не отличался щепетильностью в выражениях. Советские люди шли у него за "варваров" и "диких обезьян". Короче, "теория недочеловеков" не была немецкой монополией.
Смерть Рузвельта обернулась почти молниеносной сменой вех в американской политике. В своем последнем послании к конгрессу США (25 марта 1945 г.) президент предупреждал: либо американцы возьмут на себя ответственность за международное сотрудничество - в выполнении решений Тегерана и Ялты, - либо они будут нести ответственность за новый мировой конфликт. Трумэна это предупреждение, это политическое завещание предшественника не смущало. На совещании в Белом доме 23 апреля он впервые громогласно сформулировал свой курс на обозримую перспективу: капитуляция Германии - дело нескольких дней. Отныне пути СССР и США радикально расходятся, баланс интересов есть занятие для слабонервных. "Пакс Американа" должен быть поставлен во главу угла.
Трумэн был близок к тому, чтобы, не медля, объявить о разрыве сотрудничества с Москвой во всеуслышание. Это могло случиться, если бы... Если бы не фронда американских военных. В случае разрыва с Советским Союзом американцам пришлось бы в одиночку ставить Японию на колени, что, по оценке Пентагона, обошлось бы Соединенным Штатам гибелью от одного до двух миллионов "американских парней". Так американские военные по своим соображениям предотвратили в апреле сорок пятого сход политической лавины. Правда, не надолго.
"Наступление на Ялту" провели исподволь. Последовала инсценировка капитуляции Германии в Реймсе. Эта, по сути сепаратная, сделка вписывалась в план "Немыслимое". Еще одним свидетельством того, что после падения Берлина союзничество увядало, стал отказ Эйзенхауэра и Монтгомери участвовать в совместном параде Победы в бывшей столице Рейха. Они вместе с Жуковым должны были принимать этот парад.
- Именно поэтому парад Победы провели в Москве?
- Нет. Тот задуманный парад Победы в Берлине все-таки состоялся, но его принимал один маршал Жуков. Это было в июле сорок пятого. А в Москве Парад Победы состоялся, как известно, 24 июня.
РИА "Новости"
Наш собеседник - доктор исторических наук Валентин Фалин. Вел беседу военный обозреватель РИА "Новости" Виктор Литовкин.
Валентин Михайлович Фалин
В.Л.: - Сегодня, в преддверии юбилея Победы опять обострились споры вокруг Берлинской операции, которую провели на заключительном этапе войны войска 1-го Белорусского фронта. На Западе продолжают упрекать Советский Союз и Георгия Жукова в том, что они не пожалели людей для призрачного пропагандистского шага - водружения Красного знамени над Рейхстагом. Что вы думаете по этому поводу?
В.Ф.: - Меня тоже, не скрою, всегда занимал вопрос: стоила ли Берлинская операция почти ста двадцати тысяч жизней советских солдат и офицеров? Оправданы ли были столь высокие жертвы ради взятия Берлина под наш контроль? В диалоге с самим собой я никак не мог дать однозначный ответ. Но после того, как довелось в полном объеме прочитать подлинные британские документы, - они были рассекречены 5-6 лет назад, - когда я сопоставил содержащиеся в этих документах сведения с данными, с которыми по долгу службы приходилось знакомиться еще в 50-х годах, многое расставилось по своим местам и часть сомнений отпала.
За решимостью советской стороны взять Берлин и выйти на линии разграничения, как они были определены на встрече Сталина, Рузвельта и Черчилля в Ялте, стояла не в последнюю очередь архиважная задача - предотвратить, насколько это зависело от нас, авантюру, вынашиваемую британским лидером, не без поддержки влиятельных кругов внутри США, не допустить перерастания Второй мировой войны в Третью мировую, в которой нашими врагами стали бы наши вчерашние союзники.
- Как это было возможно? Ведь антигитлеровская коалиция находилась в зените своей славы и дееспособности?
- Увы, жизнь щедра на катаклизмы. Трудно сыскать в истекшем веке политика, равного Черчиллю по способности сбивать с толку чужих и своих. Военный министр в администрации Рузвельта Стимсон характеризовал поведение британского премьера как "самую необузданную разновидность дебоша". Но особенно преуспел будущий сэр Уинстон по части фарисейства и интриг в отношении Советского Союза.
В посланиях на имя Сталина он "молился, чтобы англо-советский союз был источником многих благ для обеих стран, для Объединенных Наций и для всего мира", желал "полной удачи благородному предприятию". Имелось ввиду широкое наступление Красной Армии по всему восточному фронту в январе 1945 года, спешно готовившееся в ответ на мольбу Вашингтона и Лондона оказать помощь союзникам, попавшим в кризисное положение в Арденнах и Эльзасе. Но это на словах. А на деле? Черчилль считал себя свободным от каких-либо обязательств перед Советским Союзом и накануне Ялты пытался настроить президента Рузвельта на конфронтацию с Москвой. Когда сие не удалось, премьер пустился, что называется, в одиночное плавание.
Именно тогда Черчилль отдал приказы складировать трофейное немецкое оружие с прицелом на возможное его использование против СССР и интернировать немецкий военный персонал, размещая сдававшихся в плен солдат и офицеров Вермахта по дивизионно в земле Шлезвиг-Гольштейн и в Южной Дании. Затем прояснится общий смысл затевавшейся британским лидером коварной затеи.
Вспомним, что с марта сорок пятого года Второго (Западного) фронта ни формально, ни по сути уже не существовало. Немецкие части либо сдавались в плен, либо откатывались на Восток, не оказывая нашим союзникам достойного сопротивления. Тактика немцев состояла в следующем: удерживать, насколько возможно, позиции вдоль всей линии советско-германского противоборства до тех пор, пока виртуальный Западный и реальный Восточный фронт не сомкнутся, и американские и британские войска как бы примут от соединений Вермахта эстафету в отражении "советской угрозы", нависшей над Европой.
Уместно сказать, что западные союзники могли продвигаться на восток несколько быстрее, чем у них получалось, если бы штабы Монтгомери, Эйзенхауэра и Александера (итальянский театр военных действий) качественнее планировали свои действия, грамотнее осуществляли координацию сил и средств, меньше тратили времени на внутренние дрязги и поиск общего знаменателя. Вашингтон, пока был жив Рузвельт, по разным мотивам не спешил ставить крест на сотрудничестве с Москвой. А для Черчилля "советский мавр сделал свое дело, и его следовало удалить".
Зададим себе вопрос: как должно было реагировать советское руководство, получив сведения о двуличии Черчилля? Поддаться самовнушению - "совместная победа" близка, есть "договоренности" и по ним каждая из трех держав установит контроль над своей зоной ответственности? Положиться на принятые решения об обращении с Германией и ее сателлитами? Или все-таки надежнее вникнуть в достоверные данные о замышлявшейся измене, в которую Черчилль втягивал Трумэна, его советников Леги и Маршалла, руководителя разведки США Донована и им подробных?
- У меня нет ответа.
- Вспомним, Ялта закончилась 11 февраля. В первой половине 12 февраля гости улетели по домам. В Крыму, между прочим, было условлено, что авиация трех держав будет в своих операциях придерживаться определенных линий разграничения. А в ночь с 12 на 13 февраля бомбардировщики западных союзников стерли с лица земли Дрезден, затем прошлись по основным предприятиям в Словакии, в будущей советской зоне оккупации Германии, чтобы заводы не достались нам целыми. В 1941 году Сталин предлагал англичанам и американцам разбомбить, используя крымские аэродромы, нефтепромыслы в Плоешти. Нет, их тогда трогать не стали. Они подверглись налетам в 1944 году, когда к главному центру нефтедобычи, всю войну снабжавшему Германию горючим, приблизились советские войска.
- А Дрезден? Чем он союзникам помешал?
- Одной из главных целей налетов на Дрезден были мосты через Эльбу. Действовала черчиллевская установка, которую разделяли и американцы, задержать Красную Армию как можно дальше на Востоке.
- Разрушение города стало как бы побочным эффектом?
- "Издержки войны". Однако имелся и другой мотив. В инструктаже перед вылетом британских экипажей говорилось: нужно наглядно продемонстрировать Советам возможности союзнической бомбардировочной авиации. Вот и демонстрировали. Причем, не единожды. В апреле сорок пятого накрыли бомбами Потсдам. Уничтожили Ораниенбург. Нас оповестили - летчики ошиблись. Вроде бы целились в Цоссен, где размещалась штаб-квартира немецких ВВС. Классическое "отвлекающее заявление", которым не было числа. Ораниенбург бомбили по приказу Маршалла и Леги, ибо там находились лаборатории, работавшие с ураном. Чтобы ни лаборатории, ни персонал, ни оборудование, ни материалы не попали в наши руки, - все обратили в пыль.
И сегодня, когда мы пристально вглядываемся в события того сурового времени, пытаемся в системе тогдашних координат проанализировать, почему же советское руководство пошло на великие жертвы буквально на финише войны, то опять приходится спрашивать себя - имелся ли простор для выбора? Помимо насущных военных задач надо было решать политические и стратегические ребусы на перспективу, в том числе и возводить препоны запланированной Черчиллем авантюре.
- А разве нельзя было заявить союзникам, что мы знаем об их планах и считаем их недопустимыми? Оповестить общественность о вынашиваемом вероломстве?
- Не уверен, что это что-либо дало. Предпринимались попытки повлиять на партнеров добрым примером. Со слов Владимира Семенова, советского дипломата, мне известно следующее. Сталин пригласил к себе Андрея Смирнова, бывшего тогда заведующим 3-м Европейским отделом МИД СССР и по совместительству министром иностранных дел РСФСР, для обсуждения, при участии Семенова, вариантов действий на отведенных под советский контроль территориях.
Смирнов доложил, что наши войска, преследуя противника, вышли за пределы демаркационных линий в Австрии, как они были согласованы в Ялте, и предложил де-факто застолбить наши новые позиции в ожидании, как будут вести себя США в сходных ситуациях. Сталин прервал его и сказал: "Неправильно. Пишите телеграмму союзным державам". И продиктовал: "Советские войска, преследуя части Вермахта, вынуждены были переступить линию, ранее согласованную между нами. Настоящим хочу подтвердить, что по окончании военных действий советская сторона отведет свои войска в пределы установленных зон оккупации".
- Телеграммы были направлены в Лондон, и в Вашингтон?
- Я не знаю, куда и кому. То ли это по военной линии пошло, то ли по политической. Повторяю лишь то, что слышал от очевидца данного эпизода. Констатирую вместе с тем, что на Черчилля наш подход впечатления не произвел. После смерти Рузвельта (12 апреля 1945 года) он массированно давил на Трумэна, доказывая, что нет необходимости выполнять тегеранские и ялтинские соглашения. Время создать новые ситуации, которые потребуют иных решений. Каких?
На взгляд премьера, ход событий вывел западные державы на более продвинутые к востоку рубежи и "демократиям" стоит на них закрепиться. Черчилль выступал против встречи в Потсдаме или созыва другой конференции, которая оформляла бы победу, отдавая должное вкладу в нее советского народа. По логике британского премьера, Западу давался шанс воспользоваться моментом, когда ресурсы Советского Союза были на пределе, тылы растянуты, его войска устали, техника изношена, и требовал бросить Москве вызов, понуждая подчиниться диктату англосаксов или испытать тяготы еще одной войны.
Подчеркну, это не спекуляция, не гипотеза, но констатация факта, у которого есть имя собственное. Черчилль отдал в начале апреля (по другим сведениям, в конце марта) приказ готовить в пожарном порядке операцию "Немыслимое". Дата начала войны приурочивалась к 1 июля 1945 года. В ней должны были принять участие американские, британские, канадские силы, польский экспедиционный корпус и 10-12 немецких дивизий. Тех самых, что держали нерасформированными в Шлезвиг-Гольштейне и в южной Дании.
Правда, президент Трумэн не поддержал эту, деликатно выражаясь, иезуитскую идею. Как минимум, по двум причинам. Общественность США не готова была принять такую циничную измену делу Объединенных Наций.
- Точнее, коварное вероломство.
- Да. Но, видимо, не это главное. Американские генералы отстояли необходимость продолжения сотрудничества с СССР до капитуляции Японии. Кроме того, американские военные, как, впрочем, и их британские коллеги, полагали, что развязать войну с Советским Союзом проще, чем успешно закончить ее. Риск казался им слишком большим.
И как рефрен, вопрос: как должна была действовать Ставка верховного главнокомандования СССР после поступлении соответствующих сигналов? Если угодно, Берлинская операция явилась реакцией на план "Немыслимое", подвиг наших солдат и офицеров при ее проведении был предупреждением Черчиллю и его единомышленникам.
Политический сценарий Берлинской операции принадлежал Сталину. Генеральным автором ее военной составляющей являлся Георгий Жуков. Ему же пришлось принять на себя критику за издержки развернувшегося на подступах к Берлину и в самом городе грандиозного сражения. Критика, отчасти, вызывалась эмоциональными причинами. Маршал Константин Рокоссовский ближе Жукова подошел к столице Рейха и, наверное, внутренне готовился принять ключи от нее. Ставка, однако, выдала Рокоссовскому другое задание. Похоже, Верховный предпочел военачальника с более крутым характером. Расстроенным, если не обойденным, оказался маршал Конев. Это я знаю со слов самого Ивана Степановича. В Берлинской операции ему была отведена как бы вторая роль...
- И к тому же в апреле сорок пятого он также подошел к Берлину ближе, чем Жуков...
- Так или иначе, выбор пал на маршала, слывшего правой рукой Главковерха. Соответственно, предстоящее падение Берлина добавляло блеска "полководческой славе самого", дирижировавшего этой правой рукой. Видимо, в те дни Сталин был еще не слишком восприимчив к щебету шептунов, которые вкладывали в уста Жукова реплики насчет его тяжких ошибок не только сорок первого года...
- Так, чем для нас был тогда Берлин?
- Штурм Берлина, водружение знамени Победы над рейхстагом были, конечно же, не только символом или финальным аккордом войны. И меньше всего пропагандой. Для армии являлось делом принципа войти в логово врага и тем обозначить окончание самой трудной в российской истории войны. Отсюда, из Берлина, считали бойцы, выполз фашистский зверь, принесший неизмеримое горе советскому народу, народам Европы, всему миру. Красная Армия пришла туда для того, чтобы начать новую главу и в нашей истории, и в истории самой Германии, в истории человечества...
Вникнем в документы, что по поручению Сталина готовились весной сорок пятого - в марте, апреле и мае. Объективный исследователь убедится: не чувство мести определяло намечавшийся курс Советского Союза. Руководство страны предписывало обращаться с Германией, как с государством, потерпевшим поражение, с немецким народом, как ответственным за развязывание войны. Но... никто не собирался превращать их поражение в наказание без срока давности и без срока на достойное будущее. Сталин реализовывал выдвинутый еще в сорок первом году тезис: гитлеры приходят и уходят, а Германия, немецкий народ останутся.
Естественно, надо было заставить немцев вносить свою лепту в восстановление "выжженной земли", которую они оставили в наследство после себя на оккупированных территориях. Для полного возмещения потерь и ущерба, причиненного нашей стране, не хватало бы и всего национального богатства Германии. Взять столько, сколько удастся, не вешая себе на шею жизнеобеспечение еще и самих немцев, "понаграбить побольше" - таким не слишком дипломатическим языком Сталин ориентировал подчиненных в вопросе о репарациях. Ни один гвоздь не был лишним, дабы поднять из руин Украину, Белоруссию, Центральные области России. Более четырех пятых производственных мощностей там было разрушено. Более трети населения лишилось жилья. Немцы взорвали, завернули в штопор 80 тысяч километров рельсового пути, даже шпалы переломали. Все мосты обрушили. А 80 тысяч км - это больше, чем все железные дороги Германии перед Второй мировой войной вместе взятые.
Советскому командованию вместе с тем давались твердые указания пресекать безобразия - спутников всех войн - по отношению к мирному населению, особенно к его женской половине и детям. Насильники подлежали суду военного трибунала. Все это было.
Одновременно Москва требовала строго карать любые вылазки, диверсии "недобитых и неисправимых", которые могли произойти в поверженном Берлине и на территории советской оккупационной зоны. Между тем, желающих стрелять в спину победителям было не так уж и мало. Берлин пал 2 мая, а "местные бои" закончились в нем десятью днями спустя. Иван Иванович Зайцев, он работал в нашем посольстве в Бонне, рассказывал мне, что "ему всегда больше всех "везло". Война кончилась 9 мая, а он в Берлине воевал до 11-го. В Берлине сопротивление советским войскам оказывали эсэсовские части из 15 государств. Там действовали наряду с немцами норвежские, датские, бельгийские, голландские, люксембургские и, черт знает, какие еще нацисты...
- Но Будапешт брали дольше, чем Берлин.
- Будапешт - особая статья. Сейчас разговор о Берлине. То, что там происходило и как происходило, доставляло много головной боли советскому командованию. Установление контроля над городом являлось сложнейшей задачей. На подступах к Берлину мало было преодолеть Зееловские высоты, прорвать с тяжелыми потерями семь линий, оборудованных для долговременной обороны. На окраинах столицы Рейха и на главных городских магистралях немцы закапывали танки, превращая их в бронированные доты. Когда наши части вышли, к примеру, на Франкфуртер аллее, улица вела прямиком к центру, их встретил шквальный огонь, опять же стоивший нам многих жизней...
- А перед войной Франкфуртер аллее называлась Гитлер штрассе?
- Они до мая сорок пятого ее так обозначали. На ней танки противника были размещены во всех ключевых точках. Их экипажи с отчаянием обреченных расстреливали в упор советскую пехоту, автоколонны и танки. Вермахт намеревался устроить на улицах Берлина второй Сталинград. Теперь уже на реке Шпрее.
Когда я обо всем этом думаю, у меня до сих пор свербит на сердце, - не лучше ли было замкнуть кольцо вокруг Берлина и подождать, пока он не сдастся сам? Так ли обязательно было водружать флаг на Рейхстаг, будь он проклят? При взятии этого здания полегли сотни наших солдат.
Сложно, конечно, постфактум судить и победителей, и побежденных. Тогда свою роль сыграли, по-видимому, соображения стратегического калибра. Западные державы, превращая Дрезден в груду развалин, пугали Москву потенциалом своей бомбардировочной авиации. Сталин наверняка хотел показать инициаторам "Немыслимого" огневую и ударную мощь советских вооруженных сил. С намеком, исход войны решается не в воздухе и на море, а на земле.
- И все-таки. Можем ли мы утверждать, что взятие Берлина удержало Лондон и Вашингтон от соблазна начать третью мировую войну?
- Несомненно одно. Сражение за Берлин отрезвило многие лихие головы и тем самым выполнило свое политическое, психологическое и военное назначение. А голов на Западе, одурманенных сравнительно легким по весне сорок пятого года успехом, было хоть отбавляй. Вот одна из них - американский танковый генерал Паттон. Он истерически требовал не останавливаться на Эльбе, а, не мешкая, двигать войска США через Польшу и Украину к Сталинграду, дабы закончить войну там, где потерпел поражение Гитлер. Сей Паттон нас с вами называл "потомками Чингисхана". Черчилль, в свою очередь, тоже не отличался щепетильностью в выражениях. Советские люди шли у него за "варваров" и "диких обезьян". Короче, "теория недочеловеков" не была немецкой монополией.
Смерть Рузвельта обернулась почти молниеносной сменой вех в американской политике. В своем последнем послании к конгрессу США (25 марта 1945 г.) президент предупреждал: либо американцы возьмут на себя ответственность за международное сотрудничество - в выполнении решений Тегерана и Ялты, - либо они будут нести ответственность за новый мировой конфликт. Трумэна это предупреждение, это политическое завещание предшественника не смущало. На совещании в Белом доме 23 апреля он впервые громогласно сформулировал свой курс на обозримую перспективу: капитуляция Германии - дело нескольких дней. Отныне пути СССР и США радикально расходятся, баланс интересов есть занятие для слабонервных. "Пакс Американа" должен быть поставлен во главу угла.
Трумэн был близок к тому, чтобы, не медля, объявить о разрыве сотрудничества с Москвой во всеуслышание. Это могло случиться, если бы... Если бы не фронда американских военных. В случае разрыва с Советским Союзом американцам пришлось бы в одиночку ставить Японию на колени, что, по оценке Пентагона, обошлось бы Соединенным Штатам гибелью от одного до двух миллионов "американских парней". Так американские военные по своим соображениям предотвратили в апреле сорок пятого сход политической лавины. Правда, не надолго.
"Наступление на Ялту" провели исподволь. Последовала инсценировка капитуляции Германии в Реймсе. Эта, по сути сепаратная, сделка вписывалась в план "Немыслимое". Еще одним свидетельством того, что после падения Берлина союзничество увядало, стал отказ Эйзенхауэра и Монтгомери участвовать в совместном параде Победы в бывшей столице Рейха. Они вместе с Жуковым должны были принимать этот парад.
- Именно поэтому парад Победы провели в Москве?
- Нет. Тот задуманный парад Победы в Берлине все-таки состоялся, но его принимал один маршал Жуков. Это было в июле сорок пятого. А в Москве Парад Победы состоялся, как известно, 24 июня.
РИА "Новости"
Анна Франк
Дневник Анны Франк
Дневник Анны Франк
12 июня 1942 г.
Надеюсь, что я все смогу доверить тебе, как никому до сих пор не доверяла, надеюсь, что ты будешь для меня огромной поддержкой.
Воскресенье, 14 июня 1942 г.
В пятницу я проснулась уже в шесть часов. И вполне понятно — был мой день рождения. Но мне, конечно, нельзя было вставать в такую рань, пришлось сдерживать любопытство до без четверти семь. Но больше я не вытерпела, пошла в столовую, там меня встретил Маврик, наш котенок, и стал ко мне ласкаться.
В семь я побежала к папе с мамой, потом мы все пошли в гостиную и там стали развязывать и разглядывать подарки. Тебя, мой дневник, я увидела сразу, это был самый лучший подарок. Еще мне подарили букет роз, кактус и срезанные пионы. Это были первые цветы, потом принесли еще много.
Папа и мама накупили мне кучу подарков, а друзья просто задарили меня. Я получила книгу «Камера обскура», настольную игру, много сластей, головоломку, брошку, «Голландские сказки и легенды» Йозефа Козна и еще дивную книжку — «Дэзи едет в горы», и деньги. Я на них купила «Мифы Древней Греции и Рима» — чудесные!
Потом за мной зашла Лиз, и мы пошли в школу. Я угостила учителей и весь свой класс конфетами, потом начались уроки.
Пока все! Как я рада, что ты у меня есть!
Суббота, 20 июня 1942 г.
Несколько дней я не писала, хотелось серьезно обдумать — зачем вообще нужен дневник? У меня странное чувство — я буду вести дневник! И не только потому, что я никогда не занималась «писательством». Мне кажется, что потом и мне, и вообще всем не интересно будет читать излияния тринадцатилетней школьницы. Но не в этом дело. Мне просто хочется писать, а главное, хочется высказать все, что у меня на душе.
«Бумага все стерпит». Так я часто думала в грустные дни, когда сидела, положив голову на руки, и не знала, куда деваться. То мне хотелось сидеть дома, то куда нибудь пойти, и я так и не двигалась с места и все думала. Да, бумага все стерпит! Я никому не собираюсь показывать эту тетрадь в толстом переплете с высокопарным названием «Дневник», а если уж покажу, так настоящему другу или настоящей подруге, другим это неинтересно. Вот я и сказала главное, почему я хочу вести дневник: потому что у меня нет настоящей подруги!
Надо объяснить, иначе никто не поймет, почему тринадцатилетняя девочка чувствует себя такой одинокой. Конечно, это не совсем так. У меня чудные, добрые родители, шестнадцатилетняя сестра и, наверно, не меньше тридцати знакомых или так называемых друзей. У меня уйма поклонников, они глаз с меня не сводят, а на уроках даже ловят в зеркальце мою улыбку.
У меня много родственников, чудные дяди и тети, дома у нас уютно, в сущности, у меня есть все — кроме подруги! Со всеми моими знакомыми можно только шалить и дурачиться, болтать о всяких пустяках. Откровенно поговорить мне не с кем, и я вся, как наглухо застегнутая. Может быть, мне самой надо быть доверчивее, но тут ничего не поделаешь, жаль, что так выходит.
Вот зачем мне нужен дневник. Но для того чтобы у меня перед глазами была настоящая подруга, о которой я так давно мечтаю, я не буду записывать в дневник одни только голые факты, как делают все, я хочу, чтобы эта тетрадка сама стала мне подругой — и эту подругу будут звать Китти!
Никто ничего не поймет, если вдруг, ни с того ни с сего, начать переписку с Китти, поэтому расскажу сначала свою биографию, хотя мне это и не очень интересно.
Когда мои родители поженились, папе было 36 лет, а маме — 25. Моя сестра Марго родилась в 1926 году во Франкфурте на Майне, а 12 июня 1929 года появилась я. Мы евреи, и поэтому нам пришлось в 1933 году эмигрировать в Голландию, где мой отец стал одним из директоров акционерного общества «Травис». Эта организация связана с фирмой «Колен и Ко», которая помещается в том же здании.
У нас в жизни было много тревог — как и у всех: наши родные остались в Германии, и гитлеровцы их преследовали. После погромов 1938 года оба маминых брата бежали в Америку, а бабушка приехала к нам. Ей тогда было семьдесят три года. После сорокового года жизнь пошла трудная. Сначала война, потом капитуляция, потом немецкая оккупация. И тут начались наши страдания. Вводились новые законы, одни строже другого, особенно плохо приходилось евреям. Евреи должны были носить желтую звезду, сдать велосипеды, евреям запрещалось ездить в трамвае, не говоря уж об автомобилях. Покупки можно было делать только от трех до пяти и притом в специальных еврейских лавках. После восьми вечера нельзя было выходить на улицу и даже сидеть в саду или на балконе. Нельзя было ходить в кино, в театр — никаких развлечений! Запрещалось заниматься плаванием, играть в хоккей или в теннис, — словом, спорт тоже был под запретом. Евреям нельзя было ходить в гости к христианам, еврейских детей перевели в еврейские школы. Ограничений становилось все больше и больше.
Вся наша жизнь проходит в страхе. Йоппи всегда говорит: «Боюсь за что нибудь браться — а вдруг это запрещено?»
В январе этого года умерла бабуся. Никто не знает, как я ее любила и как мне ее не хватает.
С 1934 года меня отдали в детский сад при школе Монтессорн, а потом я осталась в этой школе. В последний год моей классной воспитательницей была наша начальница госпожа К. В конце года мы с ней трогательно прощались и обе плакали навзрыд. С 1941 года мы с Марго поступили в еврейскую гимназию: она — в четвертый, а я — в первый класс.
Пока что нам, четверым, живется неплохо. Вот я и подошла к сегодняшнему дню и числу.
Среда, 8 июля 1942 г.
Милая Китти!
Между воскресным утром и сегодняшним днем как будто прошли целые годы. Столько всего случилось, как будто земля перевернулась! Но, Китти, как видишь, я еще живу, а это, по словам папы, — самое главное.
Да, я живу, только не спрашивай, как и где. Наверное, ты меня сегодня совсем не понимаешь. Придется сначала рассказать тебе все, что произошло в воскресенье.
В три часа — Гарри только что ушел и хотел скоро вернуться — вдруг раздался звонок. Я ничего не слыхала, уютно лежала в качалке на веранде и читала. Вдруг в дверях показалась испуганная Марго. «Анна, отцу прислали повестку из гестапо, — шепнула она. — Мама уже побежала к ван Даану». (Ван Даан — хороший знакомый отца и его сослуживец.)
Я страшно перепугалась. Повестка... все знают, что это значит: концлагерь... Передо мной мелькнули тюремные камеры — неужели мы позволим забрать отца! «Нельзя его пускать!» — решительно сказала Марго. Мы сидели с ней в гостиной и ждали маму. Мама пошла к ван Даанам, надо решить — уходить ли нам завтра в убежище. Ван Дааны тоже уйдут с нами — нас будет семеро. Мы сидели молча, говорить ни о чем не могли. Мысль об отце, который ничего не подозревает, пошел навестить своих подопечных в еврейской богадельне, ожидание, жара, страх — мы совсем онемели.
Вдруг звонок. «Это Гарри!» — сказала я. «Не открывай!» — удержала меня Марго, но страх оказался напрасным: мы услыхали голоса мамы и господина Даана, они разговаривали с Гарри. Потом он ушел, а они вошли в дом и заперли за собой двери. При каждом звонке Марго или я прокрадывались вниз и смотрели — не отец ли это. Решили никого другого не впускать.
Нас выслали из комнаты. Ван Даан хотел поговорить с мамой наедине. Когда мы сидели в нашей комнате, Марго мне сказала, что повестка пришла не папе, а ей. Я еще больше испугалась и стала горько плакать. Марго всего шестнадцать лет. Неужели они хотят высылать таких девочек без родителей? Но, к счастью, она от нас не уйдет. Так сказала мама, и, наверно, отец тоже подготавливал меня к этому, когда говорил об убежище.
А какое убежище? Где мы спрячемся? В городе, в деревне, в каком нибудь доме, в хижине — когда, как, где? Нельзя было задавать эти вопросы, но они у меня все время вертелись в голове.
Мы с Марго стали укладывать самое необходимое в наши школьные сумки. Первым делом я взяла эту тетрадку, потом что попало: бигуди, носовые платки, учебники, гребенку, старые письма. Я думала о том, как мы будем скрываться, и совала в сумку всякую ерунду. Но мне не жалко: воспоминания дороже платьев.
В пять часов наконец вернулся отец. Он позвонил господину Коопхойсу и попросил вечером зайти. Господин ван Даан пошел за Мип. Мип работает в конторе у отца с 1933 года, она стала нашим верным другом и ее новоиспеченный муж Хенк тоже. Она пришла, уложила башмаки, платья, пальто, немного белья и чулок в чемодан и обещала вечером опять зайти. Наконец у нас стало тихо. Есть никто не мог. Все еще было жарко и вообще как то странно и непривычно.
Верхнюю комнату у нас снимает некий господин Гоудсмит, он разведен с женой, ему тридцать. Видно, в это воскресенье ему нечего было делать, он сидел у нас до десяти, и никак нельзя было его выжить.
В одиннадцать пришли Мип и Хенк ван Сантен. В чемодане Мип и в глубоких карманах ее мужа снова стали исчезать чулки, башмаки, книги и белье. В половине двенадцатого они ушли, тяжело нагруженные. Я устала до полусмерти, и, хотя я знала, что сплю последнюю ночь в своей кровати, я тут же заснула. В половине шестого утра меня разбудила мама. К счастью, было не так жарко, как в воскресенье. Весь день накрапывал теплый дождик. Мы все четверо столько на себя надели теплого, будто собирались ночевать в холодильнике. Но нам надо было взять с собой как можно больше одежды. В нашем положении никто не отважился бы идти по улице с тяжелым чемоданом. На мне было две рубашки, две пары чулок, три пары трико и платье, а сверху — юбка, жакет, летнее пальто, потом мои лучшие туфли, ботики, платок, шапка и еще всякие платья и шарфы. Я уже дома чуть не задохнулась, но всем было не до этого.
Марго набила сумку учебниками, села на велосипед и поехала за Мип в неизвестную мне даль. Я еще не знала, в каком таинственном месте мы будем прятаться... В семь часов тридцать минут мы захлопнули за собой двери. Единственное существо, с которым я простилась, был Маврик, мой любимый котенок, его должны были приютить соседи. Об этом мы оставили записочку господину Гоудсмиту. На кухонном столе лежал фунт мяса для кота, в столовой не убрали со стола, постели мы не заправили. Все производило впечатление, будто мы бежали сломя голову. Но нам было безразлично, что скажут люди. Мы хотели только уйти и благополучно добраться до места. Завтра напишу еще!
Анна.
Пятница, 21 августа 1942 г.
Милая Китти!
Наше убежище стало настоящим тайником. Господину Кралеру пришла блестящая мысль — закрыть наглухо вход к нам сюда, на заднюю половину дома, потому что сейчас много обысков — ищут велосипеды. Выполнил этот план господин Воссен. Он сделал подвижную книжную полку, которая открывается в одну сторону, как дверь. Конечно, его пришлось «посвятить», и теперь он готов помочь нам во всем. Теперь, когда спускаешься вниз, нужно сначала нагнуться, а потом прыгнуть, так как ступенька снята. Через три дня мы все набили страшные шишки на лбу, потому что забывали нагнуться и стукались головой о низкую дверь. Теперь там приколочен валик, набитый стружкой. Не знаю, поможет ли!
Читаю я мало. Пока что я перезабыла многое, чему нас учили в школе. Жизнь тут однообразная. Мы с господином ван Дааном часто ссоримся. Конечно, Марго ему кажется куда милее. Мама обращается со мной, как с маленькой, а я этого не выношу. Петер тоже не стал приятнее. Он скучный, весь день валяется на кровати, иногда что то мастерит, а потом опять спит. Такой тюфяк!
Анна.
Пятница, 9 октября 1942 г.
Милая Китти!
Сегодня у меня очень печальные и тяжелые вести. Многих евреев — наших друзей и знакомых — арестовали. Гестапо обходится с ними ужасно. Их грузят в теплушки и отправляют в еврейский концлагерь Вестерборк. Это — страшное место. На тысячи человек не хватает ни умывалок, ни уборных. Говорят, что в бараках все спят вповалку: мужчины, женщины, дети. Убежать невозможно. Заключенных из лагеря сразу узнают по бритым головам, а многих и по типично еврейской внешности.
Если уж тут, в Голландии, так страшно, то какой ужас ждет их там, куда их высылают! Английское радио передает, что их ждут газовые камеры, и, может быть, это еще самый быстрый способ уничтожения. Мип рассказывает ужасные случаи, она сама в страшном волнении. Она ждала машину гестапо, которая собирает всех подряд. Старуха дрожала от страха. Зенитки гремели, лучи прожекторов шарили в темноте, эхо от грохота английских самолетов перекатывалось среди домов. Но Мип не решалась взять старуху к себе. Немцы за это карают очень сурово.
Элли тоже стала тихой и грустной. Ее друга отправили в Германию на принудительные работы. Она боится, чтобы его не убило при бомбежке. Английские летчики сбрасывают тонны бомб. Я считаю, что дурацкие шутки вроде: «Ну, вся тонна на него не свалится!» или «Одной бомбы тоже хватит!» — очень бестактны и глупы. И не только Дирк попал в беду, далеко нет. Каждый день увозят молодежь на принудительные работы. Некоторым удается удрать по дороге или скрыться заранее, но таких очень мало.
Моя печальная повесть еще не кончена. Знаешь ли ты, что такое заложники? Тут немцы придумали самую утонченную пытку. Это страшнее всего. Хватают без разбора ни в чем не повинных людей и держат в тюрьме. Если где нибудь обнаруживают «саботаж» и виновника не находят, то имеется повод расстрелять нескольких заложников. И потом в газетах появляются предостережения. Что за народ эти немцы! И я тоже когда то принадлежала к ним. Но Гитлер давно объявил нас лишенными гражданства. Да, большей вражды между такими немцами и евреями нигде на свете нет!
Среда, 13 января 1943 г.
Милая Китти!
Сегодня мы опять страшно расстроены, нельзя спокойно сидеть и работать. Происходит что то ужасное. Днем и ночью несчастных людей увозят и не позволяют ничего брать с собой — только рюкзак и немного денег. Но и это у них тоже потом отнимают!
Семьи разлучают, отцов и матерей отрывают от детей. Бывает, что дети приходят домой из школы, а родителей нет, или жена уйдет за покупками и возвращается к опечатанной двери — оказывается, всю семью увели!
И среди христиан растет тревога: молодежь, их сыновей, отсылают в Германию. Везде горе!
Каждую ночь сотни самолетов летят через Голландию бомбить немецкие города, каждый час в России и в Африке гибнут сотни людей. Весь земной шар сошел с ума, везде смерть и разрушение.
Конечно, союзники сейчас в лучшем положении, чем немцы, но конца все равно не видно.
Нам живется неплохо, лучше, чем миллионам других людей. Мы сидим спокойно, в безопасности, мы в состоянии строить планы на послевоенное время, мы даже можем радоваться новым платьям и книгам, а надо было бы думать, как приберечь каждый цент и не истратить его зря, потому что придется помогать другим и спасать всех, кого можно спасти.
Многие ребятишки бегают в одних тонких платьицах, в деревянных башмаках на босу ногу, без пальто, без перчаток, без шапок. В желудках у них пусто, они жуют репу, из холодных комнат выбегают на мокрые улицы, под дождь, ветер, потом приходят в сырую, нетопленую школу. Да, в Голландии дошло до того, что дети на улице выпрашивают у прохожих кусок хлеба! Я бы могла часами рассказывать, сколько горя принесла война, но мне от этого становится еще грустнее. Нам ничего не остается, как спокойно и стойко ждать, пока придет конец несчастьям. И все ждут — евреи, христиане, все народы, весь мир... А многие ждут смерти!
Анна.
Суббота, 30 января 1943 г.
Милая Китти!
Я вне себя от бешенства, но должна сдерживаться! Хочется топать ногами, орать, трясти маму за плечи — не знаю, что бы я ей сделала за эти злые слова, насмешливые взгляды, обвинения, которыми она меня осыпает, как стрелами из туго натянутого лука. Мне хочется крикнуть маме, Марго, Дусселю, даже отцу: оставьте меня, дайте мне вздохнуть спокойно! Неужели так и засыпать каждый вечер в слезах, на мокрой подушке, с опухшими глазами и тяжелой головой? Не трогайте меня, я хочу уйти от всех, уйти от жизни — это было бы самое лучшее! Но ничего не выходит. Они не знают, в каком я отчаянии. Они сами не понимают, какие раны они мне наносят.
А их сочувствие, их иронию я совсем не могу выносить! Хочется завыть во весь голос!
Стоит мне открыть рот — им уже кажется, что я наговорила лишнего, стоит замолчать — им смешно, каждый мой ответ — дерзость, в каждой умной мысли — подвох, если я устала — значит, я лентяйка, если съела лишний кусок — эгоистка, я дура, я трусиха, я хитрая — словом, всего не перечесть. Целый день только и слышу, какое я невыносимое существо, и хотя я делаю вид, что мне смешно и вообще наплевать, то на самом деле мне это далеко не безразлично.
Я попросила бы господа бога сделать меня такой, чтобы никого не раздражать. Но из этого ничего не выйдет. Видно, такой я родилась, хотя я чувствую, что я вовсе не такая плохая. Они и не подозревают, как я стараюсь все делать хорошо. Я смеюсь вместе с ними, чтобы не показывать, как глубоко я страдаю. Сколько раз я заявляла маме, когда она несправедливо на меня нападала: «Мне безразлично, говори, что хочешь, только оставь меня в покое, все равно я неисправима!»
Тогда мне говорят, что я дерзкая, и дня два со мной не разговаривают, а потом вдруг все забывается и прощается. А я так не могу — один день быть с человеком страшно ласковой и милой, а на другой день его ненавидеть! Лучше выбрать «золотую середину», хотя ничего «золотого» я в ней не вижу! Лучше держать свои мысли при себе и ко всем относиться также пренебрежительно, как они относятся ко мне!
Если бы только удалось!
Анна.
Понедельник, 19 июля 1943 г.
Милая Китти!
В воскресенье сильно бомбили Амстердам Норд. Разрушения, наверно, ужасные. Целые улицы превращены в груды щебня, и понадобится немало дней, чтобы пристроить всех, у кого разбомбило дома. Уже зарегистрировано 200 убитых и множество раненых. Больницы переполнены. Дети бродят по улицам, ищут под обломками отцов и матерей. Меня и сейчас бросает в холод, как только вспомню глухой гул и грохот, которые и нам грозили гибелью.
Анна.
Четверг, 11 ноября 1943 г.
ОДА МОЕЙ АВТОРУЧКЕ
(«Светлой памяти»)
Авторучка всегда была моим сотоварищем. Я очень ею дорожила, потому что у нее золотое перо, а я, по правде сказать, пишу хорошо только такими перьями. Моя ручка прожила длинную и интересную жизнь, о которой я и собираюсь сейчас рассказать.
Мне было девять лет, когда моя ручка (тщательно упакованная в вату) прибыла к нам в ящичке с надписью «Без цены». Этот прекрасный подарок прислала моя милая бабушка — тогда она еще жила в Ахене. Я болела гриппом, лежала в постели, а на улице завывал февральский ветер. Чудесная ручка в красном кожаном футляре тут же была показана моим подругам и знакомым. Я, Анна Франк, стала гордой обладательницей авторучки!
Когда мне исполнилось десять лет, я получила разрешение брать ручку в школу, и учительница позволила мне пользоваться ею на уроках.
К сожалению, на следующий год мне пришлось оставлять свое сокровище дома, потому что классная наставница нашего шестого класса разрешала писать только школьными ручками.
Когда мне было двенадцать лет и я перешла в еврейскую гимназию, мне подарили новый футляр с отделением для карандаша и с шикарной застежкой на молнии.
Когда мне исполнилось тринадцать, ручка отправилась со мной в убежище и здесь была мне верной помощницей в переписке с тобой и в занятиях. Теперь мне уже четырнадцать, и моя ручка была со мной весь последний год моей жизни...
В пятницу вечером я вышла из своей комнаты в общую и хотела сесть за стол поработать. Но меня безжалостно прогнали, так как папа и Марго занимались латынью. Ручка так и осталась на столе... Анне же пришлось довольствоваться самым краешком стола, и она, тяжело вздыхая, принялась «тереть фасоль», то есть очищать заплесневелые коричневые фасолины.
Без четверти шесть я подмела пол и бросила мусор вместе с кожурой от фасоли прямо в печку. Сразу взмахнуло сильное пламя, и я очень обрадовалась, потому что огонь уже потухал, а тут вдруг снова вспыхнул. Между тем «латинисты» кончили свои дела, и теперь я могла сесть за стол и позаниматься. Но ручки моей нигде не было. Я обыскала все кругом, мне помогала Марго, потом к нам присоединилась мама, потом искали папа с Дусселем, но моя верная подружка исчезла бесследно.
«Возможно, она угодила в печку вместе с фасолью», — предположила Марго.
«Быть не может!» — ответила я. Но мою милую ручку так и не удалось обнаружить, и мы уже к вечеру решили, что она сгорела, тем более что пластмасса так хорошо горит. И верно, наша грустная догадка подтвердилась — на следующее утро папа нашел в зале наконечник. От золотого пера и следа не осталось. «Очевидно, оно расплавилось и смешалось с золой», — решил папа. Но у меня есть одно утешение, хоть и очень слабое: ручка моя была предана кремации, чего я — когда нибудь в будущем — желаю и себе!
Продолжение следует...
Дневник Анны Франк
Дневник Анны Франк
12 июня 1942 г.
Надеюсь, что я все смогу доверить тебе, как никому до сих пор не доверяла, надеюсь, что ты будешь для меня огромной поддержкой.
Воскресенье, 14 июня 1942 г.
В пятницу я проснулась уже в шесть часов. И вполне понятно — был мой день рождения. Но мне, конечно, нельзя было вставать в такую рань, пришлось сдерживать любопытство до без четверти семь. Но больше я не вытерпела, пошла в столовую, там меня встретил Маврик, наш котенок, и стал ко мне ласкаться.
В семь я побежала к папе с мамой, потом мы все пошли в гостиную и там стали развязывать и разглядывать подарки. Тебя, мой дневник, я увидела сразу, это был самый лучший подарок. Еще мне подарили букет роз, кактус и срезанные пионы. Это были первые цветы, потом принесли еще много.
Папа и мама накупили мне кучу подарков, а друзья просто задарили меня. Я получила книгу «Камера обскура», настольную игру, много сластей, головоломку, брошку, «Голландские сказки и легенды» Йозефа Козна и еще дивную книжку — «Дэзи едет в горы», и деньги. Я на них купила «Мифы Древней Греции и Рима» — чудесные!
Потом за мной зашла Лиз, и мы пошли в школу. Я угостила учителей и весь свой класс конфетами, потом начались уроки.
Пока все! Как я рада, что ты у меня есть!
Суббота, 20 июня 1942 г.
Несколько дней я не писала, хотелось серьезно обдумать — зачем вообще нужен дневник? У меня странное чувство — я буду вести дневник! И не только потому, что я никогда не занималась «писательством». Мне кажется, что потом и мне, и вообще всем не интересно будет читать излияния тринадцатилетней школьницы. Но не в этом дело. Мне просто хочется писать, а главное, хочется высказать все, что у меня на душе.
«Бумага все стерпит». Так я часто думала в грустные дни, когда сидела, положив голову на руки, и не знала, куда деваться. То мне хотелось сидеть дома, то куда нибудь пойти, и я так и не двигалась с места и все думала. Да, бумага все стерпит! Я никому не собираюсь показывать эту тетрадь в толстом переплете с высокопарным названием «Дневник», а если уж покажу, так настоящему другу или настоящей подруге, другим это неинтересно. Вот я и сказала главное, почему я хочу вести дневник: потому что у меня нет настоящей подруги!
Надо объяснить, иначе никто не поймет, почему тринадцатилетняя девочка чувствует себя такой одинокой. Конечно, это не совсем так. У меня чудные, добрые родители, шестнадцатилетняя сестра и, наверно, не меньше тридцати знакомых или так называемых друзей. У меня уйма поклонников, они глаз с меня не сводят, а на уроках даже ловят в зеркальце мою улыбку.
У меня много родственников, чудные дяди и тети, дома у нас уютно, в сущности, у меня есть все — кроме подруги! Со всеми моими знакомыми можно только шалить и дурачиться, болтать о всяких пустяках. Откровенно поговорить мне не с кем, и я вся, как наглухо застегнутая. Может быть, мне самой надо быть доверчивее, но тут ничего не поделаешь, жаль, что так выходит.
Вот зачем мне нужен дневник. Но для того чтобы у меня перед глазами была настоящая подруга, о которой я так давно мечтаю, я не буду записывать в дневник одни только голые факты, как делают все, я хочу, чтобы эта тетрадка сама стала мне подругой — и эту подругу будут звать Китти!
Никто ничего не поймет, если вдруг, ни с того ни с сего, начать переписку с Китти, поэтому расскажу сначала свою биографию, хотя мне это и не очень интересно.
Когда мои родители поженились, папе было 36 лет, а маме — 25. Моя сестра Марго родилась в 1926 году во Франкфурте на Майне, а 12 июня 1929 года появилась я. Мы евреи, и поэтому нам пришлось в 1933 году эмигрировать в Голландию, где мой отец стал одним из директоров акционерного общества «Травис». Эта организация связана с фирмой «Колен и Ко», которая помещается в том же здании.
У нас в жизни было много тревог — как и у всех: наши родные остались в Германии, и гитлеровцы их преследовали. После погромов 1938 года оба маминых брата бежали в Америку, а бабушка приехала к нам. Ей тогда было семьдесят три года. После сорокового года жизнь пошла трудная. Сначала война, потом капитуляция, потом немецкая оккупация. И тут начались наши страдания. Вводились новые законы, одни строже другого, особенно плохо приходилось евреям. Евреи должны были носить желтую звезду, сдать велосипеды, евреям запрещалось ездить в трамвае, не говоря уж об автомобилях. Покупки можно было делать только от трех до пяти и притом в специальных еврейских лавках. После восьми вечера нельзя было выходить на улицу и даже сидеть в саду или на балконе. Нельзя было ходить в кино, в театр — никаких развлечений! Запрещалось заниматься плаванием, играть в хоккей или в теннис, — словом, спорт тоже был под запретом. Евреям нельзя было ходить в гости к христианам, еврейских детей перевели в еврейские школы. Ограничений становилось все больше и больше.
Вся наша жизнь проходит в страхе. Йоппи всегда говорит: «Боюсь за что нибудь браться — а вдруг это запрещено?»
В январе этого года умерла бабуся. Никто не знает, как я ее любила и как мне ее не хватает.
С 1934 года меня отдали в детский сад при школе Монтессорн, а потом я осталась в этой школе. В последний год моей классной воспитательницей была наша начальница госпожа К. В конце года мы с ней трогательно прощались и обе плакали навзрыд. С 1941 года мы с Марго поступили в еврейскую гимназию: она — в четвертый, а я — в первый класс.
Пока что нам, четверым, живется неплохо. Вот я и подошла к сегодняшнему дню и числу.
Среда, 8 июля 1942 г.
Милая Китти!
Между воскресным утром и сегодняшним днем как будто прошли целые годы. Столько всего случилось, как будто земля перевернулась! Но, Китти, как видишь, я еще живу, а это, по словам папы, — самое главное.
Да, я живу, только не спрашивай, как и где. Наверное, ты меня сегодня совсем не понимаешь. Придется сначала рассказать тебе все, что произошло в воскресенье.
В три часа — Гарри только что ушел и хотел скоро вернуться — вдруг раздался звонок. Я ничего не слыхала, уютно лежала в качалке на веранде и читала. Вдруг в дверях показалась испуганная Марго. «Анна, отцу прислали повестку из гестапо, — шепнула она. — Мама уже побежала к ван Даану». (Ван Даан — хороший знакомый отца и его сослуживец.)
Я страшно перепугалась. Повестка... все знают, что это значит: концлагерь... Передо мной мелькнули тюремные камеры — неужели мы позволим забрать отца! «Нельзя его пускать!» — решительно сказала Марго. Мы сидели с ней в гостиной и ждали маму. Мама пошла к ван Даанам, надо решить — уходить ли нам завтра в убежище. Ван Дааны тоже уйдут с нами — нас будет семеро. Мы сидели молча, говорить ни о чем не могли. Мысль об отце, который ничего не подозревает, пошел навестить своих подопечных в еврейской богадельне, ожидание, жара, страх — мы совсем онемели.
Вдруг звонок. «Это Гарри!» — сказала я. «Не открывай!» — удержала меня Марго, но страх оказался напрасным: мы услыхали голоса мамы и господина Даана, они разговаривали с Гарри. Потом он ушел, а они вошли в дом и заперли за собой двери. При каждом звонке Марго или я прокрадывались вниз и смотрели — не отец ли это. Решили никого другого не впускать.
Нас выслали из комнаты. Ван Даан хотел поговорить с мамой наедине. Когда мы сидели в нашей комнате, Марго мне сказала, что повестка пришла не папе, а ей. Я еще больше испугалась и стала горько плакать. Марго всего шестнадцать лет. Неужели они хотят высылать таких девочек без родителей? Но, к счастью, она от нас не уйдет. Так сказала мама, и, наверно, отец тоже подготавливал меня к этому, когда говорил об убежище.
А какое убежище? Где мы спрячемся? В городе, в деревне, в каком нибудь доме, в хижине — когда, как, где? Нельзя было задавать эти вопросы, но они у меня все время вертелись в голове.
Мы с Марго стали укладывать самое необходимое в наши школьные сумки. Первым делом я взяла эту тетрадку, потом что попало: бигуди, носовые платки, учебники, гребенку, старые письма. Я думала о том, как мы будем скрываться, и совала в сумку всякую ерунду. Но мне не жалко: воспоминания дороже платьев.
В пять часов наконец вернулся отец. Он позвонил господину Коопхойсу и попросил вечером зайти. Господин ван Даан пошел за Мип. Мип работает в конторе у отца с 1933 года, она стала нашим верным другом и ее новоиспеченный муж Хенк тоже. Она пришла, уложила башмаки, платья, пальто, немного белья и чулок в чемодан и обещала вечером опять зайти. Наконец у нас стало тихо. Есть никто не мог. Все еще было жарко и вообще как то странно и непривычно.
Верхнюю комнату у нас снимает некий господин Гоудсмит, он разведен с женой, ему тридцать. Видно, в это воскресенье ему нечего было делать, он сидел у нас до десяти, и никак нельзя было его выжить.
В одиннадцать пришли Мип и Хенк ван Сантен. В чемодане Мип и в глубоких карманах ее мужа снова стали исчезать чулки, башмаки, книги и белье. В половине двенадцатого они ушли, тяжело нагруженные. Я устала до полусмерти, и, хотя я знала, что сплю последнюю ночь в своей кровати, я тут же заснула. В половине шестого утра меня разбудила мама. К счастью, было не так жарко, как в воскресенье. Весь день накрапывал теплый дождик. Мы все четверо столько на себя надели теплого, будто собирались ночевать в холодильнике. Но нам надо было взять с собой как можно больше одежды. В нашем положении никто не отважился бы идти по улице с тяжелым чемоданом. На мне было две рубашки, две пары чулок, три пары трико и платье, а сверху — юбка, жакет, летнее пальто, потом мои лучшие туфли, ботики, платок, шапка и еще всякие платья и шарфы. Я уже дома чуть не задохнулась, но всем было не до этого.
Марго набила сумку учебниками, села на велосипед и поехала за Мип в неизвестную мне даль. Я еще не знала, в каком таинственном месте мы будем прятаться... В семь часов тридцать минут мы захлопнули за собой двери. Единственное существо, с которым я простилась, был Маврик, мой любимый котенок, его должны были приютить соседи. Об этом мы оставили записочку господину Гоудсмиту. На кухонном столе лежал фунт мяса для кота, в столовой не убрали со стола, постели мы не заправили. Все производило впечатление, будто мы бежали сломя голову. Но нам было безразлично, что скажут люди. Мы хотели только уйти и благополучно добраться до места. Завтра напишу еще!
Анна.
Пятница, 21 августа 1942 г.
Милая Китти!
Наше убежище стало настоящим тайником. Господину Кралеру пришла блестящая мысль — закрыть наглухо вход к нам сюда, на заднюю половину дома, потому что сейчас много обысков — ищут велосипеды. Выполнил этот план господин Воссен. Он сделал подвижную книжную полку, которая открывается в одну сторону, как дверь. Конечно, его пришлось «посвятить», и теперь он готов помочь нам во всем. Теперь, когда спускаешься вниз, нужно сначала нагнуться, а потом прыгнуть, так как ступенька снята. Через три дня мы все набили страшные шишки на лбу, потому что забывали нагнуться и стукались головой о низкую дверь. Теперь там приколочен валик, набитый стружкой. Не знаю, поможет ли!
Читаю я мало. Пока что я перезабыла многое, чему нас учили в школе. Жизнь тут однообразная. Мы с господином ван Дааном часто ссоримся. Конечно, Марго ему кажется куда милее. Мама обращается со мной, как с маленькой, а я этого не выношу. Петер тоже не стал приятнее. Он скучный, весь день валяется на кровати, иногда что то мастерит, а потом опять спит. Такой тюфяк!
Анна.
Пятница, 9 октября 1942 г.
Милая Китти!
Сегодня у меня очень печальные и тяжелые вести. Многих евреев — наших друзей и знакомых — арестовали. Гестапо обходится с ними ужасно. Их грузят в теплушки и отправляют в еврейский концлагерь Вестерборк. Это — страшное место. На тысячи человек не хватает ни умывалок, ни уборных. Говорят, что в бараках все спят вповалку: мужчины, женщины, дети. Убежать невозможно. Заключенных из лагеря сразу узнают по бритым головам, а многих и по типично еврейской внешности.
Если уж тут, в Голландии, так страшно, то какой ужас ждет их там, куда их высылают! Английское радио передает, что их ждут газовые камеры, и, может быть, это еще самый быстрый способ уничтожения. Мип рассказывает ужасные случаи, она сама в страшном волнении. Она ждала машину гестапо, которая собирает всех подряд. Старуха дрожала от страха. Зенитки гремели, лучи прожекторов шарили в темноте, эхо от грохота английских самолетов перекатывалось среди домов. Но Мип не решалась взять старуху к себе. Немцы за это карают очень сурово.
Элли тоже стала тихой и грустной. Ее друга отправили в Германию на принудительные работы. Она боится, чтобы его не убило при бомбежке. Английские летчики сбрасывают тонны бомб. Я считаю, что дурацкие шутки вроде: «Ну, вся тонна на него не свалится!» или «Одной бомбы тоже хватит!» — очень бестактны и глупы. И не только Дирк попал в беду, далеко нет. Каждый день увозят молодежь на принудительные работы. Некоторым удается удрать по дороге или скрыться заранее, но таких очень мало.
Моя печальная повесть еще не кончена. Знаешь ли ты, что такое заложники? Тут немцы придумали самую утонченную пытку. Это страшнее всего. Хватают без разбора ни в чем не повинных людей и держат в тюрьме. Если где нибудь обнаруживают «саботаж» и виновника не находят, то имеется повод расстрелять нескольких заложников. И потом в газетах появляются предостережения. Что за народ эти немцы! И я тоже когда то принадлежала к ним. Но Гитлер давно объявил нас лишенными гражданства. Да, большей вражды между такими немцами и евреями нигде на свете нет!
Среда, 13 января 1943 г.
Милая Китти!
Сегодня мы опять страшно расстроены, нельзя спокойно сидеть и работать. Происходит что то ужасное. Днем и ночью несчастных людей увозят и не позволяют ничего брать с собой — только рюкзак и немного денег. Но и это у них тоже потом отнимают!
Семьи разлучают, отцов и матерей отрывают от детей. Бывает, что дети приходят домой из школы, а родителей нет, или жена уйдет за покупками и возвращается к опечатанной двери — оказывается, всю семью увели!
И среди христиан растет тревога: молодежь, их сыновей, отсылают в Германию. Везде горе!
Каждую ночь сотни самолетов летят через Голландию бомбить немецкие города, каждый час в России и в Африке гибнут сотни людей. Весь земной шар сошел с ума, везде смерть и разрушение.
Конечно, союзники сейчас в лучшем положении, чем немцы, но конца все равно не видно.
Нам живется неплохо, лучше, чем миллионам других людей. Мы сидим спокойно, в безопасности, мы в состоянии строить планы на послевоенное время, мы даже можем радоваться новым платьям и книгам, а надо было бы думать, как приберечь каждый цент и не истратить его зря, потому что придется помогать другим и спасать всех, кого можно спасти.
Многие ребятишки бегают в одних тонких платьицах, в деревянных башмаках на босу ногу, без пальто, без перчаток, без шапок. В желудках у них пусто, они жуют репу, из холодных комнат выбегают на мокрые улицы, под дождь, ветер, потом приходят в сырую, нетопленую школу. Да, в Голландии дошло до того, что дети на улице выпрашивают у прохожих кусок хлеба! Я бы могла часами рассказывать, сколько горя принесла война, но мне от этого становится еще грустнее. Нам ничего не остается, как спокойно и стойко ждать, пока придет конец несчастьям. И все ждут — евреи, христиане, все народы, весь мир... А многие ждут смерти!
Анна.
Суббота, 30 января 1943 г.
Милая Китти!
Я вне себя от бешенства, но должна сдерживаться! Хочется топать ногами, орать, трясти маму за плечи — не знаю, что бы я ей сделала за эти злые слова, насмешливые взгляды, обвинения, которыми она меня осыпает, как стрелами из туго натянутого лука. Мне хочется крикнуть маме, Марго, Дусселю, даже отцу: оставьте меня, дайте мне вздохнуть спокойно! Неужели так и засыпать каждый вечер в слезах, на мокрой подушке, с опухшими глазами и тяжелой головой? Не трогайте меня, я хочу уйти от всех, уйти от жизни — это было бы самое лучшее! Но ничего не выходит. Они не знают, в каком я отчаянии. Они сами не понимают, какие раны они мне наносят.
А их сочувствие, их иронию я совсем не могу выносить! Хочется завыть во весь голос!
Стоит мне открыть рот — им уже кажется, что я наговорила лишнего, стоит замолчать — им смешно, каждый мой ответ — дерзость, в каждой умной мысли — подвох, если я устала — значит, я лентяйка, если съела лишний кусок — эгоистка, я дура, я трусиха, я хитрая — словом, всего не перечесть. Целый день только и слышу, какое я невыносимое существо, и хотя я делаю вид, что мне смешно и вообще наплевать, то на самом деле мне это далеко не безразлично.
Я попросила бы господа бога сделать меня такой, чтобы никого не раздражать. Но из этого ничего не выйдет. Видно, такой я родилась, хотя я чувствую, что я вовсе не такая плохая. Они и не подозревают, как я стараюсь все делать хорошо. Я смеюсь вместе с ними, чтобы не показывать, как глубоко я страдаю. Сколько раз я заявляла маме, когда она несправедливо на меня нападала: «Мне безразлично, говори, что хочешь, только оставь меня в покое, все равно я неисправима!»
Тогда мне говорят, что я дерзкая, и дня два со мной не разговаривают, а потом вдруг все забывается и прощается. А я так не могу — один день быть с человеком страшно ласковой и милой, а на другой день его ненавидеть! Лучше выбрать «золотую середину», хотя ничего «золотого» я в ней не вижу! Лучше держать свои мысли при себе и ко всем относиться также пренебрежительно, как они относятся ко мне!
Если бы только удалось!
Анна.
Понедельник, 19 июля 1943 г.
Милая Китти!
В воскресенье сильно бомбили Амстердам Норд. Разрушения, наверно, ужасные. Целые улицы превращены в груды щебня, и понадобится немало дней, чтобы пристроить всех, у кого разбомбило дома. Уже зарегистрировано 200 убитых и множество раненых. Больницы переполнены. Дети бродят по улицам, ищут под обломками отцов и матерей. Меня и сейчас бросает в холод, как только вспомню глухой гул и грохот, которые и нам грозили гибелью.
Анна.
Четверг, 11 ноября 1943 г.
ОДА МОЕЙ АВТОРУЧКЕ
(«Светлой памяти»)
Авторучка всегда была моим сотоварищем. Я очень ею дорожила, потому что у нее золотое перо, а я, по правде сказать, пишу хорошо только такими перьями. Моя ручка прожила длинную и интересную жизнь, о которой я и собираюсь сейчас рассказать.
Мне было девять лет, когда моя ручка (тщательно упакованная в вату) прибыла к нам в ящичке с надписью «Без цены». Этот прекрасный подарок прислала моя милая бабушка — тогда она еще жила в Ахене. Я болела гриппом, лежала в постели, а на улице завывал февральский ветер. Чудесная ручка в красном кожаном футляре тут же была показана моим подругам и знакомым. Я, Анна Франк, стала гордой обладательницей авторучки!
Когда мне исполнилось десять лет, я получила разрешение брать ручку в школу, и учительница позволила мне пользоваться ею на уроках.
К сожалению, на следующий год мне пришлось оставлять свое сокровище дома, потому что классная наставница нашего шестого класса разрешала писать только школьными ручками.
Когда мне было двенадцать лет и я перешла в еврейскую гимназию, мне подарили новый футляр с отделением для карандаша и с шикарной застежкой на молнии.
Когда мне исполнилось тринадцать, ручка отправилась со мной в убежище и здесь была мне верной помощницей в переписке с тобой и в занятиях. Теперь мне уже четырнадцать, и моя ручка была со мной весь последний год моей жизни...
В пятницу вечером я вышла из своей комнаты в общую и хотела сесть за стол поработать. Но меня безжалостно прогнали, так как папа и Марго занимались латынью. Ручка так и осталась на столе... Анне же пришлось довольствоваться самым краешком стола, и она, тяжело вздыхая, принялась «тереть фасоль», то есть очищать заплесневелые коричневые фасолины.
Без четверти шесть я подмела пол и бросила мусор вместе с кожурой от фасоли прямо в печку. Сразу взмахнуло сильное пламя, и я очень обрадовалась, потому что огонь уже потухал, а тут вдруг снова вспыхнул. Между тем «латинисты» кончили свои дела, и теперь я могла сесть за стол и позаниматься. Но ручки моей нигде не было. Я обыскала все кругом, мне помогала Марго, потом к нам присоединилась мама, потом искали папа с Дусселем, но моя верная подружка исчезла бесследно.
«Возможно, она угодила в печку вместе с фасолью», — предположила Марго.
«Быть не может!» — ответила я. Но мою милую ручку так и не удалось обнаружить, и мы уже к вечеру решили, что она сгорела, тем более что пластмасса так хорошо горит. И верно, наша грустная догадка подтвердилась — на следующее утро папа нашел в зале наконечник. От золотого пера и следа не осталось. «Очевидно, оно расплавилось и смешалось с золой», — решил папа. Но у меня есть одно утешение, хоть и очень слабое: ручка моя была предана кремации, чего я — когда нибудь в будущем — желаю и себе!
Продолжение следует...
Дневник Анны Франк продолжение
Суббота, 27 ноября, 1943 г.
Милая Китти!
Вчера вечером, когда я уже засыпала, я вдруг явственно увидела Лиз.
Она стояла передо мной — оборванная, изнуренная, щеки ввалились. Ее большие глаза были обращены ко мне с укором, словно она хотела сказать: «Анна, зачем ты меня бросила? Помоги же мне! Выведи меня из этого ада!»
А я ничем не могу ей помочь, я должна сложа руки смотреть, как люди страдают и гибнут, и могу только молить бога, чтобы он уберег ее и дал нам снова свидеться. Почему мне представилась именно Лиз, а не кто нибудь другой вполне понятно. Я судила о ней неверно, по детски, я не понимала ее страхов. Она очень любила свою подругу и боялась, что хочу их поссорить. Ей было очень тяжело. Я то знаю, мне это чувство хорошо знакомо!
Иногда я мельком думала о ней, но тут же из эгоизма уходила в свои радости и горести. Вела я себя ужасно, и теперь она стоит передо мной, бледная, грустная, и смотрит на меня умоляющими глазами... Если бы я могла хоть чем нибудь ей помочь!
Господи, да как же это — у меня есть все, что угодно, а ее ждет такая страшная участь! Она ни чуть не меньше меня верила в бога и всегда всем хотела добра. Почему же мне суждено жить, а она, быть может, скоро умрет? В чем же разница между нами? Почему мы разлучены с ней?
Честно говоря, я не вспоминала о ней вот уже много месяцев — да, почти целый год. Не то чтобы совсем не вспоминала, а просто никогда не думала о ней, никогда не представляла ее себе такой, какой она явилась мне сейчас в своей страшной беде.
Ах, Лиз, надеюсь, что ты всегда будешь с нами, если только переживешь войну! Я бы сделала для тебя все на свете, все, что упустила...
Но когда я смогу ей помочь, она уже не будет нуждаться в моей помощи. Вспоминает ли она меня хоть изредка? И с каким чувством?
Господи, помоги ей, сделай так, чтобы она не чувствовала себя всеми покинутой. Пусть она знает, что я думаю о ней с состраданием и любовью. Может быть, это даст ей силы выдержать. Нет, не нужно больше о ней думать. Все время вижу ее перед собой. Ее огромные глаза так и стоят передо мной.
Запала ли вера глубоко в сердце Лиз или все это навязано ей старшими? Не знаю, никогда ее об этом не спрашивала. Лиз, милая Лиз, если бы можно было вернуть тебя, если бы я могла делить с тобой все, что у меня есть! Поздно, теперь я ничем не могу помочь, теперь нельзя исправить то, что упущено. Но я никогда ее не забуду, вечно буду за нее молиться!
Анна.
Пятница, 7 января, 1944 г.
Милая Китти!
Какая я глупая! Ни разу мне не пришло в голову рассказать тебе о себе и о всех моих поклонниках.
Когда я была совсем маленькая, чуть ли не в детском саду, мне очень нравился Карл Самсон. Отца у него не было, он жил с матерью у тетки. Сын тетки, его двоюродный брат Бобби, умный, стройный, темноволосый мальчик, нравился всем гораздо больше, чем маленький смешной толстячок Карл. Но я не обращала внимания на внешность и много лет дружила с Карлом. Мы с ним долго были самыми настоящими добрыми товарищами, но я ни в кого не влюблялась.
Потом на моем пути встал Петер, и первая детская влюбленность целиком захватила меня. Я ему тоже нравилась, и мы с ним были неразлучны целое лето. Я вижу нас вдвоем — мы бродим по улицам, держась за руки, он — в полотняном костюмчике, я — в летнем платьице.
После каникул он поступил в реальное, а я пошла в старший приготовительный класс. То он заходил за мной в школу, то я — за ним. Петер был очень красив — высокий, стройный, складный, со спокойным, серьезным и умным лицом. У него были темный волосы, румяные, загорелые щеки, чудесные карие глаза и тонкий нос. Особенно я любила, когда он смеялся. У него становился такой озорной, ребячливый вид.
На летние каникулы мы уехали. Когда мы вернулись, Петер переехал на другую квартиру и теперь жил рядом с одним мальчиком, он был гораздо старше Петера, но так с ним подружился, что водой не разольешь! Наверное, этот мальчик ему сказал, что я совсем мелюзга, и Петер перестал со мной дружить. Я так его любила, что сначала ни за что не могла с этим примириться, но потом поняла, что, если стану за ним бегать, меня будут дразнить «мальчишницей».
Шли годы. Петер дружил только с девочками своего возраста, а со мной даже не здоровался, но я никак не могла забыть его.
Когда я перешла в еврейскую гимназию, в меня влюбилось много мальчиков из моего класса. Мне было очень приятно, я чувствовала себя польщенной, но в общем это меня не трогало.
Потом в меня безумно влюбился Гарри. Но, как я уже сказала, больше я никого не любила.
Как говорит пословица: «Время исцеляет все раны».
Так было и со мной. Но я воображала, что забыла Петера и что мне он совершенно безразличен. Но в моем подсознании прочно жила память о нем, и однажды пришлось себе сознаться: меня так мучила ревность к его знакомым девчонкам, что я нарочно старалась о нем не думать.
А сегодня утром мне стало яcно, что ничего не изменилось, наоборот: чем старше и взрослее я становилась, тем больше росла моя любовь. Теперь я понимаю, что Петер тогда считал меня ребенком, и все же мне было тяжко и горько, что он так быстро меня забыл. Я вижу его перед собой настолько отчетливо, что понимаю: никто другой так не будет заполнять мои мысли.
Сон совсем сбил меня с толку. Когда папа хотел поцеловать меня утром, я чуть не вскрикнула: «Ах, почему ты не Петер!» Все время думаю о нем, весь день твержу про себя: «О Петер, милый мой Петер!»
Кто же мне поможет? Хочется жить дальше и просить бога, чтобы он дал мне свидеться с Петером, когда я буду на свободе. Он по моим глазам узнает, что я чувствую, и скажет: «Ах, Анна, если бы я знал, я давно бы пришел к тебе!»
Однажды, когда мы с папой говорили о сексуальных вопросах, он сказал, будто я еще не могу понять, что такое «влечение». Но я знала, что понимаю, а уж теперь то мне все понятно наверняка!
Нет для меня ничего дороже тебя, мой Петель!
Я посмотрелась в зеркало — у меня стало совсем другое лицо. Глаза глубокие, светлые, щеки порозовели, как никогда, и рот кажется нежнее. У меня счастливый вид, и все же в глазах у меня какая то грусть, от которой гаснет улыбка на губах. Не могу я быть счастливой, потому что знаю — Петер сейчас обо мне не думает. Но я снова чувствую на себе взгляд его милых глаз и его прохладную, нежную щеку у моей щеки...
О Петель, Петель, как мне изгладить твой образ? Разве можно представить себе кого нибудь на твоем месте? Какая жалкая подделка! Я так люблю тебя, что любовь не уменьшается в моем сердце, она хочет вырваться на волю, открыться во всей своей силе!
Неделю назад, нет, даже вчера, если бы меня кто нибудь спросил, за кого я хотела бы выйти замуж, я сказала бы: «Не знаю». А теперь я готова крикнуть: «За Петера, только за Петера, я люблю его всем сердцем, всей душой, безгранично и все же не хочу, чтобы он был слишком настойчив, нет, я позволю ему только коснуться моей щеки».
Я сидела сегодня на чердаке и думала о нем. И после короткого разговора мы оба начали плакать, и я снова почувствовала его губы, бесконечно ласковое прикосновение его щеки.
«О Петер, думай обо мне, приди ко мне, мой милый, милый Петер!»
Анна.
Суббота, 22 января 1944 г.
Милая Китти!
Объясни мне, пожалуйста, отчего большинство людей так боится открыть свой внутренний мир? Почему я веду себя в обществе совсем не так, как надо? Наверно, тут есть причины, знаю, но все же непонятно, что даже с самыми близкими людьми никогда не бываешь откровенной до конца.
У меня такое чувство, как будто после того сна я очень повзрослела, стала как то больше «человеком». Ты, наверное, удивишься, если я тебе открою, что даже о ван Даанах я теперь сужу по другому. Я смотрю на наши споры и стычки без прежнего предубеждения.
Отчего я так переменилась?
Видишь ли, я много думала о том, что отношения между нами могли бы сложиться совсем иначе, если бы моя мама была настоящей идеальной «мамочкой». Спору нет, фру ван Даан никак не назовешь человеком воспитанным. Но мне кажется, что можно было бы избежать половины этих вечных пререканий, если бы мама была более легким человеком и не обостряла отношения. У фру ван Даан есть свои положительные качества, с ней можно договориться. Несмотря на весь свой эгоизм, мелочность и сварливость, она легко идет на уступки, если ее не раздражать и не подзуживать. Правда, ее хватает ненадолго, но при некотором терпении можно с ней сладить. Надо только по дружески, откровенно обсуждать вопросы о нашем воспитании, о баловстве, о еде и так далее. Тогда мы не стали бы выискивать друг у друга только плохие черты!
Знаю, знаю, что ты скажешь, Китти!
«Неужто это твои мысли, Анна? И это пишешь ты, ты, о которой „верхние“ говорили столько плохого? Ты, которая узнала столько несправедливости». Да, это пишу я! Хочу сама до всего докопаться, не желаю жить по старой пословице: «Как деды пели...» Нет, я буду изучать ван Даанов и выясню, что правда, а что преувеличение. А если я тоже разочаруюсь в них, тогда и запою ту же песенку, что и мои родители. Но если «верхние» окажутся лучше, чем о них говорят, я постараюсь разрушить ложное представление, которое сложилось у моих родителей, а если не удастся, останусь при своем мнении и своем суждении. Буду пользоваться любым предлогом, чтобы говорить с фру ван Даан на разные темы, и не постесняюсь беспристрастно высказывать свое мнение. Не зря же меня зовут «фрейлейн Всезнайка».
Конечно, я не собираюсь идти против своего семейства, но сплетням я больше не верю! До сих пор я была твердо уверена, что во всем виноваты ван Дааны, но, наверное, часть вины лежит и на нас.
По сути дела мы, должно быть, всегда правы. Но от людей разумных — а мы себя причисляем к ним — все таки надо ждать, что они смогут ужиться с самыми разными людьми. Надеюсь, что я проведу в жизнь то, в чем я теперь убеждена.
Анна.
Пятница, 18 февраля 1944 г.
Милая Китти!
Когда я подымаюсь наверх, я непременно стараюсь увидеть «его». Моя жизнь стала гораздо легче, в ней снова появился смысл, есть чему радоваться.
Хорошо, что «предмет» моих дружеских чувств всегда сидит дома и мне нечего бояться соперниц (кроме Марго). Не думай, что я влюблена, вовсе нет. Но у меня такое чувство, что между мной и Петером вырастает что то очень хорошее, и наша дружба, наше доверие станут еще крепче. Как только появляется возможность, я бегу к нему. Теперь совсем не то, что раньше, когда он не знал, о чем со мной говорить. Он все говорит и говорит, даже когда я совсем собираюсь уходить.
Маме не очень нравится, что я так часто хожу наверх. Она говорит: «Не надоедай Петеру, оставь его в покое». Неужели она не понимает, что это совсем особенные, душевные переживания? Каждый раз, как я прихожу оттуда, непременно спросит, где я была. Терпеть этого не могу. Отвратительная привычка.
Анна.
Вторник, 7 марта 1944 г.
Милая Китти!
Когда я вспоминаю свою жизнь до 1942 года, мне все кажется ненастоящим. Ту жизнь вела совсем другая Анна, не та, которая здесь так поумнела. Да, чудесная была жизнь! Масса поклонников, двадцать подружек и знакомых, почти все учителя любят, родители балуют напропалую, сколько угодно лакомств, денег — чего же еще?
Ты спросишь, как это я ухитрялась всех покорить? Когда Петер говорит, что во мне есть «обаяние», это не совсем верно. Учителям нравилась моя находчивость, мои остроумные замечания, веселая улыбка и критический взгляд на вещи — все это казалось им милым, забавным и занятным. Я была страшной «флиртушкой», кокетничала и веселилась. Но при этом у меня были и хорошие качества — прилежание, прямота, доброжелательность. Всем без различия я позволяла списывать у себя, никогда не воображала и всякие сласти раздавала направо и налево. Может быть, я стала бы высокомерной оттого, что мною все так восхищались? Может быть, даже лучше, что меня, так сказать, в разгаре праздника вдруг бросили в самую будничную жизнь, но прошло больше года, прежде чем я привыкла, что никто больше мною не восхищается.
Как меня называли в школе? Главной заводилой во всех проделках и проказах — всегда я была первая, никогда не ныла, не капризничала. Неудивительно, что каждому было приятно провожать меня в школу и оказывать мне тысячу знаков внимания.
Та Анна кажется мне очень славной, но поверхностной девочкой, с которой теперь у меня нет ничего общего. Петер очень правильно заметил: «Когда я тебя встречал раньше, ты вечно была окружена двумя тремя мальчиками и целым выводком девочек, всегда ты смеялась, шалила, всегда была в центре».
Что же осталось от этой девочки? Конечно, я еще не разучилась смеяться, еще умею каждому ответить, умею так же хорошо — а может быть, еще лучше — разбираться в людях, умею кокетничать... если захочется. Конечно, мне бы хотелось еще хоть один вечер, хоть несколько дней или неделю прожить так весело, так беззаботно, как прежде, но я знаю, что к концу этой недели мне все так надоело бы, что я была бы благодарна первому встречному, который поговорил бы со мной всерьез. Не нужны мне поклонники — нужны друзья, не хочу, чтобы восхищались моей милой улыбкой, — хочу, чтобы меня ценили за внутреннюю сущность, за характер. Знаю отлично, что тогда круг знакомых станет гораздо уже. Но это не беда, лишь бы со мной остались несколько друзей, настоящих, искренних друзей!
Однако я в то время не всегда была безмятежно счастлива. Часто я чувствовала себя одинокой, но так как была занята с утра до вечера, то думать об этом было некогда и я веселилась вовсю. Сознательно или бессознательно, но я старалась шуткой заполнить пустоту. Теперь я оглядываюсь на свою прошлую жизнь и берусь за работу. Целый кусок жизни безвозвратно ушел. Беспечные, беззаботные школьные дни никогда не вернуться.
Да я и не скучаю по той жизни, я выросла из нее. Я уже не умею так беспечно веселиться, всегда в глубине души я остаюсь серьезной.
Свою жизнь до начала 1944 года я вижу, словно сквозь увеличительное стекло. Дома — солнечная жизнь, потом — в 1942 году — переезд сюда, резкая перемена, ссоры, обвинения. Я не могла сразу переварить эту перемену, она меня сшибла с ног, и я держалась и сопротивлялась только дерзостью.
Первая половина 1943 года: вечные слезы, одиночество, постепенное понимание своих ошибок и недостатков, и в самом деле очень больших, хотя они кажутся еще больше.
Я старалась все объяснить, пробовала перетянуть Пима на свою сторону — это не вышло. И мне пришлось одной решать трудную задачу: так перестроиться, чтобы не слышать вечных наставлений, которые доводили меня почти до отчаяния.
Вторая половина года сложилась лучше: я выросла, со мной стали уже чаще общаться как со взрослой. Я больше думала, начала писать рассказы и пришла к заключению, что никто не имеет права бросаться мною, как мячиком. Я хотела формировать свой характер сама, по своей воле. И еще одно: я поняла, что отец не во всем может быть моим поверенным. Никому не стану доверять больше, чем самой себе.
После Нового года — вторая большая перемена — мой сон... После него я поняла свою тоску по другу: не по девочке подруге, а по другу мальчику. Я открыла счастье внутри себя, обнаружила, что мое легкомыслие и веселость — только защитный панцирь. Постепенно я стала спокойнее и почувствовала безграничную тягу к добру, к красоте.
И вечером, лежа в постели, когда я заканчиваю молитву словами: «Благодарю тебя за все хорошее, милое и прекрасное», — во мне все ликует. Я вспоминаю все «хорошее»: наше спасение, мое выздоровление, потом все «милое»: Петера и то робкое, нежное, до чего мы оба еще боимся дотронуться, то, что еще придет, — любовь, страсть, счастье. А потом вспоминаю все «прекрасное», оно — во всем мире, в природе, в искусстве, в красоте, — во всем, что прекрасно и величественно
Тогда я думаю не о горе, а о том чудесном, что существует помимо него. Вот в чем основное различие между мной и мамой. Когда человек в тоске, она ему советует: «Думайте о том, сколько на свете горя, и будьте благодарны, что вам это не приходится переживать».
А я советую другое: «Иди в поле, на волю, на солнце, иди на волю, пытайся найти счастье в себе, в боге. Думай о том прекрасном, что творится в твоей душе и вокруг тебя, и будь счастлив».
По моему мнению, мамин совет неправилен. А если у тебя самого несчастье, что же тогда делать? Тогда ты пропал. А я считаю, что всегда остается прекрасное: природа, солнце, свобода, то, что у тебя в душе. За это надо держаться, тогда ты найдешь себя, найдешь бога, тогда ты все выдержишь.
А тот, кто сам счастлив, может дать счастье и другим. Тот, в ком есть мужество и стойкость, тот никогда не сдается и в несчастье!
Анна.
Суббота, 1 апреля 1944 г.
Милая Китти!
И все же мне очень трудно. Ты понимаешь, о чем я? Я тоскую о поцелуе, о том поцелуе, которого так долго приходится ждать. Неужели он смотрит на меня только как на товарища? Неужели я для него не стану чем то большим? Ты знаешь, да я и сама знаю, что я сильная, что почти все трудности я могу нести одна, и что я не привыкла их с кем нибудь делить. За свою мать я никогда не цеплялась. А теперь мне так хочется положить ему голову на плечо и просто затихнуть!
Никогда, никогда я не забуду, как во сне я почувствовала щеку Петера и какое это было удивительное, прекрасное чувство! Неужели он этого не хочет? Может быть, только застенчивость мешает ему признаться в любви? Но почему же ему так хочется, чтобы я всегда была около него? Ах, почему он ничего не скажет? Нет, больше не буду, постараюсь быть спокойной. Надо оставаться сильной, надо терпеливо ждать — и все сбудется. Но... но вот что самое плохое: выходит так, будто я за ним бегаю, потому что всегда я хожу за ним наверх, а не он приходит ко мне. Но ведь это зависит только от расположения наших комнат, он должен это понять! Ох, многое, очень много ему еще надо понять!
Анна.
Четверг, 6 апреля 1944 г.
Милая Китти!
Ты спросила меня, чем я больше всего интересуюсь, чем увлекаюсь, и я отвечаю тебе. Не пугайся, у меня этих интересов тьма тьмущая!
На первом месте стоит литература, но это, в сущности, нельзя назвать просто увлечением.
Во вторых, я интересуюсь родословными королевских домов. Из газет, книг и журналов я собрала материал о французских, немецких, испанских, английских, австрийских, русских, норвежских и нидерландских царствующих домах и много уже систематизировала, потому что я давно делаю выписки из всех биографических и исторических книг, которые читаю. Я даже переписываю целые отрывки из истории. Значит, история — мое третье увлечение; папа мне покупал много исторических книг. Не дождусь дня, когда я сама опять смогу рыться в публичной библиотеке.
В четвертых, я интересуюсь греческой и римской мифологией, и у меня по этому предмету тоже есть много книжек. Потом я увлекаюсь собиранием портретов кинозвезд и фамильных фотографий. Я обожаю книги, чтение и интересуюсь всем, что касается писателей, поэтов и художников, а также историей искусств. Может быть, позже начну увлекаться и музыкой. С определенной антипатией я отношусь к алгебре, геометрии и арифметике. Все остальные школьные предметы я люблю, но историю больше всего!
Анна.
Воскресенье утром, около одиннадцати, 16 апреля 1944 г.
Милая Китти!
Запомни навсегда вчерашний день — его нельзя забыть, потому что он самый важный день в моей жизни. Да и для всякой девушки тот день, когда ее впервые поцеловали, — самый важный день! Вот и у меня тоже. Тот раз, когда Брам поцеловал меня в правую щеку, не считается, и когда мистер Уокер поцеловал мне руку — тоже не в счет.
Слушай же, как меня впервые поцеловали.
Вчера вечером, часов в восемь, я сидела с Петером на его кушетке, и он обнял меня за плечи.
«Давай немножко подвинемся, — сказала я, — а то я все время стукаюсь головой о ящик».
Он отодвинулся почти в самый угол. Я просунула руку под его рукой и обхватила его, а он еще крепче обнял меня за плечи. Мы часто с ним сидели рядом, но никогда раньше мы не были так близко, как в этот вечер. Он так крепко привлек меня к себе, что мое сердце забилось у него на груди. Но потом стало еще лучше. Он все больше притягивал меня к себе, пока моя голова не склонилась к нему на плечо, а его голова приникла к моей. А когда я минут через пять опять села прямо, он быстро взял мою голову обеими руками и снова привлек меня к себе. Мне было так хорошо, так чудесно, я не могла сказать ни слова, только наслаждалась этой минутой. Он немного неловко погладил меня по щеке, по плечу, играл моими локонами, и мы не шевелились, прижав головы друг к другу. Не могу описать тебе, Китти, чувство, которое меня переполняло! Я была счастлива, и он, мне кажется, тоже. В половине девятого мы встали, и Петер стал надевать гимнастические туфли, чтобы не топать при обходе дома. Я стояла рядом. Как это вдруг случилось, сама не знаю, но прежде чем сойти вниз, он поцеловал мои волосы где то между левой щекой и ухом. Я сбежала вниз без оглядки и... мечтаю о сегодняшнем вечере.
Анна.
Среда, 19 апреля 1944 г.
Милый дружок!
Что может быть лучше на свете, чем смотреть из открытого окна на природу, слушать, как поют птицы, чувствовать солнце на щеках и, обняв милого мальчика, молча стоять, крепко прижавшись друг к другу? Не верю, что это плохо, от этой тишины на душе становится светло. Ах, если б только никто ее не нарушал — даже Муши!
Анна.
Пятница, 28 апреля 1944 г.
Милая Китти!
Никогда не забуду свой сон про Петера Васаеля. Стоит мне о нем подумать, как я опять чувствую его щеку у моей, опять испытываю это чудесное ощущение. С Петером (здешним) я тоже испытывала это ощущение, но не с такой силой... до вчерашнего дня, когда мы сидели на диванчике рядом, как всегда, крепко обнявшись. И вдруг та, прежняя Анна исчезла и появилась другая Анна. Та, другая Анна, в которой нет ни легкомыслия, ни веселости — она только хочет любить, хочет быть ласковой.
Я сидела, прижавшись к нему, и чувствовала, как переполняется сердце. Слезы подступили к глазам, покатились по лицу прямо на его куртку. Заметил ли он? Ни одним движением он себя не выдал. Чувствует ли он то, что чувствую я? Он не сказал почти ни слова. Знает ли он, что рядом с ним — две Анны? Сколько вопросов, а ответа нет!
В половине десятого я встала, подошла к окну, где мы всегда прощаемся. Я вся еще дрожала, я была той, другой Анной. Он подошел ко мне, я обхватила его шею руками и поцеловала в левую щеку. Но когда я хотела поцеловать его и в правую, мои губы встретились с его губами. В смятении мы прижались губами еще раз, еще и еще, без конца!
Как Петер нуждается в ласке! Впервые он открыл, что такое девушка, впервые понял, что у этих «бесенят» тоже есть сердце, что они совсем другие, когда остаешься с ними наедине. Впервые в жизни он отдал свою дружбу, всего себя — ведь у него никогда в жизни не было друга, не было подруги. Теперь мы нашли друг друга. Я тоже не знала его, у меня тоже не было любимого, а теперь есть.
Но меня непрестанно мучит вопрос: «Хорошо ли это, правильно ли, что я так поддаюсь, что во мне столько же пылкости, как в Петере? Можно ли мне, девушке, так давать себе волю?»
И на это есть только один ответ:
«Я так тосковала, так долго тосковала, я была так одинока — и вот я нашла утешение и радость!» Утром мы такие, как всегда, и днем тоже, но вечером уже ничем не удержать нашей тяги друг к другу, нельзя не думать о блаженстве, о счастье каждой встречи. И тут мы принадлежим только самим себе. И каждый вечер после прощального поцелуя мне хочется уйти, уйти поскорее, чтобы не смотреть ему в глаза, бежать, бежать, остаться одной в темноте.
Но стоит мне спуститься на четырнадцать ступенек — и куда я попадаю! В ярко освещенную комнату, где разговаривают, смеются, начинают меня расспрашивать, — и мне надо отвечать так, чтобы никто ничего не заметил. Сердце у меня слишком переполнено, чтобы сразу стряхнуть все, что я испытала вчера вечером. Та нежная, кроткая Анна редко просыпается во мне, но тем труднее сразу выгнать ее за дверь. Петер глубоко задел меня, так глубоко, как никогда, никогда, разве только во сне! Петер захватил меня целиком, он вывернул все во мне наизнанку. Не мудрено, что после таких переживаний каждому человеку надо успокоиться, прийти в себя, восстановить внутреннее равновесие. О Петер, что ты со мной делаешь? Чего ты хочешь от меня? Что будет дальше? Ах, теперь я понимаю Элли, теперь, когда я все это испытываю сама, я понимаю ее сомнения. Если бы я была старше и он захотел на мне жениться — что ответила бы я ему? Анна, будь честной! Замуж за него ты бы не пошла, но и отказаться от него так трудно! Характер у Петера еще не установился, в нем слишком мало энергии, слишком мало мужества, силы. Он еще ребенок, душевно он ничуть не старше меня, и больше всего на свете он хочет покоя, хочет счастья.
Неужели мне всего четырнадцать лет? Неужели я просто глупая девчонка, школьница? Неужели я и вправду так неопытна во всем? Но у меня больше опыта, чем у других, я пережила то, что в моем возрасте редко кто переживет. Боюсь себя, боюсь, что слишком скоро поддамся страсти, а как я тогда буду вести себя с другими мальчиками? Ах, как мне трудно, как борются во мне разум и сердце, как надо дать им волю — каждому в свой час! Но уверена ли я, что сумею правильно выбрать этот час?
Анна.
Продолжение следует...
Суббота, 27 ноября, 1943 г.
Милая Китти!
Вчера вечером, когда я уже засыпала, я вдруг явственно увидела Лиз.
Она стояла передо мной — оборванная, изнуренная, щеки ввалились. Ее большие глаза были обращены ко мне с укором, словно она хотела сказать: «Анна, зачем ты меня бросила? Помоги же мне! Выведи меня из этого ада!»
А я ничем не могу ей помочь, я должна сложа руки смотреть, как люди страдают и гибнут, и могу только молить бога, чтобы он уберег ее и дал нам снова свидеться. Почему мне представилась именно Лиз, а не кто нибудь другой вполне понятно. Я судила о ней неверно, по детски, я не понимала ее страхов. Она очень любила свою подругу и боялась, что хочу их поссорить. Ей было очень тяжело. Я то знаю, мне это чувство хорошо знакомо!
Иногда я мельком думала о ней, но тут же из эгоизма уходила в свои радости и горести. Вела я себя ужасно, и теперь она стоит передо мной, бледная, грустная, и смотрит на меня умоляющими глазами... Если бы я могла хоть чем нибудь ей помочь!
Господи, да как же это — у меня есть все, что угодно, а ее ждет такая страшная участь! Она ни чуть не меньше меня верила в бога и всегда всем хотела добра. Почему же мне суждено жить, а она, быть может, скоро умрет? В чем же разница между нами? Почему мы разлучены с ней?
Честно говоря, я не вспоминала о ней вот уже много месяцев — да, почти целый год. Не то чтобы совсем не вспоминала, а просто никогда не думала о ней, никогда не представляла ее себе такой, какой она явилась мне сейчас в своей страшной беде.
Ах, Лиз, надеюсь, что ты всегда будешь с нами, если только переживешь войну! Я бы сделала для тебя все на свете, все, что упустила...
Но когда я смогу ей помочь, она уже не будет нуждаться в моей помощи. Вспоминает ли она меня хоть изредка? И с каким чувством?
Господи, помоги ей, сделай так, чтобы она не чувствовала себя всеми покинутой. Пусть она знает, что я думаю о ней с состраданием и любовью. Может быть, это даст ей силы выдержать. Нет, не нужно больше о ней думать. Все время вижу ее перед собой. Ее огромные глаза так и стоят передо мной.
Запала ли вера глубоко в сердце Лиз или все это навязано ей старшими? Не знаю, никогда ее об этом не спрашивала. Лиз, милая Лиз, если бы можно было вернуть тебя, если бы я могла делить с тобой все, что у меня есть! Поздно, теперь я ничем не могу помочь, теперь нельзя исправить то, что упущено. Но я никогда ее не забуду, вечно буду за нее молиться!
Анна.
Пятница, 7 января, 1944 г.
Милая Китти!
Какая я глупая! Ни разу мне не пришло в голову рассказать тебе о себе и о всех моих поклонниках.
Когда я была совсем маленькая, чуть ли не в детском саду, мне очень нравился Карл Самсон. Отца у него не было, он жил с матерью у тетки. Сын тетки, его двоюродный брат Бобби, умный, стройный, темноволосый мальчик, нравился всем гораздо больше, чем маленький смешной толстячок Карл. Но я не обращала внимания на внешность и много лет дружила с Карлом. Мы с ним долго были самыми настоящими добрыми товарищами, но я ни в кого не влюблялась.
Потом на моем пути встал Петер, и первая детская влюбленность целиком захватила меня. Я ему тоже нравилась, и мы с ним были неразлучны целое лето. Я вижу нас вдвоем — мы бродим по улицам, держась за руки, он — в полотняном костюмчике, я — в летнем платьице.
После каникул он поступил в реальное, а я пошла в старший приготовительный класс. То он заходил за мной в школу, то я — за ним. Петер был очень красив — высокий, стройный, складный, со спокойным, серьезным и умным лицом. У него были темный волосы, румяные, загорелые щеки, чудесные карие глаза и тонкий нос. Особенно я любила, когда он смеялся. У него становился такой озорной, ребячливый вид.
На летние каникулы мы уехали. Когда мы вернулись, Петер переехал на другую квартиру и теперь жил рядом с одним мальчиком, он был гораздо старше Петера, но так с ним подружился, что водой не разольешь! Наверное, этот мальчик ему сказал, что я совсем мелюзга, и Петер перестал со мной дружить. Я так его любила, что сначала ни за что не могла с этим примириться, но потом поняла, что, если стану за ним бегать, меня будут дразнить «мальчишницей».
Шли годы. Петер дружил только с девочками своего возраста, а со мной даже не здоровался, но я никак не могла забыть его.
Когда я перешла в еврейскую гимназию, в меня влюбилось много мальчиков из моего класса. Мне было очень приятно, я чувствовала себя польщенной, но в общем это меня не трогало.
Потом в меня безумно влюбился Гарри. Но, как я уже сказала, больше я никого не любила.
Как говорит пословица: «Время исцеляет все раны».
Так было и со мной. Но я воображала, что забыла Петера и что мне он совершенно безразличен. Но в моем подсознании прочно жила память о нем, и однажды пришлось себе сознаться: меня так мучила ревность к его знакомым девчонкам, что я нарочно старалась о нем не думать.
А сегодня утром мне стало яcно, что ничего не изменилось, наоборот: чем старше и взрослее я становилась, тем больше росла моя любовь. Теперь я понимаю, что Петер тогда считал меня ребенком, и все же мне было тяжко и горько, что он так быстро меня забыл. Я вижу его перед собой настолько отчетливо, что понимаю: никто другой так не будет заполнять мои мысли.
Сон совсем сбил меня с толку. Когда папа хотел поцеловать меня утром, я чуть не вскрикнула: «Ах, почему ты не Петер!» Все время думаю о нем, весь день твержу про себя: «О Петер, милый мой Петер!»
Кто же мне поможет? Хочется жить дальше и просить бога, чтобы он дал мне свидеться с Петером, когда я буду на свободе. Он по моим глазам узнает, что я чувствую, и скажет: «Ах, Анна, если бы я знал, я давно бы пришел к тебе!»
Однажды, когда мы с папой говорили о сексуальных вопросах, он сказал, будто я еще не могу понять, что такое «влечение». Но я знала, что понимаю, а уж теперь то мне все понятно наверняка!
Нет для меня ничего дороже тебя, мой Петель!
Я посмотрелась в зеркало — у меня стало совсем другое лицо. Глаза глубокие, светлые, щеки порозовели, как никогда, и рот кажется нежнее. У меня счастливый вид, и все же в глазах у меня какая то грусть, от которой гаснет улыбка на губах. Не могу я быть счастливой, потому что знаю — Петер сейчас обо мне не думает. Но я снова чувствую на себе взгляд его милых глаз и его прохладную, нежную щеку у моей щеки...
О Петель, Петель, как мне изгладить твой образ? Разве можно представить себе кого нибудь на твоем месте? Какая жалкая подделка! Я так люблю тебя, что любовь не уменьшается в моем сердце, она хочет вырваться на волю, открыться во всей своей силе!
Неделю назад, нет, даже вчера, если бы меня кто нибудь спросил, за кого я хотела бы выйти замуж, я сказала бы: «Не знаю». А теперь я готова крикнуть: «За Петера, только за Петера, я люблю его всем сердцем, всей душой, безгранично и все же не хочу, чтобы он был слишком настойчив, нет, я позволю ему только коснуться моей щеки».
Я сидела сегодня на чердаке и думала о нем. И после короткого разговора мы оба начали плакать, и я снова почувствовала его губы, бесконечно ласковое прикосновение его щеки.
«О Петер, думай обо мне, приди ко мне, мой милый, милый Петер!»
Анна.
Суббота, 22 января 1944 г.
Милая Китти!
Объясни мне, пожалуйста, отчего большинство людей так боится открыть свой внутренний мир? Почему я веду себя в обществе совсем не так, как надо? Наверно, тут есть причины, знаю, но все же непонятно, что даже с самыми близкими людьми никогда не бываешь откровенной до конца.
У меня такое чувство, как будто после того сна я очень повзрослела, стала как то больше «человеком». Ты, наверное, удивишься, если я тебе открою, что даже о ван Даанах я теперь сужу по другому. Я смотрю на наши споры и стычки без прежнего предубеждения.
Отчего я так переменилась?
Видишь ли, я много думала о том, что отношения между нами могли бы сложиться совсем иначе, если бы моя мама была настоящей идеальной «мамочкой». Спору нет, фру ван Даан никак не назовешь человеком воспитанным. Но мне кажется, что можно было бы избежать половины этих вечных пререканий, если бы мама была более легким человеком и не обостряла отношения. У фру ван Даан есть свои положительные качества, с ней можно договориться. Несмотря на весь свой эгоизм, мелочность и сварливость, она легко идет на уступки, если ее не раздражать и не подзуживать. Правда, ее хватает ненадолго, но при некотором терпении можно с ней сладить. Надо только по дружески, откровенно обсуждать вопросы о нашем воспитании, о баловстве, о еде и так далее. Тогда мы не стали бы выискивать друг у друга только плохие черты!
Знаю, знаю, что ты скажешь, Китти!
«Неужто это твои мысли, Анна? И это пишешь ты, ты, о которой „верхние“ говорили столько плохого? Ты, которая узнала столько несправедливости». Да, это пишу я! Хочу сама до всего докопаться, не желаю жить по старой пословице: «Как деды пели...» Нет, я буду изучать ван Даанов и выясню, что правда, а что преувеличение. А если я тоже разочаруюсь в них, тогда и запою ту же песенку, что и мои родители. Но если «верхние» окажутся лучше, чем о них говорят, я постараюсь разрушить ложное представление, которое сложилось у моих родителей, а если не удастся, останусь при своем мнении и своем суждении. Буду пользоваться любым предлогом, чтобы говорить с фру ван Даан на разные темы, и не постесняюсь беспристрастно высказывать свое мнение. Не зря же меня зовут «фрейлейн Всезнайка».
Конечно, я не собираюсь идти против своего семейства, но сплетням я больше не верю! До сих пор я была твердо уверена, что во всем виноваты ван Дааны, но, наверное, часть вины лежит и на нас.
По сути дела мы, должно быть, всегда правы. Но от людей разумных — а мы себя причисляем к ним — все таки надо ждать, что они смогут ужиться с самыми разными людьми. Надеюсь, что я проведу в жизнь то, в чем я теперь убеждена.
Анна.
Пятница, 18 февраля 1944 г.
Милая Китти!
Когда я подымаюсь наверх, я непременно стараюсь увидеть «его». Моя жизнь стала гораздо легче, в ней снова появился смысл, есть чему радоваться.
Хорошо, что «предмет» моих дружеских чувств всегда сидит дома и мне нечего бояться соперниц (кроме Марго). Не думай, что я влюблена, вовсе нет. Но у меня такое чувство, что между мной и Петером вырастает что то очень хорошее, и наша дружба, наше доверие станут еще крепче. Как только появляется возможность, я бегу к нему. Теперь совсем не то, что раньше, когда он не знал, о чем со мной говорить. Он все говорит и говорит, даже когда я совсем собираюсь уходить.
Маме не очень нравится, что я так часто хожу наверх. Она говорит: «Не надоедай Петеру, оставь его в покое». Неужели она не понимает, что это совсем особенные, душевные переживания? Каждый раз, как я прихожу оттуда, непременно спросит, где я была. Терпеть этого не могу. Отвратительная привычка.
Анна.
Вторник, 7 марта 1944 г.
Милая Китти!
Когда я вспоминаю свою жизнь до 1942 года, мне все кажется ненастоящим. Ту жизнь вела совсем другая Анна, не та, которая здесь так поумнела. Да, чудесная была жизнь! Масса поклонников, двадцать подружек и знакомых, почти все учителя любят, родители балуют напропалую, сколько угодно лакомств, денег — чего же еще?
Ты спросишь, как это я ухитрялась всех покорить? Когда Петер говорит, что во мне есть «обаяние», это не совсем верно. Учителям нравилась моя находчивость, мои остроумные замечания, веселая улыбка и критический взгляд на вещи — все это казалось им милым, забавным и занятным. Я была страшной «флиртушкой», кокетничала и веселилась. Но при этом у меня были и хорошие качества — прилежание, прямота, доброжелательность. Всем без различия я позволяла списывать у себя, никогда не воображала и всякие сласти раздавала направо и налево. Может быть, я стала бы высокомерной оттого, что мною все так восхищались? Может быть, даже лучше, что меня, так сказать, в разгаре праздника вдруг бросили в самую будничную жизнь, но прошло больше года, прежде чем я привыкла, что никто больше мною не восхищается.
Как меня называли в школе? Главной заводилой во всех проделках и проказах — всегда я была первая, никогда не ныла, не капризничала. Неудивительно, что каждому было приятно провожать меня в школу и оказывать мне тысячу знаков внимания.
Та Анна кажется мне очень славной, но поверхностной девочкой, с которой теперь у меня нет ничего общего. Петер очень правильно заметил: «Когда я тебя встречал раньше, ты вечно была окружена двумя тремя мальчиками и целым выводком девочек, всегда ты смеялась, шалила, всегда была в центре».
Что же осталось от этой девочки? Конечно, я еще не разучилась смеяться, еще умею каждому ответить, умею так же хорошо — а может быть, еще лучше — разбираться в людях, умею кокетничать... если захочется. Конечно, мне бы хотелось еще хоть один вечер, хоть несколько дней или неделю прожить так весело, так беззаботно, как прежде, но я знаю, что к концу этой недели мне все так надоело бы, что я была бы благодарна первому встречному, который поговорил бы со мной всерьез. Не нужны мне поклонники — нужны друзья, не хочу, чтобы восхищались моей милой улыбкой, — хочу, чтобы меня ценили за внутреннюю сущность, за характер. Знаю отлично, что тогда круг знакомых станет гораздо уже. Но это не беда, лишь бы со мной остались несколько друзей, настоящих, искренних друзей!
Однако я в то время не всегда была безмятежно счастлива. Часто я чувствовала себя одинокой, но так как была занята с утра до вечера, то думать об этом было некогда и я веселилась вовсю. Сознательно или бессознательно, но я старалась шуткой заполнить пустоту. Теперь я оглядываюсь на свою прошлую жизнь и берусь за работу. Целый кусок жизни безвозвратно ушел. Беспечные, беззаботные школьные дни никогда не вернуться.
Да я и не скучаю по той жизни, я выросла из нее. Я уже не умею так беспечно веселиться, всегда в глубине души я остаюсь серьезной.
Свою жизнь до начала 1944 года я вижу, словно сквозь увеличительное стекло. Дома — солнечная жизнь, потом — в 1942 году — переезд сюда, резкая перемена, ссоры, обвинения. Я не могла сразу переварить эту перемену, она меня сшибла с ног, и я держалась и сопротивлялась только дерзостью.
Первая половина 1943 года: вечные слезы, одиночество, постепенное понимание своих ошибок и недостатков, и в самом деле очень больших, хотя они кажутся еще больше.
Я старалась все объяснить, пробовала перетянуть Пима на свою сторону — это не вышло. И мне пришлось одной решать трудную задачу: так перестроиться, чтобы не слышать вечных наставлений, которые доводили меня почти до отчаяния.
Вторая половина года сложилась лучше: я выросла, со мной стали уже чаще общаться как со взрослой. Я больше думала, начала писать рассказы и пришла к заключению, что никто не имеет права бросаться мною, как мячиком. Я хотела формировать свой характер сама, по своей воле. И еще одно: я поняла, что отец не во всем может быть моим поверенным. Никому не стану доверять больше, чем самой себе.
После Нового года — вторая большая перемена — мой сон... После него я поняла свою тоску по другу: не по девочке подруге, а по другу мальчику. Я открыла счастье внутри себя, обнаружила, что мое легкомыслие и веселость — только защитный панцирь. Постепенно я стала спокойнее и почувствовала безграничную тягу к добру, к красоте.
И вечером, лежа в постели, когда я заканчиваю молитву словами: «Благодарю тебя за все хорошее, милое и прекрасное», — во мне все ликует. Я вспоминаю все «хорошее»: наше спасение, мое выздоровление, потом все «милое»: Петера и то робкое, нежное, до чего мы оба еще боимся дотронуться, то, что еще придет, — любовь, страсть, счастье. А потом вспоминаю все «прекрасное», оно — во всем мире, в природе, в искусстве, в красоте, — во всем, что прекрасно и величественно
Тогда я думаю не о горе, а о том чудесном, что существует помимо него. Вот в чем основное различие между мной и мамой. Когда человек в тоске, она ему советует: «Думайте о том, сколько на свете горя, и будьте благодарны, что вам это не приходится переживать».
А я советую другое: «Иди в поле, на волю, на солнце, иди на волю, пытайся найти счастье в себе, в боге. Думай о том прекрасном, что творится в твоей душе и вокруг тебя, и будь счастлив».
По моему мнению, мамин совет неправилен. А если у тебя самого несчастье, что же тогда делать? Тогда ты пропал. А я считаю, что всегда остается прекрасное: природа, солнце, свобода, то, что у тебя в душе. За это надо держаться, тогда ты найдешь себя, найдешь бога, тогда ты все выдержишь.
А тот, кто сам счастлив, может дать счастье и другим. Тот, в ком есть мужество и стойкость, тот никогда не сдается и в несчастье!
Анна.
Суббота, 1 апреля 1944 г.
Милая Китти!
И все же мне очень трудно. Ты понимаешь, о чем я? Я тоскую о поцелуе, о том поцелуе, которого так долго приходится ждать. Неужели он смотрит на меня только как на товарища? Неужели я для него не стану чем то большим? Ты знаешь, да я и сама знаю, что я сильная, что почти все трудности я могу нести одна, и что я не привыкла их с кем нибудь делить. За свою мать я никогда не цеплялась. А теперь мне так хочется положить ему голову на плечо и просто затихнуть!
Никогда, никогда я не забуду, как во сне я почувствовала щеку Петера и какое это было удивительное, прекрасное чувство! Неужели он этого не хочет? Может быть, только застенчивость мешает ему признаться в любви? Но почему же ему так хочется, чтобы я всегда была около него? Ах, почему он ничего не скажет? Нет, больше не буду, постараюсь быть спокойной. Надо оставаться сильной, надо терпеливо ждать — и все сбудется. Но... но вот что самое плохое: выходит так, будто я за ним бегаю, потому что всегда я хожу за ним наверх, а не он приходит ко мне. Но ведь это зависит только от расположения наших комнат, он должен это понять! Ох, многое, очень много ему еще надо понять!
Анна.
Четверг, 6 апреля 1944 г.
Милая Китти!
Ты спросила меня, чем я больше всего интересуюсь, чем увлекаюсь, и я отвечаю тебе. Не пугайся, у меня этих интересов тьма тьмущая!
На первом месте стоит литература, но это, в сущности, нельзя назвать просто увлечением.
Во вторых, я интересуюсь родословными королевских домов. Из газет, книг и журналов я собрала материал о французских, немецких, испанских, английских, австрийских, русских, норвежских и нидерландских царствующих домах и много уже систематизировала, потому что я давно делаю выписки из всех биографических и исторических книг, которые читаю. Я даже переписываю целые отрывки из истории. Значит, история — мое третье увлечение; папа мне покупал много исторических книг. Не дождусь дня, когда я сама опять смогу рыться в публичной библиотеке.
В четвертых, я интересуюсь греческой и римской мифологией, и у меня по этому предмету тоже есть много книжек. Потом я увлекаюсь собиранием портретов кинозвезд и фамильных фотографий. Я обожаю книги, чтение и интересуюсь всем, что касается писателей, поэтов и художников, а также историей искусств. Может быть, позже начну увлекаться и музыкой. С определенной антипатией я отношусь к алгебре, геометрии и арифметике. Все остальные школьные предметы я люблю, но историю больше всего!
Анна.
Воскресенье утром, около одиннадцати, 16 апреля 1944 г.
Милая Китти!
Запомни навсегда вчерашний день — его нельзя забыть, потому что он самый важный день в моей жизни. Да и для всякой девушки тот день, когда ее впервые поцеловали, — самый важный день! Вот и у меня тоже. Тот раз, когда Брам поцеловал меня в правую щеку, не считается, и когда мистер Уокер поцеловал мне руку — тоже не в счет.
Слушай же, как меня впервые поцеловали.
Вчера вечером, часов в восемь, я сидела с Петером на его кушетке, и он обнял меня за плечи.
«Давай немножко подвинемся, — сказала я, — а то я все время стукаюсь головой о ящик».
Он отодвинулся почти в самый угол. Я просунула руку под его рукой и обхватила его, а он еще крепче обнял меня за плечи. Мы часто с ним сидели рядом, но никогда раньше мы не были так близко, как в этот вечер. Он так крепко привлек меня к себе, что мое сердце забилось у него на груди. Но потом стало еще лучше. Он все больше притягивал меня к себе, пока моя голова не склонилась к нему на плечо, а его голова приникла к моей. А когда я минут через пять опять села прямо, он быстро взял мою голову обеими руками и снова привлек меня к себе. Мне было так хорошо, так чудесно, я не могла сказать ни слова, только наслаждалась этой минутой. Он немного неловко погладил меня по щеке, по плечу, играл моими локонами, и мы не шевелились, прижав головы друг к другу. Не могу описать тебе, Китти, чувство, которое меня переполняло! Я была счастлива, и он, мне кажется, тоже. В половине девятого мы встали, и Петер стал надевать гимнастические туфли, чтобы не топать при обходе дома. Я стояла рядом. Как это вдруг случилось, сама не знаю, но прежде чем сойти вниз, он поцеловал мои волосы где то между левой щекой и ухом. Я сбежала вниз без оглядки и... мечтаю о сегодняшнем вечере.
Анна.
Среда, 19 апреля 1944 г.
Милый дружок!
Что может быть лучше на свете, чем смотреть из открытого окна на природу, слушать, как поют птицы, чувствовать солнце на щеках и, обняв милого мальчика, молча стоять, крепко прижавшись друг к другу? Не верю, что это плохо, от этой тишины на душе становится светло. Ах, если б только никто ее не нарушал — даже Муши!
Анна.
Пятница, 28 апреля 1944 г.
Милая Китти!
Никогда не забуду свой сон про Петера Васаеля. Стоит мне о нем подумать, как я опять чувствую его щеку у моей, опять испытываю это чудесное ощущение. С Петером (здешним) я тоже испытывала это ощущение, но не с такой силой... до вчерашнего дня, когда мы сидели на диванчике рядом, как всегда, крепко обнявшись. И вдруг та, прежняя Анна исчезла и появилась другая Анна. Та, другая Анна, в которой нет ни легкомыслия, ни веселости — она только хочет любить, хочет быть ласковой.
Я сидела, прижавшись к нему, и чувствовала, как переполняется сердце. Слезы подступили к глазам, покатились по лицу прямо на его куртку. Заметил ли он? Ни одним движением он себя не выдал. Чувствует ли он то, что чувствую я? Он не сказал почти ни слова. Знает ли он, что рядом с ним — две Анны? Сколько вопросов, а ответа нет!
В половине десятого я встала, подошла к окну, где мы всегда прощаемся. Я вся еще дрожала, я была той, другой Анной. Он подошел ко мне, я обхватила его шею руками и поцеловала в левую щеку. Но когда я хотела поцеловать его и в правую, мои губы встретились с его губами. В смятении мы прижались губами еще раз, еще и еще, без конца!
Как Петер нуждается в ласке! Впервые он открыл, что такое девушка, впервые понял, что у этих «бесенят» тоже есть сердце, что они совсем другие, когда остаешься с ними наедине. Впервые в жизни он отдал свою дружбу, всего себя — ведь у него никогда в жизни не было друга, не было подруги. Теперь мы нашли друг друга. Я тоже не знала его, у меня тоже не было любимого, а теперь есть.
Но меня непрестанно мучит вопрос: «Хорошо ли это, правильно ли, что я так поддаюсь, что во мне столько же пылкости, как в Петере? Можно ли мне, девушке, так давать себе волю?»
И на это есть только один ответ:
«Я так тосковала, так долго тосковала, я была так одинока — и вот я нашла утешение и радость!» Утром мы такие, как всегда, и днем тоже, но вечером уже ничем не удержать нашей тяги друг к другу, нельзя не думать о блаженстве, о счастье каждой встречи. И тут мы принадлежим только самим себе. И каждый вечер после прощального поцелуя мне хочется уйти, уйти поскорее, чтобы не смотреть ему в глаза, бежать, бежать, остаться одной в темноте.
Но стоит мне спуститься на четырнадцать ступенек — и куда я попадаю! В ярко освещенную комнату, где разговаривают, смеются, начинают меня расспрашивать, — и мне надо отвечать так, чтобы никто ничего не заметил. Сердце у меня слишком переполнено, чтобы сразу стряхнуть все, что я испытала вчера вечером. Та нежная, кроткая Анна редко просыпается во мне, но тем труднее сразу выгнать ее за дверь. Петер глубоко задел меня, так глубоко, как никогда, никогда, разве только во сне! Петер захватил меня целиком, он вывернул все во мне наизнанку. Не мудрено, что после таких переживаний каждому человеку надо успокоиться, прийти в себя, восстановить внутреннее равновесие. О Петер, что ты со мной делаешь? Чего ты хочешь от меня? Что будет дальше? Ах, теперь я понимаю Элли, теперь, когда я все это испытываю сама, я понимаю ее сомнения. Если бы я была старше и он захотел на мне жениться — что ответила бы я ему? Анна, будь честной! Замуж за него ты бы не пошла, но и отказаться от него так трудно! Характер у Петера еще не установился, в нем слишком мало энергии, слишком мало мужества, силы. Он еще ребенок, душевно он ничуть не старше меня, и больше всего на свете он хочет покоя, хочет счастья.
Неужели мне всего четырнадцать лет? Неужели я просто глупая девчонка, школьница? Неужели я и вправду так неопытна во всем? Но у меня больше опыта, чем у других, я пережила то, что в моем возрасте редко кто переживет. Боюсь себя, боюсь, что слишком скоро поддамся страсти, а как я тогда буду вести себя с другими мальчиками? Ах, как мне трудно, как борются во мне разум и сердце, как надо дать им волю — каждому в свой час! Но уверена ли я, что сумею правильно выбрать этот час?
Анна.
Продолжение следует...
Дневник Анны Франк окончание
Вторник, 2 мая 1944 г.
Милая Китти!
В субботу вечером я спросила Петера, не рассказать ли папе о нас, и Петер, слегка помявшись, сказал, что это правильно. Я обрадовалась — еще одно доказательство его внутренней чистоты. Спустившись вниз, я сразу пошла с отцом за водой и уже на лестнице сказала ему:
«Папа, ты, конечно, понимаешь, что, когда мы с Петером вместе, мы не сидим на расстоянии метра друг от друга. По твоему, это плохо?»
Отец ответил не сразу, а потом сказал:
«Нет, Анна, ничего плохого в этом нет, но все таки тут, когда живешь в такой близости, надо быть осторожнее».
Он еще что то говорил в таком же духе, и мы пошли наверх. А в воскресенье утром он позвал меня к себе и сказал:
«Анна, я еще раз все обдумал (тут я испугалась). Собственно говоря, здесь, в убежище, это не совсем хорошо. Я то считал, что вы с Петером просто товарищи. Петер в тебя влюблен?»
«Ни капельки!» — сказала я.
«Видишь ли Анна, ты знаешь, что я вас отлично понимаю, но ты должна быть сдержаннее, не слишком поощрять его. Не ходи наверх так часто. Мужчина в этих отношениях всегда активнее, женщина должна его сдерживать. Там, на свободе, дело другое. Там ты встречаешься с другими мальчиками и девочками, можешь гулять, заниматься спортом, вообще чем угодно. Но если вы тут слишком много времени будете проводить вместе, а потом тебе это перестанет нравиться, все будет гораздо сложнее. Вы же и так все время видите друг друга, почти постоянно. Будь осторожнее, Анна, не принимай ваши отношения всерьез».
«Да я и не принимаю, папа. И потом Петер — очень порядочный, хороший мальчик».
«Да, но характер у него неустойчивый, на него легко повлиять и в хорошую, и в дурную сторону. Надеюсь, ради него самого, что он останется хорошим, потому что в основном он порядочный человек».
Мы еще поговорили и условились, что отец поговорит и с Петером. В воскресенье, после обеда, когда мы сидели наверху, Петер спросил:
«А ты говорила с отцом, Анна?»
«Да, — сказала я, — я тебе все расскажу. Ничего плохого он не видит, но считает, что здесь, где мы живем в такой тесноте, между нами легко может произойти размолвка».
«Но мы же условились — не ссориться, и я твердо решил, что так и будет».
«Я тоже, Петер, но отец думал, что у нас все по другому, что мы просто товарищи. А по твоему, этого уже не может быть?»
«По моему, может. А по твоему?»
«И по моему, тоже. Я сказала отцу, что доверю тебе. И я по настоящему доверяю тебе, Петер, полностью доверяю, как папе, и я считаю, что ты достоин доверия, правда?»
«Надеюсь». (Тут он покраснел и смутился.)
«Я в тебя верю, верю, что у тебя хороший характер, что ты в жизни многого добьешься».
Мы говорили еще о многом другом, потом я сказала:
«Когда мы отсюда выйдем, тебе, наверное, и дела до меня не будет, правда?»
Он весь вспыхнул: «Нет, неправда, Анна! Ты не смеешь так обо мне думать!»
Тут меня позвали...
В понедельник Петер рассказал мне, что отец и с ним говорил.
«Твой отец считает, что из товарищеских отношений может вырасти влюбленность, но я ему сказал, что он может на нас положиться».
Теперь папа хочет, чтобы я меньше ходила по вечерам наверх, но я на это не согласна. И не только потому, что я люблю бывать у Петера, — я объяснила отцу, что доверяю Петеру. Да, я ему доверяю и хочу доказать это. А как же доказать, если я из недоверия буду сидеть внизу?
Нет, пойду к нему наверх!
Между тем драма с Дусселем кончилась. В субботу, за ужином, он произнес красивую, тщательно обдуманную речь по голландски. Наверное, Дуссель весь день готовил этот «урок». Его день рождения мы отпраздновали в воскресенье, очень тихо. От нас он получил бутылку вина урожая 1919 года, от ван Даанов (теперь они уже могли сделать ему подарок!) он получил банку пикулей и пакетик бритвенных лезвий, от Кралера — лимонный джем, от Мип — книгу и от Элли — горшок цветов. Он всем нам выдал по вареному яйцу.
Анна.
Четверг, 25 мая 1944 г.
Милая Китти!
Каждый день что нибудь случается! Сегодня утром арестовали нашего славного зеленщика — он прятал у себя в доме двух евреев. Для нас это тяжелый удар, и не только потому, что эти евреи стоят на краю гибели: нам страшно за этого бедного человека.
Весь мир сошел с ума. Порядочных людей отправляют в концлагеря, в тюрьмы, в одиночки, а над старыми и молодыми, над богатыми и бедными измываются подонки. Одни попадаются на том, что покупали на черном рынке, другие — на том, что скрывали евреев или подпольщиков. Никто не знает, что его ждет завтра. И для нас арест зеленщика — тяжелая потеря. Наши девушки не могут, да и не должны сами таскать картошку, и нам остается только одно — есть поменьше. Как нам это удается — я тебе напишу, во всяком случае — удовольствие слабое. Мама говорит, что по утрам никакого завтрака не будет, за обедом — хлеб и каша, вечером — жареная картошка, иногда — раза два в неделю салат или немного овощей и больше ничего. Значит, придется поголодать, но все не так страшно, как если бы нас обнаружили.
Анна.
Милая Китти!
Прошел мой день рождения. Мне исполнилось пятнадцать лет. Получила довольно много подарков: пять томов истории искусства Шпрингера, гарнитур белья, два пояса, носовой платок, две бутылки кефира, банку джема, пряник, учебник ботаники — от мамы с папой, браслет от Марго, еще одну книжку от ван Даанов, коробку биомальца от Дусселя, всякие сладости и тетрадки от Мип и Элли и — самое лучшее — книгу «Мария Тереза» и три ломтика настоящего сыра от Кралера. Петер подарил мне чудесный букетик роз, бедный мальчик так старался что нибудь для меня раздобыть, но ничего не нашел.
Высадка союзников идет отлично, несмотря на дрянную погоду, страшные штормы и ливни в открытом море.
Черчилль, Смэтс, Эйзенхауэр и Арнольд вчера посетили французские деревни, которые заняты и освобождены англичанами. Черчилль прибыл на торпедном катере, который обстреляли с берега. У этого человека, как у многих мужчин, совсем нет чувства страха! Даже завидно!
Отсюда, из нашего убежища, никак нельзя разобрать, какое настроение в Нидерландах, никак не раскусить. Безусловно, люди рады, что «инертная» Англия наконец взялась за дело. Надо бы хорошенько встряхнуть каждого, кто свысока смотрит на англичан, ругает английское правительство «старыми барами», называет Англию трусливой и вместе с тем ненавидит немцев. Может быть, если этих людей потрясти, их запутанные мозги снова встанут на место!
Анна.
Пятница, 21 июля 1944 г.
Милая Китти!
Опять проснулась надежда, опять наконец все хорошо! Да еще как хорошо! Невероятное известие! На Гитлера совершено покушение, и не каким нибудь «еврейским коммунистом» или «английским капиталистом», нет, это сделал генерал благородных немецких кровей, граф, да к тому же и молодой! «Небесное провидение» спасло фюреру жизнь, и, к сожалению, он отделался царапинами и пустячными ожогами. Убито несколько офицеров и генералов из его свиты, другие ранены. Виновник расстрелян. Вот доказательство, что многие генералы и офицеры сыты войной по горло и с наслаждением отправили бы Гитлера в тартарары. Они стремятся основать после смерти Гитлера военную диктатуру, потом заключить мир с союзниками, снова вооружиться и через двадцать лет опять начать войну. А может быть, провидение нарочно немножко задержало уничтожение Гитлера, потому что для союзников гораздо удобнее и выгоднее, если «чистокровные» германцы передерутся между собой и уничтожат друг дружку, тогда русским и англичанам останется меньше работы и они тем скорее смогут начать отстраивать свои города. Но пока что до этого не дошло, и я не хочу предвосхищать блистательное будущее. Но ты, наверное, поняла, что все, о чем я рассказываю, — трезвые факты, они обеими ногами стоят на реальной почве. В виде исключения я тут ничего не приплетаю про «возвышенные идеалы».
Кроме того, Гитлер был так любезен, что сообщил своему любимому и преданному народу о том, что с сегодняшнего дня все военные подчинены гестапо и что каждый солдат, узнавший, что его командир принимал участие в «подлом и низком покушении», может без дальнейших околичностей пристрелить его.
Вот это будет история! У Ганса Дампфа заболели ноги от беготни, его командир на него наорал. Ганс хватает винтовку, кричит: «Ты хотел убить фюрера, вот тебе за это!» Залп — и высокомерный командир, осмелившийся кричать на бедного солдатика, перешел в вечную жизнь (или в вечную смерть — как это говориться?). Дойдет до того, что господа офицеры со страху наделают в штаны и будут бояться даже пикнуть перед солдатами.
Ты поняла или я опять наболтала бог весть что? Ничего не поделаешь, я слишком счастлива, чтобы писать связно, при одной мысли, что в октябре я снова сяду за парту! О ля ля, да я сама только что писала: «Не хочу предвосхищать будущее!» Не сердись, не зря же меня называют «клубок противоречий»!
Анна.
Вторник, 1 августа 1944 г.
Милая Китти!
«Клубок противоречий»! Это последняя фраза последнего письма, и с нее начинаю сегодня. «Клубок противоречий» — ты можешь объяснить мне, что это значит? Что значит «противоречие»? Как многие другие слова, и это слово имеет двойной смысл: противоречие кому нибудь и противоречие внутреннее?
Первый смысл обычно означает: «не признавать мнения других людей, считать, что ты лучше всех все знаешь, всегда оставлять за собой последнее слово», — в общем, все те неприятные качества, которые приписывают мне. А второе никому не известно, это — личная тайна.
Однажды я тебе рассказывала, что у меня, в сущности, не одна душа, а две. В одной таится моя необузданная веселость, ироническое отношение ко всему, жизнерадостность и главное мое свойство — ко всему относиться легко. Под этим я понимаю вот что: не придавать значения флирту, поцелую, объятию, двусмысленной шутке. И эта душа во мне всегда наготове, она вытесняет другую, более прекрасную, чистую и глубокую. Но ту, хорошую сторону Анны никто не знает, потому так мало людей меня терпит.
Да, конечно, я веселый клоун на один вечер, а потом целый месяц никому не нужна. Совсем как для серьезных людей любовный фильм: просто развлечение, отдых на часок, то, что сразу забываешь, ни хорошее, ни плохое. Мне немного неприятно рассказывать тебе это, но почему не сказать, раз это правда? Моя легкомысленная, поверхностная душа всегда одолевает ту, глубокую, побеждает ее. Ты не представляешь себе, как часто я пыталась отодвинуть, парализовать, скрыть эту Анну, которая в конце концов составляет только половину того, что зовется Анной, но ничего не выходит, и я знаю почему.
Я боюсь, что все, кто меня знает такой, какой я всегда бываю, вдруг обнаружат, что у меня есть и другая сторона, гораздо лучше, гораздо добрее. Я боюсь, что надо мной станут насмехаться, назовут меня смешной и сентиментальной, не примут меня всерьез. Я привыкла, что ко мне относятся несерьезно, но к этому привыкла только «легкая» Анна, она может это вынести, а другая, «серьезная», слишком для этого слаба. И если я когда нибудь насильно вытаскиваю «хорошую» Анну на сцену, она съеживается, как растение «не тронь меня», и как только ей надо заговорить, она выпускает вместо себя Анну номер один и исчезает, прежде чем я успеваю опомниться.
И выходит, что та, «милая» Анна никогда не появляется на людях, но когда я одна, она главенствует. Я точно знаю, какой мне хочется быть, какая я есть... в душе, но, к сожалению, я такая только для себя самой. И, может быть — нет, даже наверняка, — это причина, почему я считаю, что я по натуре глубокая и скрытная, а другие — что я общительная и поверхностная. Внутри мне всегда указывает путь та, «чистая» и «хорошая» Анна, а внешне я просто веселая козочка попрыгунья.
И, как я уже говорила, я все чувствую не так, как говорю другим, поэтому обо мне и создалось мнение, что я бегаю за мальчишками, флиртую, всюду сую свой нос, зачитываюсь романами. И «веселая» Анна над этим смеется, дерзит, равнодушно пожимает плечами, делает вид, что ее это вовсе не касается. Но — увы! Та, другая, «тихая» Анна думает совсем иначе. И так как я с тобой абсолютно честна, то признаюсь: мне очень жаль, что я прилагаю неимоверные усилия, чтобы изменить себя, стать другой, но каждый раз мне приходится бороться с тем, что сильнее меня.
И все во мне плачет: "Видишь, вот что вышло: у тебя дурная репутация, вокруг — насмешливые или огорченные лица, людям ты несимпатична — а все из за того, что ты не слушаешь советов своего лучшего "я". Ах, я бы и слушалась, но ничего не выходит: стоит мне стать серьезной и тихой, как все думают, что это притворство, и мне приходится спасаться шуткой. Я уж не говорю о своей семье, они сразу начинают подозревать, что я заболела, дают пилюли от головной боли, от нервов, щупают пульс и лоб — уж нет ли у меня жара, спрашивают, действовал ли желудок, а потом порицают меня за плохое настроение. И я не выдерживаю, я начинаю по настоящему капризничать, потом мне становится грустно, и наконец я выворачиваю сердце наизнанку, плохим наружу, а хорошим внутрь, и начинаю искать средства — стать такой, как мне хотелось бы, какой я могла бы стать, если бы... да, если бы не было на свете других людей...
Анна.
На этом дневник Анны обрывается.
4 августа «зеленая полиция» напала на «убежище», арестовала всех, кто там скрывался, вместе с Кралером и Коопхойсом, и увезла в немецкие и голландские концлагеря.
Гестапо разгромило «убежище». Среди старых книг, журналов и газет, брошенных как попало, Мип и Элли нашли дневник Анны. Кроме нескольких страниц дневник был напечатан полностью.
Из всех скрывавшихся вернулся только отец Анны. Кралер и Коопхойе вынесли множество лишений в голландских лагерях и возвратились к своим семьям.
Анна умерла в марте 1945 года в концлагере Берген Бельзен, за два месяца до освобождения Голландии.
По материалам журнала «МЫ».
Вторник, 2 мая 1944 г.
Милая Китти!
В субботу вечером я спросила Петера, не рассказать ли папе о нас, и Петер, слегка помявшись, сказал, что это правильно. Я обрадовалась — еще одно доказательство его внутренней чистоты. Спустившись вниз, я сразу пошла с отцом за водой и уже на лестнице сказала ему:
«Папа, ты, конечно, понимаешь, что, когда мы с Петером вместе, мы не сидим на расстоянии метра друг от друга. По твоему, это плохо?»
Отец ответил не сразу, а потом сказал:
«Нет, Анна, ничего плохого в этом нет, но все таки тут, когда живешь в такой близости, надо быть осторожнее».
Он еще что то говорил в таком же духе, и мы пошли наверх. А в воскресенье утром он позвал меня к себе и сказал:
«Анна, я еще раз все обдумал (тут я испугалась). Собственно говоря, здесь, в убежище, это не совсем хорошо. Я то считал, что вы с Петером просто товарищи. Петер в тебя влюблен?»
«Ни капельки!» — сказала я.
«Видишь ли Анна, ты знаешь, что я вас отлично понимаю, но ты должна быть сдержаннее, не слишком поощрять его. Не ходи наверх так часто. Мужчина в этих отношениях всегда активнее, женщина должна его сдерживать. Там, на свободе, дело другое. Там ты встречаешься с другими мальчиками и девочками, можешь гулять, заниматься спортом, вообще чем угодно. Но если вы тут слишком много времени будете проводить вместе, а потом тебе это перестанет нравиться, все будет гораздо сложнее. Вы же и так все время видите друг друга, почти постоянно. Будь осторожнее, Анна, не принимай ваши отношения всерьез».
«Да я и не принимаю, папа. И потом Петер — очень порядочный, хороший мальчик».
«Да, но характер у него неустойчивый, на него легко повлиять и в хорошую, и в дурную сторону. Надеюсь, ради него самого, что он останется хорошим, потому что в основном он порядочный человек».
Мы еще поговорили и условились, что отец поговорит и с Петером. В воскресенье, после обеда, когда мы сидели наверху, Петер спросил:
«А ты говорила с отцом, Анна?»
«Да, — сказала я, — я тебе все расскажу. Ничего плохого он не видит, но считает, что здесь, где мы живем в такой тесноте, между нами легко может произойти размолвка».
«Но мы же условились — не ссориться, и я твердо решил, что так и будет».
«Я тоже, Петер, но отец думал, что у нас все по другому, что мы просто товарищи. А по твоему, этого уже не может быть?»
«По моему, может. А по твоему?»
«И по моему, тоже. Я сказала отцу, что доверю тебе. И я по настоящему доверяю тебе, Петер, полностью доверяю, как папе, и я считаю, что ты достоин доверия, правда?»
«Надеюсь». (Тут он покраснел и смутился.)
«Я в тебя верю, верю, что у тебя хороший характер, что ты в жизни многого добьешься».
Мы говорили еще о многом другом, потом я сказала:
«Когда мы отсюда выйдем, тебе, наверное, и дела до меня не будет, правда?»
Он весь вспыхнул: «Нет, неправда, Анна! Ты не смеешь так обо мне думать!»
Тут меня позвали...
В понедельник Петер рассказал мне, что отец и с ним говорил.
«Твой отец считает, что из товарищеских отношений может вырасти влюбленность, но я ему сказал, что он может на нас положиться».
Теперь папа хочет, чтобы я меньше ходила по вечерам наверх, но я на это не согласна. И не только потому, что я люблю бывать у Петера, — я объяснила отцу, что доверяю Петеру. Да, я ему доверяю и хочу доказать это. А как же доказать, если я из недоверия буду сидеть внизу?
Нет, пойду к нему наверх!
Между тем драма с Дусселем кончилась. В субботу, за ужином, он произнес красивую, тщательно обдуманную речь по голландски. Наверное, Дуссель весь день готовил этот «урок». Его день рождения мы отпраздновали в воскресенье, очень тихо. От нас он получил бутылку вина урожая 1919 года, от ван Даанов (теперь они уже могли сделать ему подарок!) он получил банку пикулей и пакетик бритвенных лезвий, от Кралера — лимонный джем, от Мип — книгу и от Элли — горшок цветов. Он всем нам выдал по вареному яйцу.
Анна.
Четверг, 25 мая 1944 г.
Милая Китти!
Каждый день что нибудь случается! Сегодня утром арестовали нашего славного зеленщика — он прятал у себя в доме двух евреев. Для нас это тяжелый удар, и не только потому, что эти евреи стоят на краю гибели: нам страшно за этого бедного человека.
Весь мир сошел с ума. Порядочных людей отправляют в концлагеря, в тюрьмы, в одиночки, а над старыми и молодыми, над богатыми и бедными измываются подонки. Одни попадаются на том, что покупали на черном рынке, другие — на том, что скрывали евреев или подпольщиков. Никто не знает, что его ждет завтра. И для нас арест зеленщика — тяжелая потеря. Наши девушки не могут, да и не должны сами таскать картошку, и нам остается только одно — есть поменьше. Как нам это удается — я тебе напишу, во всяком случае — удовольствие слабое. Мама говорит, что по утрам никакого завтрака не будет, за обедом — хлеб и каша, вечером — жареная картошка, иногда — раза два в неделю салат или немного овощей и больше ничего. Значит, придется поголодать, но все не так страшно, как если бы нас обнаружили.
Анна.
Милая Китти!
Прошел мой день рождения. Мне исполнилось пятнадцать лет. Получила довольно много подарков: пять томов истории искусства Шпрингера, гарнитур белья, два пояса, носовой платок, две бутылки кефира, банку джема, пряник, учебник ботаники — от мамы с папой, браслет от Марго, еще одну книжку от ван Даанов, коробку биомальца от Дусселя, всякие сладости и тетрадки от Мип и Элли и — самое лучшее — книгу «Мария Тереза» и три ломтика настоящего сыра от Кралера. Петер подарил мне чудесный букетик роз, бедный мальчик так старался что нибудь для меня раздобыть, но ничего не нашел.
Высадка союзников идет отлично, несмотря на дрянную погоду, страшные штормы и ливни в открытом море.
Черчилль, Смэтс, Эйзенхауэр и Арнольд вчера посетили французские деревни, которые заняты и освобождены англичанами. Черчилль прибыл на торпедном катере, который обстреляли с берега. У этого человека, как у многих мужчин, совсем нет чувства страха! Даже завидно!
Отсюда, из нашего убежища, никак нельзя разобрать, какое настроение в Нидерландах, никак не раскусить. Безусловно, люди рады, что «инертная» Англия наконец взялась за дело. Надо бы хорошенько встряхнуть каждого, кто свысока смотрит на англичан, ругает английское правительство «старыми барами», называет Англию трусливой и вместе с тем ненавидит немцев. Может быть, если этих людей потрясти, их запутанные мозги снова встанут на место!
Анна.
Пятница, 21 июля 1944 г.
Милая Китти!
Опять проснулась надежда, опять наконец все хорошо! Да еще как хорошо! Невероятное известие! На Гитлера совершено покушение, и не каким нибудь «еврейским коммунистом» или «английским капиталистом», нет, это сделал генерал благородных немецких кровей, граф, да к тому же и молодой! «Небесное провидение» спасло фюреру жизнь, и, к сожалению, он отделался царапинами и пустячными ожогами. Убито несколько офицеров и генералов из его свиты, другие ранены. Виновник расстрелян. Вот доказательство, что многие генералы и офицеры сыты войной по горло и с наслаждением отправили бы Гитлера в тартарары. Они стремятся основать после смерти Гитлера военную диктатуру, потом заключить мир с союзниками, снова вооружиться и через двадцать лет опять начать войну. А может быть, провидение нарочно немножко задержало уничтожение Гитлера, потому что для союзников гораздо удобнее и выгоднее, если «чистокровные» германцы передерутся между собой и уничтожат друг дружку, тогда русским и англичанам останется меньше работы и они тем скорее смогут начать отстраивать свои города. Но пока что до этого не дошло, и я не хочу предвосхищать блистательное будущее. Но ты, наверное, поняла, что все, о чем я рассказываю, — трезвые факты, они обеими ногами стоят на реальной почве. В виде исключения я тут ничего не приплетаю про «возвышенные идеалы».
Кроме того, Гитлер был так любезен, что сообщил своему любимому и преданному народу о том, что с сегодняшнего дня все военные подчинены гестапо и что каждый солдат, узнавший, что его командир принимал участие в «подлом и низком покушении», может без дальнейших околичностей пристрелить его.
Вот это будет история! У Ганса Дампфа заболели ноги от беготни, его командир на него наорал. Ганс хватает винтовку, кричит: «Ты хотел убить фюрера, вот тебе за это!» Залп — и высокомерный командир, осмелившийся кричать на бедного солдатика, перешел в вечную жизнь (или в вечную смерть — как это говориться?). Дойдет до того, что господа офицеры со страху наделают в штаны и будут бояться даже пикнуть перед солдатами.
Ты поняла или я опять наболтала бог весть что? Ничего не поделаешь, я слишком счастлива, чтобы писать связно, при одной мысли, что в октябре я снова сяду за парту! О ля ля, да я сама только что писала: «Не хочу предвосхищать будущее!» Не сердись, не зря же меня называют «клубок противоречий»!
Анна.
Вторник, 1 августа 1944 г.
Милая Китти!
«Клубок противоречий»! Это последняя фраза последнего письма, и с нее начинаю сегодня. «Клубок противоречий» — ты можешь объяснить мне, что это значит? Что значит «противоречие»? Как многие другие слова, и это слово имеет двойной смысл: противоречие кому нибудь и противоречие внутреннее?
Первый смысл обычно означает: «не признавать мнения других людей, считать, что ты лучше всех все знаешь, всегда оставлять за собой последнее слово», — в общем, все те неприятные качества, которые приписывают мне. А второе никому не известно, это — личная тайна.
Однажды я тебе рассказывала, что у меня, в сущности, не одна душа, а две. В одной таится моя необузданная веселость, ироническое отношение ко всему, жизнерадостность и главное мое свойство — ко всему относиться легко. Под этим я понимаю вот что: не придавать значения флирту, поцелую, объятию, двусмысленной шутке. И эта душа во мне всегда наготове, она вытесняет другую, более прекрасную, чистую и глубокую. Но ту, хорошую сторону Анны никто не знает, потому так мало людей меня терпит.
Да, конечно, я веселый клоун на один вечер, а потом целый месяц никому не нужна. Совсем как для серьезных людей любовный фильм: просто развлечение, отдых на часок, то, что сразу забываешь, ни хорошее, ни плохое. Мне немного неприятно рассказывать тебе это, но почему не сказать, раз это правда? Моя легкомысленная, поверхностная душа всегда одолевает ту, глубокую, побеждает ее. Ты не представляешь себе, как часто я пыталась отодвинуть, парализовать, скрыть эту Анну, которая в конце концов составляет только половину того, что зовется Анной, но ничего не выходит, и я знаю почему.
Я боюсь, что все, кто меня знает такой, какой я всегда бываю, вдруг обнаружат, что у меня есть и другая сторона, гораздо лучше, гораздо добрее. Я боюсь, что надо мной станут насмехаться, назовут меня смешной и сентиментальной, не примут меня всерьез. Я привыкла, что ко мне относятся несерьезно, но к этому привыкла только «легкая» Анна, она может это вынести, а другая, «серьезная», слишком для этого слаба. И если я когда нибудь насильно вытаскиваю «хорошую» Анну на сцену, она съеживается, как растение «не тронь меня», и как только ей надо заговорить, она выпускает вместо себя Анну номер один и исчезает, прежде чем я успеваю опомниться.
И выходит, что та, «милая» Анна никогда не появляется на людях, но когда я одна, она главенствует. Я точно знаю, какой мне хочется быть, какая я есть... в душе, но, к сожалению, я такая только для себя самой. И, может быть — нет, даже наверняка, — это причина, почему я считаю, что я по натуре глубокая и скрытная, а другие — что я общительная и поверхностная. Внутри мне всегда указывает путь та, «чистая» и «хорошая» Анна, а внешне я просто веселая козочка попрыгунья.
И, как я уже говорила, я все чувствую не так, как говорю другим, поэтому обо мне и создалось мнение, что я бегаю за мальчишками, флиртую, всюду сую свой нос, зачитываюсь романами. И «веселая» Анна над этим смеется, дерзит, равнодушно пожимает плечами, делает вид, что ее это вовсе не касается. Но — увы! Та, другая, «тихая» Анна думает совсем иначе. И так как я с тобой абсолютно честна, то признаюсь: мне очень жаль, что я прилагаю неимоверные усилия, чтобы изменить себя, стать другой, но каждый раз мне приходится бороться с тем, что сильнее меня.
И все во мне плачет: "Видишь, вот что вышло: у тебя дурная репутация, вокруг — насмешливые или огорченные лица, людям ты несимпатична — а все из за того, что ты не слушаешь советов своего лучшего "я". Ах, я бы и слушалась, но ничего не выходит: стоит мне стать серьезной и тихой, как все думают, что это притворство, и мне приходится спасаться шуткой. Я уж не говорю о своей семье, они сразу начинают подозревать, что я заболела, дают пилюли от головной боли, от нервов, щупают пульс и лоб — уж нет ли у меня жара, спрашивают, действовал ли желудок, а потом порицают меня за плохое настроение. И я не выдерживаю, я начинаю по настоящему капризничать, потом мне становится грустно, и наконец я выворачиваю сердце наизнанку, плохим наружу, а хорошим внутрь, и начинаю искать средства — стать такой, как мне хотелось бы, какой я могла бы стать, если бы... да, если бы не было на свете других людей...
Анна.
На этом дневник Анны обрывается.
4 августа «зеленая полиция» напала на «убежище», арестовала всех, кто там скрывался, вместе с Кралером и Коопхойсом, и увезла в немецкие и голландские концлагеря.
Гестапо разгромило «убежище». Среди старых книг, журналов и газет, брошенных как попало, Мип и Элли нашли дневник Анны. Кроме нескольких страниц дневник был напечатан полностью.
Из всех скрывавшихся вернулся только отец Анны. Кралер и Коопхойе вынесли множество лишений в голландских лагерях и возвратились к своим семьям.
Анна умерла в марте 1945 года в концлагере Берген Бельзен, за два месяца до освобождения Голландии.
По материалам журнала «МЫ».
Дневник Тани Савичевой
Татья́на Никола́евна Са́вичева (25 января 1930, Ленинград — 1 июля 1944, Шатки, Горьковская область) — ленинградская школьница, которая с начала блокады Ленинграда начала вести дневник в записной книжке, оставшейся от её старшей сестры Нины. В этом дневнике всего 9 страниц и на шести из них даты смерти близких людей.
Биография
Таня Савичева родилась 25 января 1930 года в Ленинграде. Отцу Тани — Николаю Родионовичу — в годы НЭПа на 2-й линии Васильевского острова, дом 13 принадлежала булочная, а также кинотеатр «Совет» на углу Суворовского проспекта и 6-й Советской улицы. В булочной работали Николай Родионович, его жена Мария Игнатьевна и брат Дмитрий.
В 30-е годы Николай Савичев как нэпман стал «лишенцем», а в 1935 году семья Савичевых была выслана НКВД из Ленинграда. Через некоторое время семья смогла вернуться в город, однако Николай Родионович в ссылке заболел и умер в 1936 году в возрасте 52 лет. Высшее образование Савичевым, как детям «лишенца», было не получить.
Лето 1941 года Савичевы планировали провести за городом, однако нападение Германии на СССР разрушило их планы. Они решили остаться в городе и помогать армии.
Блокаду пережили только двое из четырех Таниных братьев и сестёр — сестра Нина и брат Михаил. Умерли — старшая сестра Женя и брат Леонид (Лёка в дневнике). Михаила в июне 1941 года отправили к тётке в Псковскую область на лето и он оказался на оккупированной территории. Нина работала зиму 1941-42 года на казарменном положении в Конструкторском бюро Невского машиностроительного завода и 28 февраля 1942 была эвакуирована из Ленинграда.
Сама Таня Савичева была эвакуирована из Ленинграда летом 1942 года в Шатковский район Горьковской области (ныне Нижегородской). Скончалась 1 июля 1944 в Шатковской районной больнице от туберкулёза кишечника.
Дневник Тани Савичевой
*28 декабря 1941 года. Женя умерла в 12 часов утра.
*Бабушка умерла 25 января 1942-го, в 3 часа дня.
*Лёка умер 17 марта в 5 часов утра.
*Дядя Вася умер 13 апреля в 2 часа ночи.
*Дядя Лёша 10 мая в 4 часа дня.
*Мама — 13 мая в 730 утра.
*Савичевы умерли.
*Умерли все.
*Осталась одна Таня.
Дневник Тани Савичевой фигурировал на Нюрнбергском процессе как один из обвинительных документов против нацистских преступников.
Сам дневник сегодня выставлен в музее истории Ленинграда, а его копия — в витрине одного из павильонов Пискарёвского мемориального кладбища.
Память
31 мая 1981 года на шатковском кладбище был открыт памятник — мраморное надгробие и стела с бронзовым барельефом (скульптор Холуева, архитекторы Гаврилов и Холуев). Рядом возведенная в 1975 году стела с барельефным портретом девочки и страничками из её дневника.
В память о Тане Савичевой её именем названа малая планета «2127 Таня», открытая в 1971 году советским астрономом Л. И. Черных.
Татья́на Никола́евна Са́вичева (25 января 1930, Ленинград — 1 июля 1944, Шатки, Горьковская область) — ленинградская школьница, которая с начала блокады Ленинграда начала вести дневник в записной книжке, оставшейся от её старшей сестры Нины. В этом дневнике всего 9 страниц и на шести из них даты смерти близких людей.
Биография
Таня Савичева родилась 25 января 1930 года в Ленинграде. Отцу Тани — Николаю Родионовичу — в годы НЭПа на 2-й линии Васильевского острова, дом 13 принадлежала булочная, а также кинотеатр «Совет» на углу Суворовского проспекта и 6-й Советской улицы. В булочной работали Николай Родионович, его жена Мария Игнатьевна и брат Дмитрий.
В 30-е годы Николай Савичев как нэпман стал «лишенцем», а в 1935 году семья Савичевых была выслана НКВД из Ленинграда. Через некоторое время семья смогла вернуться в город, однако Николай Родионович в ссылке заболел и умер в 1936 году в возрасте 52 лет. Высшее образование Савичевым, как детям «лишенца», было не получить.
Лето 1941 года Савичевы планировали провести за городом, однако нападение Германии на СССР разрушило их планы. Они решили остаться в городе и помогать армии.
Блокаду пережили только двое из четырех Таниных братьев и сестёр — сестра Нина и брат Михаил. Умерли — старшая сестра Женя и брат Леонид (Лёка в дневнике). Михаила в июне 1941 года отправили к тётке в Псковскую область на лето и он оказался на оккупированной территории. Нина работала зиму 1941-42 года на казарменном положении в Конструкторском бюро Невского машиностроительного завода и 28 февраля 1942 была эвакуирована из Ленинграда.
Сама Таня Савичева была эвакуирована из Ленинграда летом 1942 года в Шатковский район Горьковской области (ныне Нижегородской). Скончалась 1 июля 1944 в Шатковской районной больнице от туберкулёза кишечника.
Дневник Тани Савичевой
*28 декабря 1941 года. Женя умерла в 12 часов утра.
*Бабушка умерла 25 января 1942-го, в 3 часа дня.
*Лёка умер 17 марта в 5 часов утра.
*Дядя Вася умер 13 апреля в 2 часа ночи.
*Дядя Лёша 10 мая в 4 часа дня.
*Мама — 13 мая в 730 утра.
*Савичевы умерли.
*Умерли все.
*Осталась одна Таня.
Дневник Тани Савичевой фигурировал на Нюрнбергском процессе как один из обвинительных документов против нацистских преступников.
Сам дневник сегодня выставлен в музее истории Ленинграда, а его копия — в витрине одного из павильонов Пискарёвского мемориального кладбища.
Память
31 мая 1981 года на шатковском кладбище был открыт памятник — мраморное надгробие и стела с бронзовым барельефом (скульптор Холуева, архитекторы Гаврилов и Холуев). Рядом возведенная в 1975 году стела с барельефным портретом девочки и страничками из её дневника.
В память о Тане Савичевой её именем названа малая планета «2127 Таня», открытая в 1971 году советским астрономом Л. И. Черных.
Он летал штурманом на ПО - 2.
"...подъехал я к нему — расскажи о себе, как воевал, за какие подвиги удостоился звания Героя Советского союза.
Посмотрел он на меня, пошевелил усами (он в то время усы носил) и говорит: «Напиши что-нибудь, но только напиши обязательно, воевал честно». Что с него возьмешь. Разговор закончен.
Вот тогда я и решил написать в архив Министерства Обороны СССР.
Оттуда мне прислали наградной лист представления Марьина Ивана Ильича к званию Героя Советского Союза.
Хочу здесь его привести досконально. Люди должны знать.
«Гвардии старший лейтенант Марьин Иван Ильич, штурман звена 24 гвардейского бомбардировочного авиационного полка, 1922 года рождения, русский, член ВКП(б) с 1943 года, участник Отечественной войны с октября 1941 года по 9 мая 1945 года. Тов. Марьин И.И на фронте Великой Отечественной войны с октября 1941 года является активным участником разгрома немцев на дальних подступах к Москве и освобождении городов по которым проходил его фронт. Он героически выполнял боевые задания при взятии городов и крепостей Восточной Пруссии.
Боевой путь тов. Марьина на фронте Великой Отечественной войны украшают 650 успешных боевых вылетов, совершенных им на бомбометание войск и техники противника, на переброску боеприпасов партизанам в тыл врага, на разведку войск противника.
Всего за время войны тов. Марьин совершил 793 боевых вылета.
Из них в тыл врага к партизанам с посадкой — 51 вылет, без посадки — 44 вылета.
На разведку войск противника— 117 боевых вылетов.
На бомбометание опорных пунктов, крепостей, аэродромов, живой силы и техники противника — 581.
Во время совершенных 650 успешных боевых вылетов нанес следующий урон противнику:
1. Железнодорожных составов с горючим и боеприпасами — 4 эшелона.
2. Складов с боеприпасами - 8.
3. Железнодорожных мостов — 2.
4. Самолетов на аэродромах противника — 9.
5. Артиллерийских орудий — 76.
6. Железнодорожных станционных зданий — 39.
7. Автомашин — 86.
8. Прожекторов — 19.
9. Переправ — 1.
10. Отмечено прямых попаданий в железнодорожное полотно — 42.
11. Создано очагов пожаров — 97.
12. Произвел бомбометание целей — 30.
30 раз тов. Марьин возвращался с задания с поврежденным самолетом, дважды был ранен в воздухе.
Тов. Марьин отличался от всех штурманов в полку своей смелостью, самоотверженным и точным воплощением боевых приказов и заданий, разумной инициативой. Самые ответственные и трудные задания поручались тов. Марьину. Большую славу он заимел среди летного состава в борьбе с зенитными орудиями и средствами противника ночью и особенно с прожекторами. Всегда первым выходил на цель и освещал ее «САБами», поджигал, чем давал полную возможность свободно выходить на цель последующим экипажам.
Он популярен также в полку как воздушный снайпер. Если цель ему не удавалось поразить бомбами, он снижался до минимальной высоты и обстреливал ее из пулемета.
На сильно поврежденном самолете ПО-2 не прекращал выполнять задание, не бросался в панику, а спокойно и разумно выполнял свой боевой приказ. Даже будучи дважды ранен, он не выходил из боя, а настойчиво выполнял задание.
На протяжении всей войны он являл собою образец не только отважного штурмана, но и идеально дисциплинированного офицера. Он один из первых завоевал своими подвигами славу полку — высокое гвардейское звание.
Январь 1942 г. немцы создали прочный юхновский плацдарм на основной магистрали Москва—Варшава. Этот плацдарм питался боеприпасами из склада противника, расположенного в г. Климов — завод. Надо было уничтожить пункт противника, питающий плацдарм боеприпасами. Эта задача была поставлена полку. Сложность выполнения задачи заключалась в том, что цель была прикрыта 12-ю мощными прожекторами, 6-ю точками МЗА и мощной батареей зенитной артиллерии.
Казалось бы не под силу выполнить эту задачу беззащитному ПО-2.
Задача поставлена. Первым на задание вылетел тов. Марьин. Он взял максимальное количество «САБов». Климов — завод видно было даже с аэродрома, так как над ним стояло огромное количество прожек¬торов и зенитного огня. Зайдя на цель на большой высоте, планируя на приглушенном моторе тов. Марьин уточнил цель и сбросил первый «САБ», за ним второй. 12 прожекторов и ЗА стали ловить самолет Марьина.
Самолет был поврежден мелкокалиберным снарядом. Стало плохо слушаться управление самолета. Об этом сообщил тов. Марьину летчик, но отважный штурман продолжал выполнять боевое задание. Сбросил все «САБы», уточнил цель, сбросил «ФАБы», не попал, прибыл на аэродром, доложил командиру о вылете. Тов. Марьин торопился совершить повторный вылет, но техник доложил, что повреждено управление самолета, в плоскостях и фюзеляже обнаружено 26 пробоин.
Устранили дефект, на раненом самолете тов. Марьин совершил еще три вылета. На 4-ом вылете прямым попаданием он угодил в склад с боеприпасами. Взрыв мощной силы всю ночь сопровождался отдельными взрывами и пожарами и после этого все экипажи полка летали и добивали остатки цели, лишив про¬тивника базы с боеприпасами. Наши наземные части скоро ликвидировали юхновский плацдарм.
За Варшавским шоссе, по ту сторону линии фронта, в тылу врага действовал на 4-й Воздушно-Десантный корпус генерала Казанкина и партизанский полк Жабо. Радиосвязь с ними была прервана, но было известно, что у них на исходе источники питания раций.
Все площадки для посадки самолета ПО-2 были перехвачены противником. Действовала лишь площадка в районе дер. Леоново. Надо было найти эту площадку, произвести на ней посадку и доставить корпусу батареи для раций.
7 апреля 1942 года погода была нелетной не только для ночной авиации, но и для полета днем; облачность 10 баллов на 100 метров, дождь. Задачу надо выполнить во что бы то ни стало. Приказ гласил: «Доставить батареи независимо от погоды и потерь».
Задача сложная, очень тяжелая и в то же время очень почетная. Установить связь с корпусом, это решало судьбу намечавшейся операции. И эта задача была поставлена тов. Марьину. Патриот приступил к ее выполнению. На КП находились другие экипажи. Друзья тов. Марьина угрюмо провожали товарища в бой. Но не хотел он выдать своего волнения, что провожают его как бы на верную гибель. Самолет вылетел и через ураганный пулеметный огонь пробрался к району площадки, на которую он должен был совершить посадку. Но, увы, недалеко одна от другой оказались две площадки. Марьин сразу смекнул, что фрицы, разведав знаки на нашей площадке, выложили такие же знаки и у себя с целью посадить наши самолеты. Надо было определить, на какую из них садиться. Опыт отважного штурмана помог ему произвести посадку на свою площадку. Задача выполнена с честью. Марьин, выполнив боевой приказ командира, вернулся на аэродром, доставив нашему командованию ценные данные о положении корпуса Казанкина.
Командующий 49-й армией за самоотверженное выполнение боевого задания объявил тов. Марьину личную благодарность и наградил медалью «За отвагу».
На коммуникационной дороге через реку Осуга проходил мост. 2 ноября 1942 года была поставлена задача — уничтожить мост через реку Осуга. Мост был прикрыт 4-мя мощными прожекторами, 2-мя батареями ЗА и одной точкой МЗА. Тов. Марьин прибыл к цели, но здесь он увидел, в лучах прожекторов, как обстреливала зенитная батарея самолет его товарища.
Марьин принял решение выручить товарища. Зашел в район прожекторов, сбросил несколько «САБов», ослепив их и последние погасили лучи, сам же в это время из пулемета стал обстреливать точки ЗА. Выручив товарища, Марьин сам попал в прожектора и огонь ЗА. В фюзеляже за задней кабиной разорвался мелкокалиберный снаряд. Марьин был ранен в спину, но, не взирая на ранение, продолжал щупать мост. Последняя бомба разорвалась в центре моста. Мост был уничтожен. Врач сделал Марьину перевязку, но он убедительно просил не увозить его с аэродрома пока не прилетят последующие самолеты.
И только когда Марьин услышал подтверждение последующих экипажей, что мост через р. Осуга уничтожен, Марьин отправился в госпиталь.
12 марта 1943 года дневная разведка доложила, что на станцию Александрино прибыли эшелоны с горючим и боеприпасами. Но дневных бомбардировщиков посылать было нельзя, так как уже наступила темнота. Выполнение задачи выпало на долю ночников.
В ночь на 13 марта самолет тов. Марьина прибыл
к цели. Цель была сильно прикрыта ЗА. Подсветив «САБами» тов. Марьин обнаружил на станции много эшелонов, сбросил бомбы. Сильный взрыв и станция была охвачена пожаром. Пожар длился всю ночь. Дневная аэрофоторазведка подтвердила, что на станции были сожжены два эшелона.
Аэродром Воровское был занят противником, на нем базировались его истребители, которые мешали действиям нашей авиации. Аэродром был прикрыт восемью прожекторами, батареей ЗА, 6-ю точками МЗА и четырьмя крупнокалиберными зенитными пулеметами.
16 сентября 1943 года была исключительно сложная метеообстановка: облачность 8 баллов, Н—600—800 метров, сильная дымка.
Экипажу тов. Марьина была поставлена задача — найти аэродром, создать очаг пожара, чтобы дать возможность последующим экипажам точно бомбить аэродром.
Задача тыла была выполнена. Несмотря на то, что самолет тов. Марьина попал в прожектора, подвергаясь сильному обстрелу ЗА, сбросив «ЗАБы» тов. Марьин поджег самолет противника, на пожар вылетели все экипажи и бомбили аэродром. В эту ночь тов. Марьин сделал три боевых вылета. На третьем вылете был подбит МЗА. Повреждены элероны. Марьин, выполнив задание, благополучно произвел посадку на свой аэродром. В эту ночь тов. Марьин уничтожил три самолета противника.
Перед началом белорусской операции полк вел разведку линии обороны противника Витебск— Орша. На этом участке противник против них широко применил ночные истребители с прибором «Лихтенштейн» для ночной наводки на наши самолеты.В ночь на 5 марта тов. Марьину была поставлена задача произвести разведку на участке Минского шоссе и железной дороги Орша—Толочин. Между Толочином—Оршей тов. Марьин заметил перегруппировку сил противника, производимую на машинах и железной дороге. Но эта перегруппировка прикрывалась с воздуха истребителями противника.
На подходе к Толочину самолет тов. Марьина был атакован Ю-88, но Марьин продолжал вести разведку, маневрируя от самолета противника. Ю-88 сделал шесть заходов, на седьмом заходе атаковал самолет тов. Марьина и прямым попаданием мелкокалиберного снаряда ранил Марьина в левую щеку и правую руку. Летчик также был ранен, самолет поврежден — отказал руль поворота. Маневрируя от истребителей противника, Марьин попеременно с летчиком, довели самолет и благополучно произвели посадку на свой аэродром.
Героический боевой путь тов. Марьина в борьбе за освобождение родной земли от фашистской нечисти насыщен множеством боевых эпизодов, в которых тов. Марьин показал себя подлинным патриотом своей Родины. Своими героическими подвигами он увлекал весь линейный состав полка на самоотверженное выполнение боевых заданий.
Враг изгнан из пределов нашей Родины, была поставлена задача перед Красной Армией — добить фашистского зверя в его собственном логове. И тов. Марьин с честью приступил к выполнению этой священной задачи по разгрому врага в Восточной Пруссии.
Ориентировка ночью имеет свои особенности и требует немалого опыта и тренировки от штурман-ского состава. Особенно затруднительная ориентировка в осеннее и весеннее время, когда бывают сильные дымки в безымянную облачную ночь. При таких условиях земных ориентиров не видно. Восточная Пруссия отличается тем, что здесь резко меняется погода и это еще больше затрудняет полет ночью.
В начале Восточно-Прусской операции, в октябре 1944 года, полку была поставлена задача — бомбардировочными действиями препятствовать противнику в погрузке и выгрузке на железнодорожной станции Даркемен.
Погода была неустойчивой — сильная дымка препятствовала ведению ориентировки, трудно было найти цель. Тов. Марьину была поставлена задача — отыскать цель и освещать ее «САБами» с целью выхода на нее последующих экипажей. Тов. Марьин загрузился «САБами» и взял одну «ЗАБ-100». Долго он ходил, почти израсходовал все «САБы», но станцию так и не нашел. Тогда опытный штурман решил привлечь на себя внимание пулеметом. Он стал обстреливать из пулемета. В трех километрах от него включили два прожектора и стала постреливать зенитная артиллерия. Он пошел на прожектора, сбросил «САБ», под собою заметил железнодорожную станцию и после уточнения, эта станция оказалась его целью. Штурман готовился сбросить зажигалку на замеченный им эшелон, но в это время снаряд перебил лонжерон левой плоскости, машину бросило, как щепку. Летчик сообщил ему, что ранен в ногу. Марьин передал летчику: «Крепись, Саша! Мы сейчас покажем, заходи еще раз, если сможешь». Последним заходом Марьин зажег стоящий эшелон. К этому времени подоспели другие экипажи. В эту темную и, казалось бы нелетную ночь, Марьин совершил шесть боевых вылетов.
В тяжелые морозные ночи января 1945 года Марьин делал по шесть боевых вылетов на Кенигсберг. Техники на земле все время прогревали моторы, чтобы не заморозить их. За время Кенигсбергской операции враг уже выдохся и не мог оказывать большого сопротивления нашим воздушным силам, но здесь требовалось дать максимальное количество вылетов.
Инициатором максимального количества вылетов явился Марьин, он давал по двенадцать боевых вылетов в ночь, летал, не вылезая из кабины.
8 апреля 1945 г. добивали противника в центре Восточной Пруссии в городе и крепости Кенигсберг. Погода была нелетной, но выполнение задачи облегчалось большими пожарами в Кенигсберге.
Надо было выбить противника из одного района. Марьин вылетел выполнять задачу. Здесь он, на первом же вылете, взорвал склад боеприпасов, который горел и рвался всю ночь и день.
В эту ночь Марьин поставил рекорд: он совершил 13 боевых вылетов. Порт Пиллау был сильно прикрыт зенитными средствами — 12 мощных прожекторов почти все время стояли в зените. Снаряды не переставали рваться в воздухе, когда бомбили его ночные бастионы. Наши летчики говорили, что на крошке ПО-2 не подойти к порту.
18 апреля 1945 года полку поставлена задача — бомбить отходящие суда в порту Пиллау. Марьин был выделен для борьбы с прожекторами. Он брал с собой максимальное количество светилок и мелкие осколочные бомбы. Заходя на прожектор, он сбрасывал пару «САБов», затем «БАС» и прожектор переставал действовать. Так в течение ночи он методично гасил прожектора, совершил в эту ночь 11 боевых вылетов. В последующие ночи порт бомбили безнаказанно.
За совершение 650 успешных боевых вылетов и проявленный при этом героизм, представляю тов. Марьина к высшей правительственной награде, присвоения ему звания Герой Советского Союза.
Представление было подписано командиром полка и заверено Маршалом Советского Союза Тимошенко. Где было сказано: «Достоин присвоения звания Героя Советского Союза».
Присвоено звание Герой Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая звезда» — Указ от 15 мая 1946 года.
Основание: Ф-33, оп. 793756, д. 30, л. 142—146.
Верно:
начальник архивохранилища майор /Карков/.
10 марта 1964 года — опись 793756.
Вот это и есть документ, который пришел из Архива Министерства Обороны.
Вот тебе и Ваня — «Честно воевал».
Да не только честно, у меня слов не было, когда я его прочитал. Такие как Иван, как Боря Изметьев, Гриша Лунегов, Алеша Борич, которые сражались с врагом «не жалея живота своего» — и есть наш народ — гордый, смелый и мужественный, который не даст в обиду свое Отечество. Из простых незаметных ребят выходили Герои. Вот это и есть любовь к своей Родине.
Если бы все знали, как я горд был, что это написано о моем друге, близком человеке. Сколько
нужно иметь мужества, смелости, чтобы брать огонь на себя, идти впереди всех и обеспечивать полку выполнение задания. Я горд и сейчас. Горд, что Марьин Ваня был простой красноуфимский парень, пишу был, потому что сейчас его уже нет с нами. Он умер 31 января 1999 года, похоронен с воинскими почестями Героя в Москве.
Снимите шапки, поклонитесь и помните — он был достоин этого."
Н.С. Жужин. Корни. г.Красноуфимск. 2006. - 336 с.
"...подъехал я к нему — расскажи о себе, как воевал, за какие подвиги удостоился звания Героя Советского союза.
Посмотрел он на меня, пошевелил усами (он в то время усы носил) и говорит: «Напиши что-нибудь, но только напиши обязательно, воевал честно». Что с него возьмешь. Разговор закончен.
Вот тогда я и решил написать в архив Министерства Обороны СССР.
Оттуда мне прислали наградной лист представления Марьина Ивана Ильича к званию Героя Советского Союза.
Хочу здесь его привести досконально. Люди должны знать.
«Гвардии старший лейтенант Марьин Иван Ильич, штурман звена 24 гвардейского бомбардировочного авиационного полка, 1922 года рождения, русский, член ВКП(б) с 1943 года, участник Отечественной войны с октября 1941 года по 9 мая 1945 года. Тов. Марьин И.И на фронте Великой Отечественной войны с октября 1941 года является активным участником разгрома немцев на дальних подступах к Москве и освобождении городов по которым проходил его фронт. Он героически выполнял боевые задания при взятии городов и крепостей Восточной Пруссии.
Боевой путь тов. Марьина на фронте Великой Отечественной войны украшают 650 успешных боевых вылетов, совершенных им на бомбометание войск и техники противника, на переброску боеприпасов партизанам в тыл врага, на разведку войск противника.
Всего за время войны тов. Марьин совершил 793 боевых вылета.
Из них в тыл врага к партизанам с посадкой — 51 вылет, без посадки — 44 вылета.
На разведку войск противника— 117 боевых вылетов.
На бомбометание опорных пунктов, крепостей, аэродромов, живой силы и техники противника — 581.
Во время совершенных 650 успешных боевых вылетов нанес следующий урон противнику:
1. Железнодорожных составов с горючим и боеприпасами — 4 эшелона.
2. Складов с боеприпасами - 8.
3. Железнодорожных мостов — 2.
4. Самолетов на аэродромах противника — 9.
5. Артиллерийских орудий — 76.
6. Железнодорожных станционных зданий — 39.
7. Автомашин — 86.
8. Прожекторов — 19.
9. Переправ — 1.
10. Отмечено прямых попаданий в железнодорожное полотно — 42.
11. Создано очагов пожаров — 97.
12. Произвел бомбометание целей — 30.
30 раз тов. Марьин возвращался с задания с поврежденным самолетом, дважды был ранен в воздухе.
Тов. Марьин отличался от всех штурманов в полку своей смелостью, самоотверженным и точным воплощением боевых приказов и заданий, разумной инициативой. Самые ответственные и трудные задания поручались тов. Марьину. Большую славу он заимел среди летного состава в борьбе с зенитными орудиями и средствами противника ночью и особенно с прожекторами. Всегда первым выходил на цель и освещал ее «САБами», поджигал, чем давал полную возможность свободно выходить на цель последующим экипажам.
Он популярен также в полку как воздушный снайпер. Если цель ему не удавалось поразить бомбами, он снижался до минимальной высоты и обстреливал ее из пулемета.
На сильно поврежденном самолете ПО-2 не прекращал выполнять задание, не бросался в панику, а спокойно и разумно выполнял свой боевой приказ. Даже будучи дважды ранен, он не выходил из боя, а настойчиво выполнял задание.
На протяжении всей войны он являл собою образец не только отважного штурмана, но и идеально дисциплинированного офицера. Он один из первых завоевал своими подвигами славу полку — высокое гвардейское звание.
Январь 1942 г. немцы создали прочный юхновский плацдарм на основной магистрали Москва—Варшава. Этот плацдарм питался боеприпасами из склада противника, расположенного в г. Климов — завод. Надо было уничтожить пункт противника, питающий плацдарм боеприпасами. Эта задача была поставлена полку. Сложность выполнения задачи заключалась в том, что цель была прикрыта 12-ю мощными прожекторами, 6-ю точками МЗА и мощной батареей зенитной артиллерии.
Казалось бы не под силу выполнить эту задачу беззащитному ПО-2.
Задача поставлена. Первым на задание вылетел тов. Марьин. Он взял максимальное количество «САБов». Климов — завод видно было даже с аэродрома, так как над ним стояло огромное количество прожек¬торов и зенитного огня. Зайдя на цель на большой высоте, планируя на приглушенном моторе тов. Марьин уточнил цель и сбросил первый «САБ», за ним второй. 12 прожекторов и ЗА стали ловить самолет Марьина.
Самолет был поврежден мелкокалиберным снарядом. Стало плохо слушаться управление самолета. Об этом сообщил тов. Марьину летчик, но отважный штурман продолжал выполнять боевое задание. Сбросил все «САБы», уточнил цель, сбросил «ФАБы», не попал, прибыл на аэродром, доложил командиру о вылете. Тов. Марьин торопился совершить повторный вылет, но техник доложил, что повреждено управление самолета, в плоскостях и фюзеляже обнаружено 26 пробоин.
Устранили дефект, на раненом самолете тов. Марьин совершил еще три вылета. На 4-ом вылете прямым попаданием он угодил в склад с боеприпасами. Взрыв мощной силы всю ночь сопровождался отдельными взрывами и пожарами и после этого все экипажи полка летали и добивали остатки цели, лишив про¬тивника базы с боеприпасами. Наши наземные части скоро ликвидировали юхновский плацдарм.
За Варшавским шоссе, по ту сторону линии фронта, в тылу врага действовал на 4-й Воздушно-Десантный корпус генерала Казанкина и партизанский полк Жабо. Радиосвязь с ними была прервана, но было известно, что у них на исходе источники питания раций.
Все площадки для посадки самолета ПО-2 были перехвачены противником. Действовала лишь площадка в районе дер. Леоново. Надо было найти эту площадку, произвести на ней посадку и доставить корпусу батареи для раций.
7 апреля 1942 года погода была нелетной не только для ночной авиации, но и для полета днем; облачность 10 баллов на 100 метров, дождь. Задачу надо выполнить во что бы то ни стало. Приказ гласил: «Доставить батареи независимо от погоды и потерь».
Задача сложная, очень тяжелая и в то же время очень почетная. Установить связь с корпусом, это решало судьбу намечавшейся операции. И эта задача была поставлена тов. Марьину. Патриот приступил к ее выполнению. На КП находились другие экипажи. Друзья тов. Марьина угрюмо провожали товарища в бой. Но не хотел он выдать своего волнения, что провожают его как бы на верную гибель. Самолет вылетел и через ураганный пулеметный огонь пробрался к району площадки, на которую он должен был совершить посадку. Но, увы, недалеко одна от другой оказались две площадки. Марьин сразу смекнул, что фрицы, разведав знаки на нашей площадке, выложили такие же знаки и у себя с целью посадить наши самолеты. Надо было определить, на какую из них садиться. Опыт отважного штурмана помог ему произвести посадку на свою площадку. Задача выполнена с честью. Марьин, выполнив боевой приказ командира, вернулся на аэродром, доставив нашему командованию ценные данные о положении корпуса Казанкина.
Командующий 49-й армией за самоотверженное выполнение боевого задания объявил тов. Марьину личную благодарность и наградил медалью «За отвагу».
На коммуникационной дороге через реку Осуга проходил мост. 2 ноября 1942 года была поставлена задача — уничтожить мост через реку Осуга. Мост был прикрыт 4-мя мощными прожекторами, 2-мя батареями ЗА и одной точкой МЗА. Тов. Марьин прибыл к цели, но здесь он увидел, в лучах прожекторов, как обстреливала зенитная батарея самолет его товарища.
Марьин принял решение выручить товарища. Зашел в район прожекторов, сбросил несколько «САБов», ослепив их и последние погасили лучи, сам же в это время из пулемета стал обстреливать точки ЗА. Выручив товарища, Марьин сам попал в прожектора и огонь ЗА. В фюзеляже за задней кабиной разорвался мелкокалиберный снаряд. Марьин был ранен в спину, но, не взирая на ранение, продолжал щупать мост. Последняя бомба разорвалась в центре моста. Мост был уничтожен. Врач сделал Марьину перевязку, но он убедительно просил не увозить его с аэродрома пока не прилетят последующие самолеты.
И только когда Марьин услышал подтверждение последующих экипажей, что мост через р. Осуга уничтожен, Марьин отправился в госпиталь.
12 марта 1943 года дневная разведка доложила, что на станцию Александрино прибыли эшелоны с горючим и боеприпасами. Но дневных бомбардировщиков посылать было нельзя, так как уже наступила темнота. Выполнение задачи выпало на долю ночников.
В ночь на 13 марта самолет тов. Марьина прибыл
к цели. Цель была сильно прикрыта ЗА. Подсветив «САБами» тов. Марьин обнаружил на станции много эшелонов, сбросил бомбы. Сильный взрыв и станция была охвачена пожаром. Пожар длился всю ночь. Дневная аэрофоторазведка подтвердила, что на станции были сожжены два эшелона.
Аэродром Воровское был занят противником, на нем базировались его истребители, которые мешали действиям нашей авиации. Аэродром был прикрыт восемью прожекторами, батареей ЗА, 6-ю точками МЗА и четырьмя крупнокалиберными зенитными пулеметами.
16 сентября 1943 года была исключительно сложная метеообстановка: облачность 8 баллов, Н—600—800 метров, сильная дымка.
Экипажу тов. Марьина была поставлена задача — найти аэродром, создать очаг пожара, чтобы дать возможность последующим экипажам точно бомбить аэродром.
Задача тыла была выполнена. Несмотря на то, что самолет тов. Марьина попал в прожектора, подвергаясь сильному обстрелу ЗА, сбросив «ЗАБы» тов. Марьин поджег самолет противника, на пожар вылетели все экипажи и бомбили аэродром. В эту ночь тов. Марьин сделал три боевых вылета. На третьем вылете был подбит МЗА. Повреждены элероны. Марьин, выполнив задание, благополучно произвел посадку на свой аэродром. В эту ночь тов. Марьин уничтожил три самолета противника.
Перед началом белорусской операции полк вел разведку линии обороны противника Витебск— Орша. На этом участке противник против них широко применил ночные истребители с прибором «Лихтенштейн» для ночной наводки на наши самолеты.В ночь на 5 марта тов. Марьину была поставлена задача произвести разведку на участке Минского шоссе и железной дороги Орша—Толочин. Между Толочином—Оршей тов. Марьин заметил перегруппировку сил противника, производимую на машинах и железной дороге. Но эта перегруппировка прикрывалась с воздуха истребителями противника.
На подходе к Толочину самолет тов. Марьина был атакован Ю-88, но Марьин продолжал вести разведку, маневрируя от самолета противника. Ю-88 сделал шесть заходов, на седьмом заходе атаковал самолет тов. Марьина и прямым попаданием мелкокалиберного снаряда ранил Марьина в левую щеку и правую руку. Летчик также был ранен, самолет поврежден — отказал руль поворота. Маневрируя от истребителей противника, Марьин попеременно с летчиком, довели самолет и благополучно произвели посадку на свой аэродром.
Героический боевой путь тов. Марьина в борьбе за освобождение родной земли от фашистской нечисти насыщен множеством боевых эпизодов, в которых тов. Марьин показал себя подлинным патриотом своей Родины. Своими героическими подвигами он увлекал весь линейный состав полка на самоотверженное выполнение боевых заданий.
Враг изгнан из пределов нашей Родины, была поставлена задача перед Красной Армией — добить фашистского зверя в его собственном логове. И тов. Марьин с честью приступил к выполнению этой священной задачи по разгрому врага в Восточной Пруссии.
Ориентировка ночью имеет свои особенности и требует немалого опыта и тренировки от штурман-ского состава. Особенно затруднительная ориентировка в осеннее и весеннее время, когда бывают сильные дымки в безымянную облачную ночь. При таких условиях земных ориентиров не видно. Восточная Пруссия отличается тем, что здесь резко меняется погода и это еще больше затрудняет полет ночью.
В начале Восточно-Прусской операции, в октябре 1944 года, полку была поставлена задача — бомбардировочными действиями препятствовать противнику в погрузке и выгрузке на железнодорожной станции Даркемен.
Погода была неустойчивой — сильная дымка препятствовала ведению ориентировки, трудно было найти цель. Тов. Марьину была поставлена задача — отыскать цель и освещать ее «САБами» с целью выхода на нее последующих экипажей. Тов. Марьин загрузился «САБами» и взял одну «ЗАБ-100». Долго он ходил, почти израсходовал все «САБы», но станцию так и не нашел. Тогда опытный штурман решил привлечь на себя внимание пулеметом. Он стал обстреливать из пулемета. В трех километрах от него включили два прожектора и стала постреливать зенитная артиллерия. Он пошел на прожектора, сбросил «САБ», под собою заметил железнодорожную станцию и после уточнения, эта станция оказалась его целью. Штурман готовился сбросить зажигалку на замеченный им эшелон, но в это время снаряд перебил лонжерон левой плоскости, машину бросило, как щепку. Летчик сообщил ему, что ранен в ногу. Марьин передал летчику: «Крепись, Саша! Мы сейчас покажем, заходи еще раз, если сможешь». Последним заходом Марьин зажег стоящий эшелон. К этому времени подоспели другие экипажи. В эту темную и, казалось бы нелетную ночь, Марьин совершил шесть боевых вылетов.
В тяжелые морозные ночи января 1945 года Марьин делал по шесть боевых вылетов на Кенигсберг. Техники на земле все время прогревали моторы, чтобы не заморозить их. За время Кенигсбергской операции враг уже выдохся и не мог оказывать большого сопротивления нашим воздушным силам, но здесь требовалось дать максимальное количество вылетов.
Инициатором максимального количества вылетов явился Марьин, он давал по двенадцать боевых вылетов в ночь, летал, не вылезая из кабины.
8 апреля 1945 г. добивали противника в центре Восточной Пруссии в городе и крепости Кенигсберг. Погода была нелетной, но выполнение задачи облегчалось большими пожарами в Кенигсберге.
Надо было выбить противника из одного района. Марьин вылетел выполнять задачу. Здесь он, на первом же вылете, взорвал склад боеприпасов, который горел и рвался всю ночь и день.
В эту ночь Марьин поставил рекорд: он совершил 13 боевых вылетов. Порт Пиллау был сильно прикрыт зенитными средствами — 12 мощных прожекторов почти все время стояли в зените. Снаряды не переставали рваться в воздухе, когда бомбили его ночные бастионы. Наши летчики говорили, что на крошке ПО-2 не подойти к порту.
18 апреля 1945 года полку поставлена задача — бомбить отходящие суда в порту Пиллау. Марьин был выделен для борьбы с прожекторами. Он брал с собой максимальное количество светилок и мелкие осколочные бомбы. Заходя на прожектор, он сбрасывал пару «САБов», затем «БАС» и прожектор переставал действовать. Так в течение ночи он методично гасил прожектора, совершил в эту ночь 11 боевых вылетов. В последующие ночи порт бомбили безнаказанно.
За совершение 650 успешных боевых вылетов и проявленный при этом героизм, представляю тов. Марьина к высшей правительственной награде, присвоения ему звания Герой Советского Союза.
Представление было подписано командиром полка и заверено Маршалом Советского Союза Тимошенко. Где было сказано: «Достоин присвоения звания Героя Советского Союза».
Присвоено звание Герой Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая звезда» — Указ от 15 мая 1946 года.
Основание: Ф-33, оп. 793756, д. 30, л. 142—146.
Верно:
начальник архивохранилища майор /Карков/.
10 марта 1964 года — опись 793756.
Вот это и есть документ, который пришел из Архива Министерства Обороны.
Вот тебе и Ваня — «Честно воевал».
Да не только честно, у меня слов не было, когда я его прочитал. Такие как Иван, как Боря Изметьев, Гриша Лунегов, Алеша Борич, которые сражались с врагом «не жалея живота своего» — и есть наш народ — гордый, смелый и мужественный, который не даст в обиду свое Отечество. Из простых незаметных ребят выходили Герои. Вот это и есть любовь к своей Родине.
Если бы все знали, как я горд был, что это написано о моем друге, близком человеке. Сколько
нужно иметь мужества, смелости, чтобы брать огонь на себя, идти впереди всех и обеспечивать полку выполнение задания. Я горд и сейчас. Горд, что Марьин Ваня был простой красноуфимский парень, пишу был, потому что сейчас его уже нет с нами. Он умер 31 января 1999 года, похоронен с воинскими почестями Героя в Москве.
Снимите шапки, поклонитесь и помните — он был достоин этого."
Н.С. Жужин. Корни. г.Красноуфимск. 2006. - 336 с.
ПРО ВОЙНУ
В телевизоре – кино,
За деревней небо.
Самокруткою дымит
На крылечке деда.
Я кричу ему - пойдём,
Наши наступают!
Почему-то ничего
Дед не отвечает.
В телевизоре – кино,
За деревней небо.
Дважды ранен, не убит,
На крылечке - деда.
1981
В телевизоре – кино,
За деревней небо.
Самокруткою дымит
На крылечке деда.
Я кричу ему - пойдём,
Наши наступают!
Почему-то ничего
Дед не отвечает.
В телевизоре – кино,
За деревней небо.
Дважды ранен, не убит,
На крылечке - деда.
1981
http://www.youtube.com/watch?v=vl4MUg5dgQ0...feature=related
Наткнулся, думаю подойдет сюда:
Here i am standing, darkness all around
Thinking of past, taking my last breath, the air is cold as ice
No one close to hear my voice
Did not leave me with a choice
Heaven will you wait for me
Will i find a way, will i find a place
Will you let me go in peace
Will i find a way to the other side
Sad are memories from the life i lived
Cannot go on, cannot go further
It has to end right here
For the things that i have done
All the girls i lost and won
Let me rest in peace at last
Will i find a way, will i find a place
Will you let me go in peace
Leave behind those dark days
Now i ask again, will you hear my cries
Then you realise why oh why
I must find a way to the other side
Hear them whisper calling out my name
The sentence is set, the hammer has fallen
I have paid the price
Sad to realise too late, death was meant to be my fate
All this pain will follow me
Will i find a way, will i find a place
Will you let me go in peace
Leave behind those dark days
Now i ask again, will you hear my cries
Then you realise why oh why
I must find a way to the other side
Наткнулся, думаю подойдет сюда:
Here i am standing, darkness all around
Thinking of past, taking my last breath, the air is cold as ice
No one close to hear my voice
Did not leave me with a choice
Heaven will you wait for me
Will i find a way, will i find a place
Will you let me go in peace
Will i find a way to the other side
Sad are memories from the life i lived
Cannot go on, cannot go further
It has to end right here
For the things that i have done
All the girls i lost and won
Let me rest in peace at last
Will i find a way, will i find a place
Will you let me go in peace
Leave behind those dark days
Now i ask again, will you hear my cries
Then you realise why oh why
I must find a way to the other side
Hear them whisper calling out my name
The sentence is set, the hammer has fallen
I have paid the price
Sad to realise too late, death was meant to be my fate
All this pain will follow me
Will i find a way, will i find a place
Will you let me go in peace
Leave behind those dark days
Now i ask again, will you hear my cries
Then you realise why oh why
I must find a way to the other side
Я стою в темноте
С думами о прошлом уносится мой последний вздох, воздух холоден как лед
Нет никого рядом, чтобы услышать мой голос
Выбора нет.
Небо, дождешься ли ты меня.
Найдется ли мне путь, найдется ли мне место
Отпустишь ли ты меня с миром
Найду ли я дорогу на ту сторону...
Грусть в моих воспоминаниях о жизни
не проходит, пути вперед нет
Все должно окончится здесь
За все то, что я совершил
Женщины которых я завоевал и потерял
Дайте мне покоится с миром наконец
Найдется ли мне путь, найдется ли мне место
Отпустишь ли ты меня с миром
Найду ли я дорогу на ту сторону...
Оставив позади эти черные дни
Я спрашиваю снова: услышишь ли ты мой крик?
Ведь тогда ты поймешь почему
Мне нужно найти дорогу на ту сторону
Слышу как они шепчут мое имя
Приговор вынесен. молот ударил
Я заплатил цену
Грустно, что я слишком поздно понял - смерть была моей судьбой
И вся эта боль уйдет со мной
Найдется ли мне путь, найдется ли мне место
Отпустишь ли ты меня с миром
Найду ли я дорогу на ту сторону...
Оставив позади эти черные дни
Я спрашиваю снова: услышишь ли ты мой крик?
Ведь тогда ты поймешь почему
Мне нужно найти дорогу на ту сторону
С думами о прошлом уносится мой последний вздох, воздух холоден как лед
Нет никого рядом, чтобы услышать мой голос
Выбора нет.
Небо, дождешься ли ты меня.
Найдется ли мне путь, найдется ли мне место
Отпустишь ли ты меня с миром
Найду ли я дорогу на ту сторону...
Грусть в моих воспоминаниях о жизни
не проходит, пути вперед нет
Все должно окончится здесь
За все то, что я совершил
Женщины которых я завоевал и потерял
Дайте мне покоится с миром наконец
Найдется ли мне путь, найдется ли мне место
Отпустишь ли ты меня с миром
Найду ли я дорогу на ту сторону...
Оставив позади эти черные дни
Я спрашиваю снова: услышишь ли ты мой крик?
Ведь тогда ты поймешь почему
Мне нужно найти дорогу на ту сторону
Слышу как они шепчут мое имя
Приговор вынесен. молот ударил
Я заплатил цену
Грустно, что я слишком поздно понял - смерть была моей судьбой
И вся эта боль уйдет со мной
Найдется ли мне путь, найдется ли мне место
Отпустишь ли ты меня с миром
Найду ли я дорогу на ту сторону...
Оставив позади эти черные дни
Я спрашиваю снова: услышишь ли ты мой крик?
Ведь тогда ты поймешь почему
Мне нужно найти дорогу на ту сторону
Письмо солдата Второй мировой войны дошло спустя 64 года
Письмо, написанное британским военнослужащим в годы Второй мировой войны, было доставлено по адресу назначения спустя 64 года после отправки, передает телерадиокорпорация BBC.
Оформленное на двух страницах послание было отправлено в Великобританию Чарльзом Флемингом, проходившим военную службу в Италии. Письмо было адресовано его матери.
По словам представителя британской Королевской почты, причиной такой долгой доставки могло быть то, что письмо продолжительное время находилось вне поля зрения ведомства, а затем его кто-то вновь отправил адресату, передает «Интерфакс».
Письмо, написанное британским военнослужащим в годы Второй мировой войны, было доставлено по адресу назначения спустя 64 года после отправки, передает телерадиокорпорация BBC.
Оформленное на двух страницах послание было отправлено в Великобританию Чарльзом Флемингом, проходившим военную службу в Италии. Письмо было адресовано его матери.
По словам представителя британской Королевской почты, причиной такой долгой доставки могло быть то, что письмо продолжительное время находилось вне поля зрения ведомства, а затем его кто-то вновь отправил адресату, передает «Интерфакс».
Ксения Симонова "Реквием из песка"
За полночь, уже в субботу 27 июня 2009 года закончилось грандиозное шоу "Україна має талант!". Первое место по праву досталось талантливой девушке из Евпатории Ксении Симоновой, которая удивила всех песочной анимацией.
"Номер мы готовили к 9-м мая, в честь открытия мемориала Красная горка в Евпатории. На том месте были расстреляны 12,5 тысячи местных жителей. Так что он был прочувствован мною, как и вся жизнь этого города. Там были расстреляны наши земляки. Никакого расчета там не было. Просто хочется, чтобы об этом событии помнили и знали."
За полночь, уже в субботу 27 июня 2009 года закончилось грандиозное шоу "Україна має талант!". Первое место по праву досталось талантливой девушке из Евпатории Ксении Симоновой, которая удивила всех песочной анимацией.
"Номер мы готовили к 9-м мая, в честь открытия мемориала Красная горка в Евпатории. На том месте были расстреляны 12,5 тысячи местных жителей. Так что он был прочувствован мною, как и вся жизнь этого города. Там были расстреляны наши земляки. Никакого расчета там не было. Просто хочется, чтобы об этом событии помнили и знали."
Американский форум: «Цветные фотографии советских солдат во Второй Мировой»
RussianScientists
Вот некоторые очень хорошие цветные фотографии советских солдат в действии во время Второй Мировой Войны. Их оружие видно на этих фотографиях так, как никогда прежде.
mpriebe81
Абсолютно замечательные картинки, спасибо Scientists что нашёл такой пост! Мне особенно понравились фотки танков, и снежные «камки», классная штука, и ничего такого я прежде не видел В ЦВЕТЕ. Удивительно!
ConspiracySquid7
НИЧЕГО СЕБЕ!! Невероятные фотки. Я ржал над солдатом в огромных смешных снежных ботах. Сцены просто дух захватывают.
Orwells Ghost
Замечательная находка! Я особенно ищу фото женщин-солдат. При всей отсталости и ужасных историях о жизни в СССР, нужно признать, что в некоторых моментах они нас опережали.
Dimitri Dzengalshlevi
Цветные фотографии определённо меняют взгляд на ту войну. Интересно, как люди видели бы современные войны, если бы они были сфотографированы в чёрно-белом цвете.
Silcone Synapse
Превосходные фотографии.
У сайта englishrussia частенько проскальзывают такие отличные посты с фотками. Помню пост полноцветных фото о России столетней давности. Это заслуживает того, чтобы навещать его время от времени.
tomcat ha
Прямо как живые... И в то же время это делает их ещё более невероятными.
maintainright
Это похоже не настоящие цветные фотографии, а отредактированные недавно, чтобы добавить цвет.
Chevalerous
Спасибо друг!
Очень яркие и красивые фотографии!
Удивительно видеть русские фотографии Второй Мировой в цвете!
“EnglishRussia”, США - 01 октября 2009 г.
“Soviet Soldiers at World War 2 in Color”
Я Помню 
I Remember
I RememberПопов Николай Васильевич
Я родился 17 апреля 1924 г. в г. Камышлове Свердловской области. Родители мои были простыми рабочими, отец умер, когда мне пять лет исполнилось, мы жили с матерью, нас было трое братьев, я средний. Я учился в свердловской насоновской школе, окончил 7 классов. В конце 1940 г. меня послали на курсы трактористов, которые я закончил зимой 1941 г. Работал рядом с городом, тракторов тогда было очень мало, труд наш ценился. Осенью 1940 г. моих родственников, демобилизованных из армии, стали вызывать в военкомат на переподготовку. Зимой с 1940 на 1941 г. они уходили, и большинство потом не вернулось с фронта. Уже было тревожное ощущение, что-то предвиделось. 22 июня 1941 г. я как раз был на улице, и по радио объявили о начале войны, еще никто не знал ничего. Во второй половине дня объявили: "Внимание! Внимание! Особое сообщение!" и все сразу прислушались, выступал Молотов. Выяснилось, что фашисты вероломно напали на Советский Союз.
После 22 июня началась мобилизация, кто-то добровольно шел, кого-то вызывали в военкоматы и отправляли на фронт. Я продолжал работать, со мной присыпщиком работала уже девушка, в конце 1941 г. мы подготовили наши трактора к следующему, 1942 г. на МТС, машинотракторных станциях. Тогда специальных мастерских не было, сами, кто работал, тот и ремонтировал. А потом в 1942 г. по весне наша бригада выехала в поле, в конце мая мой меньший брат прибегает к нам на полевой стан, и приносит повестку в военкомат. Явиться надо было на 9.00 утра, а он в поле пришел только к обеду. Я загнал трактор на полевой стан, бригадира не было, умылся в ближайшей речушке, и быстренько домой, дома мать уже знала о повестке. Быстренько переоделся и прихожу в военкомат, где-то уже после обеда. А на меня там как напустились, ты, дескать, дезертир, в армию не хочешь идти, мы тебя под трибунал отдадим, я говорю: "Я же не знал! Был на работе" Они поуспокоились, отправили на медкомиссию. Я сразу зашел, там несколько врачей сидело, разделся, меня спрашивают: "На что обижаешься?" Я ведь молодой был, говорю: "Да ни на что я не обижаюсь!" Быстренько посмотрели, сказали, годен. А там, в военкомат уже приехало много молодежи, вызвали со всего района, во дворе стояли. Я до дому сходил, на 20.00 надо было уже в военкомат с вещами. Из военкомата до станции привели, на поезд посадили и утром мы приехали в Свердловск, в облвоенкомат. Привели, сказали располагаться, а негде было, ночь провели на земле. Утром начали нас распределять: кого в училище, кого сразу формировали и в расположенную там же в городе воинскую часть направляли. Меня не сразу распределили, на третий день направили в нижнетагильскую танковую школу. Я там оказался в начале июня, проучился три месяца. Эту школу только-только эвакуировали из Харькова, так что мы большую часть времени занимались не обучением, а подготовкой школы - копали землянки, готовили классы, теоретических занятий мало было. Сразу по прибытии в Нижний Тагил свозили в баню, выдали обмундирование, тогда еще погон не было, были петлицы, после присягу приняли. В училище кормили не очень, но все же давали. Ближе к концу обучения на практических занятиях показали, где заливается масло в танке. Вначале на тракторе ЧТЗ проехали круг, я же работал уже трактористом, поэтому я проехал метров 100 или 200 и инструктор говорит: "Слазь с трактора". У нас были танки БТ-7, на нем несколько кругов на танкодроме проездил, а потом на Т-34. Командиры в большинстве уже были с госпиталей, в боевых действиях участвовали, можно сказать, инвалиды войны. Учили так - немного теории, практики, на танкодром несколько раз строем водили, он недалеко от училища находился. Стрелкового оружия не давали, только когда на посты охраны ходили, тогда давали винтовку. А так без оружия были, и стрелять никто не учил. В училище проходили подготовку по трем направлениям - механик-водитель, радист-стрелок и заряжающий, командиры машин там не учились. Нас выпустили в начале октября, сразу свели в маршевую роту, разбили на экипажи, по три экипажа вызывали на завод и там мы получали машины. Экзаменов, можно сказать, никаких не было, нам говорили: "Научитесь там!" Всем механикам присвоили звания сержантов, тогда погон не было, были треугольнички на петлицах.
После окончания училища мы получили на нижнетагильском вагонозаводе танки Т-34, съездили на обкатку, и сразу на платформу погрузились. Больше всего запомнилось на заводе, как с одной стороны цеха завозились корпуса танковые и башни, а в другом конце уже гудел готовая машина. Танки были уже с рациями и танково-переговорными устройствами. Слабенькие рации были, в пределах 5 км работали, и то не сильно брали. Наши танки были уже белой краской покрашены. Как получили машины, нас погрузили на платформу, рабочие закрепили танки, и под Сталинград. В начале говорили, что на Ленинградский фронт отправляемся, но направили под Сталинград. Наш эшелон пополнил 36-ю танковую бригаду 4-го механизированного корпуса, приданного 5-ой ударной армии. Под вечер прибыл наш эшелон в г. Камышин под Сталинградом, мы были в теплушках, по прибытии к нам сразу пришел помпотех, велел забирать свои вещи, и по машинам. Мы свои вещи забрали, подошли к платформам, а там: "Рубить основное крепление танков!" Мы сняли крепление, оставили только под гусеницами, ночью разгружались возле леса. Через какое-то время пролетел самолет, понавесил "фонарей". Мы как раз успели танки сгрузить с платформы, и регулировщики кричат: "Скорее уезжайте". Оттуда мы уехали в лес, танки поставили, через небольшой промежуток времени слышим гул самолетов, и началась бомбежка. День простояли, ночью переправляли нас через Волгу. Утром сразу вошли в бой, вышли в ложбинку, там местность была такая, балки, овраги, 19 ноября начался прорыв, мы пошли в бой, танкового десанта не было. Начали теснить фашистов, мы поддерживали пехотную часть, оттуда нас бросили в сторону города. Первый бой, мы только первую бомбежку услышали, кругом дым, рвется, когда люк передний закроешь, через оптический прицел только и видишь "земля-небо, земля-небо". Вот и все, командир только указание даст, так ориентир и уловишь. Перед нашей атакой была артподготовка, потом за валом огня мы пошли, на первые немецкие траншеи наехали, я через триплекс увидел, да и почувствовал, что на траншеи наехали. Увидел уже наши первые горящие машины. В первом бою мы много на пулеметы наезжали, командир из пушки и спаренного пулемета лупил. А стрелок-радист, ему тоже через небольшую дырочку многого не видно, ты уже сам что-то через триплекс видишь, в бок его пихаешь, он только поворачивает, диск поставит, и на гашетку нажимает. Не жалели патронов, абы шум был. А куда стреляешь, кто его знает. Потери были очень серьезные, мы под Сталинградом, можно сказать, половину своей техники потеряли. После первых боев, нас, выпускников училища, почти что не осталось, кого ранило, кто погиб.
Когда Манштейн начал прорыв к Сталинграду, нас бросили на р. Мышку, немцы подбросили из Кавказа подкрепления, хотели освободить окруженного Паулюса. Но наш солдат грудью встал. Если бы не наш Ванька, прорвался бы Манштейн к Паулюсу. Мы ночью атаковали, при поддержке артиллерии и минометов. Там село было - ночью мы его брали, днем фашист. Дня три продолжалась такая катавасия. Там у фашистов все было, и мины, и противотанковые орудия. Нас не сильно использовали, больше артиллерия действовала. Встречались там с немецкими танками, но у немцев тогда ни "Тигров", ни "Пантер" не было, наша броня посильнее была, если в нас снаряд попадал в лобовую броню, у нас вмятина появлялась, а у немецких танков в случае попадания трещины по корпусу шли, у наших танков вязче броня была. У нас во время боев перебили гусеницу: подорвались на мине, хотели восстановить, но фашисты нас обстреляли, пришлось до вечера сидеть в танке. К вечеру наша пехота потеснила немцев, вот мы и занялись гусеницей. Сами гусеницу натянули, у нас специальные тросы были. Запускаешь двигатель - и на основное колесо наматывали, потом уже перекатами, под катки. И потихонечку двигались, поворачивали. Постепенно мы начали теснить немцев в сторону калмыцких степей, они стали отходить, в декабре на других участках фронта их давить начали.
Мы через калмыцкие степи пошли на Ростов. Тут мы гнали румын и итальянцев. Они в большинстве отрядами отступали, у румын были повозки, "каруцы", задние колеса большие, передние маленькие. У нас же с питанием было не очень, остановишь румын, один на танке с автоматом стоит, остальные по "каруцам" шарятся. В начале февраля мы вышли к Ростову, и встали на формирование. Под Ростов пришли почти без танков, в нашей бригаде не больше двух десятков танков оставалось. Мы простояли месяца полтора в станице Большекрепинской, почти каждый день нас немцы бомбили. В станице нам уже погоны прицепили, присвоили части гвардейское звание, почетное название "Сталинградская", стали мы 36-ой гвардейской Сталинградской отдельной танковой бригадой. Мне присвоили звание ст. сержант. Бригаду полностью укомплектовали.
Потом подошли к р. Миус, там есть такая сопка знаменитая, Саур-могила. С этой сопки, говорят, был виден Таганрог и Азовское море, даже Харьков можно было разглядеть. Эта Саур-могила была немцами сильно укреплена, мы под сопкой пошли в прорыв, тяжелые бои были, в этом бою наш танк сгорел. Когда после артподготовки мы двинулись, сразу прошли первые траншеи, а на вторых нам в лоб попало, а потом сбоку, и пламя в машине быстро загорелось. У нас заряжающего ранило, пришлось его вытаскивать, еле-еле вытащили, только вылезли, как по нам из пулеметов бешеный огонь открыли, мы слышали, как по люкам пули звенят, свою-то пулю не услышишь, не поймешь, как на земле окажешься. Я за войну из трех горящих танков вываливался. Немцев уже теснили, но, когда от танка отбежали, увидели, что недалеко пушка стоит, она нас и достала. Где ползком, где бежали, раненого на себе тащили. Все было, и пулеметы, и снаряды рвались, не поймешь, где немцы бьют, где наши. Потери в этом бою были огромные, в прорыв ведь как на смерть идешь, нас снова отвели в Луганскую область в села Амвросимовка и Сухая Балка на пополнение. Там наш экипаж получил новый Т-34-76 с командирской башенкой.
После пополнения участвовали в боях за Донбасс, фашисты там сильно не сопротивлялись, они уже отходили. Больше в зачистках участвовали, люк приоткроешь, гранату РГД в траншею немецкую бросаешь. Тут сильных боев не было. Нас готовили делать прорыв на юг Украины. Мы вышли на р. Молочную, тут уже сильные бои были. Там равнина в большинстве, поэтому мы понесли большие потери от артиллерийского огня. Здесь наш экипаж впервые встретился с "Пантерами". После прорыва на р. Молочной мы вышли к селам Малый и Большой Токмак (Днепропетровская область), под обстрелом, на гору поднялись и там нас встретили две "Пантеры". С нами была самоходка ИСУ-152, вот она вышла из лесопосадки и уничтожила одну из них, вторая сбежала. Вот тут нам, представьте себе, попали в ствол пушки, он согнулся, мы развернули башню назад, по немецким траншеям поездили, взяли раненых, и поехали в тыл. В тылу заменили пушку, и потом обратно пошли через Гуляй-Поле, на Новоосканию. Тут немного постояли, помню, как наши истребители над нами часто летали. В конце октября вышли на Голую Пристань. Нашу бригаду хотели перебросить в Северный Крым на помощь 19-му танковому корпусу, но мы не успели подойти, они, 19-ый танковый, погибли в Армянске.
Потом нас отвели в села Малая и Большая Белозерка в Днепропетровской области. Там мы стояли в обороне, закопали свои танки, рядом с нами артиллеристы размещались. В январе 1944 г. началась Никопольско-Криворожская операция, меня под Никополем ранило. Мы с пехотой в прорыв вошли, взяли г. Дзержинск, и вышли к станции Чертомлык, и там нам указали, что в балке укрепились фашисты, их надо выдавить. В нашей бригаде танков оставалось немного, мы вышли из-за домов в наступление, нас сразу обстреляли, один танк взорвался полностью, его экипаж погиб. Мы отступили, потом вечером опять пошли на первийские хутора, на станцию Чертомлык. Вот под станцией меня и ранило, с горящей машины выскочили, мы уже бежали, ничего не видел, слышу, прошумело что-то, и все - осколками ранило всю левую сторону - щеку, руку, ногу.
Потом госпиталь. Нас, раненых, вначале привезли в полевой медсанбат, мы все грязные, зима была теплая, дождливая. Нас помыли, я, правда, был без сознания. Когда я пришел в чувство, сколько пролежал без сознания не знаю - на мне чистые кальсоны, рубашка, лежу в палатке, я зашевелился, рядом лежащий раненый солдат как закричит: "Медсестра! Медсестра! Раненый танкист ожил!" Потом госпиталь, пока я выздоравливал, наши уже освободили Одессу. Тогда узнал, где стояла моя бригада, в Одесской области есть станция Раздельное, и сбежал туда из госпиталя. В бригаде как узнали, что я свой, меня сразу в новый экипаж направили. Тех ребят, с которыми был, я больше уже и не видел. Кто говорил, что раненые, никто точно не знал, пополнение новое пришло.
После прибытия участвовал в Ясско-Кишиневском прорыве. Вначале артподготовка, мы форсировали Днестр, взяли городок Бендеры, и за городком ночью зашли в лесок. И там нас самолеты "Илы" обстреляли, наши летчики, потерь, к счастью, не было. По Молдавии мы прошли с малыми боями, потери тоже были небольшие. Но под Тирасполем серьезные бои были, через Днестр плацдарм был захвачен еще по весне, наши солдаты там днем в окопах по колено в воде сидели. Рано утром мы по понтонному мосту перешли, и вошли в прорыв, потери были.
Затем ночью форсировали р. Прут в районе г. Камрад по железнодорожному мосту, который фашисты не успели взорвать. И вошли в Румынию, румыны нам не сопротивлялись уже, они потом вошли в антигитлеровскую коалицию и совместно с нами участвовали в боях, особенно в Венгрии. Но местное население нас встречало не особенно. После Румынии вошли в Болгарию. Там особых боев не было, только бой был за г. Бургас, потому как там фашисты хорошо укрепились, и в Софии довелось участвовать в уличных боях. У нас был танковый десант, улочки неширокие, два танка уже не проедут. Мы были уже обстрелянные, из подвалов и из окон был обстрел, гранаты на нас кидали, мы как боролись: люк приоткрывали, у нас в каждом танке был запасной пулемет Дегтярев, и из него заряжающий через люк противника обстреливал. Но в городе пехота самое главное делала, дома зачищала, мы их поддерживали, где-то за стенку спрячешься, где-то за дом, и подавляешь огневые точки противника. Там фашисты не очень крепкие были.
После Софии мы прошли через горы в Югославию, поддерживали югославских партизан из армии Тито, вместе с югославами пошли на Белград. Немцы в нем сильно сопротивлялись, но там большую часть сами югославы воевали, мы их поддерживали. Мы в Белград заходили через небольшой городок, в нем освободили лагерь военнопленных. В Белграде потеряли много танков, в конце сентября 1944 г. нас опять в Белграде пополняли. Там я присутствовал на параде югославской армии, сам Тито выступал, нас как гостей пригласили.
Оттуда мы пошли в Венгрию, без боев переправились через Дунай, прошли маршем до г. Дебрецени, здесь участвовали в больших боях, после которых фашисты отошли под Будапешт. У озера Балатон в бригаде много танков сгорело, наш тоже. Под Балатоном мы столкнулись с "Пантерами", "Тиграми" и даже с Т-VII, "Королевским Тигром". Было это зимой, наш танк сгорел, ему болванка в борт попала. Вывалились оттуда, убежали кто куда, в траншеях немецких постреляли, и дошли к своим. Я пришел в штаб, мне сразу говорят, в одном экипаже раненый механик, иди туда. Вот я пересел в другой экипаж.
Все же начали теснить немцев, вошли в Будапешт, там наши танки фаустники хорошо жгли, из подвалов лупили. Наши братья пехотинцы их уничтожали, мы сами тоже. Большие потери были. Как с фаустпатронщиками бороться? Только матушка пехота и сами где заметим, или отъезжали в сторону, стреляли из пушек, но что пушкой сделаешь? Если бронебойным - не выкуришь, осколочно-фугасным - у фундамента взрывается, немец вглубь подвала забьется, не достанешь, так что большинство пехота с фаустниками расправлялась. Там долго бои были, наш танк тоже подбили, нас вытягивала ремонтная бригада, спамовцы, на одних катках. Наш танк где-то за городом восстанавливали, а в это время бои шли, теснили фашистов в городе.
Как танк отремонтировали, у нас в экипаже изменения - нового командира машины поставили. Немца уже в сторону Австрии теснили, там же лесистая местность, горы, нелегко прорываться. Мы возле Вены в прорыв вошли, там были сильные укрепления, сразу большие потери понесли, нашу танковую бригаду назад отвели, где-то нашли все-таки слабину, прорвали. И тогда нам на танки посадили десантников, по бочке солярки, два ящика боеприпасов привязали - и в прорыв. Вену обошли без боев. Но все же фашисты уже слабые были, наши в Берлине сражались, 1945 год, фашисты уже не так сильно сопротивлялись.
Подошли мы к г. Ленцу, встали под ним, не заходя, там и встретили 9 мая. Стояли мы ночью в лесочке, танки замаскировали ветками. Я сиденье разложил, спал, командир с заряжающим на боеукладке спали, весна, тепло. У радиста рация всегда включена была, вдруг радист как ударит меня в бок, обнимает, я не пойму, что случилось, кругом стрельба такая, кричат. Я вначале подумал, что фашисты наступают, сильная стрельба. Когда в люк высунулся, радист кричит: "Победа! Победа!" Командира с заряжающим разбудили, обнимаемся, выскочили, кто кричит, кто стреляет. Обнимались, целовались, кто плакал, кто смеялся. Откуда-то взялись гармошки, песни пошли, пляски.
- Как Вас встречало мирное население в союзных республиках и освобожденных странах?
- Мирное население в Молдавии и на Украине очень хорошо встречало, но большее всего мне понравилось в Болгарии. Там нас прекрасно встречали, везде и всюду, чуть остановились - вино, всякие закуски. Особенно когда мы освободили один приморский город, там очень хорошо встречали.
- Использовали ли танкистов как пехоту?
- Было такое. Я не один раз был в оборонительных боях, в атаку не ходили, а в обороне использовали. Под Сталинградом свое оружие поменяли на немецкие автоматы, они получше ППШ были. Во-первых, скорострельность лучше, во-вторых, в ППШ чуть песок или земля попала, уже заклинивает, в-третьих, у наших были диски, а у немецких рожки, удобнее было, пусть и патронов меньше. Тогда, в Сталинграде, всякого оружия можно было набрать. Мне, как механику-водителю, и командиру танка, выдали наганы с барабанами, семизарядные. Мы под Сталинградом по фашистским землянкам и траншеям полазили, я себе нашел "парабеллум". Он, правда, тяжелый, но стрелял хорошо. Да и наша пехота немецкие орудия применяла, особенно в Югославии, всю войну с немецкими пулеметами воевал наш Ванька.
- Находился ли на Вашем танке во время прорывов танковый десант?
- Представьте себе, вплоть до выхода на р. Миусу, танковых десантников у нас практически не было. Вот когда уже вышли на границу с Румынией, в Ясско-Кишиневской операции, у нас десантники, можно сказать, постоянно были. Особенно когда подошли к границе с Венгрией, потом с Австрией. Там у нас десантники с танков не слазили.
- Вам, как механику-водителю, удавалось в бою видеть врага?
- Вы знаете, когда в танке едешь, не сильно видишь врага. Только когда на орудие наезжаешь, чувствуешь. Хорошо скребет по днищу.
- Как Вы оцениваете сплоченность экипажа?
- Большая дружба. Как привозили обед, завтрак, ужин - все вместе, кто-то брал котелки, ходил на кухню за едой, если кого-то нет, дожидались, ели только всей компанией. Когда заграницей шли, сплоченность вообще была большая. Друг за друга горой стояли. Сколько я экипажей прошел, командир себя не выпячивал, ни разу не видел деления, вот я командир, а вы солдаты. Правда, был один случай, когда мы в станице Большекрепинской стояли. Из училищ пришли молодые ребята на должности командиров, у нас поставили нового командира в звании мл. лейтенант, в хромовых сапогах, уже с погонами, начал себя выпячивать, дескать, я ваш командир, я над вами поставлен. Мы что сделали, как раз начались бои за Саур-могилу, у всех же оружие было, мы уже первые траншеи прошли, начался артобстрел второй линии немецких траншей, мы поставили танк в лощинку. Командир нам: "Вперед!" Мы: "Подожди! Мы тебя убьем, но командовать нами не будешь. Вылазь!" Он нам: "Ребята! Я больше не буду!" И представьте себе, стал совершенно другим человеком. Сменил свои хромовые сапоги на обычные, надел солдатские брюки, стал своим парнем.
- Какие наиболее уязвимые для артиллерийского огня места у танка, кроме бортов?
- Вы знаете, снаряды же летят по изгибающейся траектории, это только при прямой наводке снаряд летит прямо. А если на большое расстояние, обязательно кривая траектория. Так что самое уязвимое место у танка был борт, там броня всего 45 мм. Были случаи, что над танком мины разрывались, но для танка это что горох. Разве только башня была после бортов самая уязвимая часть.
- Как Вы оцениваете ходовую часть танка?
- Ходовая часть была хорошая, торсионы отличные, были сделаны из такой стали, что пружинила, надежные были. Но гусеницы уязвимы, пальцы, бывало, рвались. Во время длинных маршей часто технические поломки были. К примеру, когда мы вышли к Голой Пристани, у нас трансмиссия полетела, шестерни какие-то полетели. По рации вызвали спамовцев, нам заменили трансмиссию, и мы дальше поехали.
- Какая была температура в танке?
- Зимой с 1942 на 1943 гг. в танке было холодно, у всех сапоги, чем спасались - находили бумагу, вначале обматывали ноги бумагой, а потом портянками. В лобовой части танка, на пусковых баллонах был лед. Потом полегче было, зима с 1943 по 1944 гг. была слякотная, теплая. Во время боя, наоборот, душно было. Каждая гильза падала, гильзоуловливатель конечно был, но после 10-15 выстрелов у него чехол сгорал, гильзы горячие, мы их во время боя через люк выбрасывали.
- Какие недостатки Вы могли бы выделить в танке Т-34?
- Была очень слабая оптика. Но сам танк был проходимый, маневренный. На формировке в Донбассе в наш корпус пришли английские танки "Валлентайны" и "Матильды", так они по вооружению были слабее, по ширине уже, чуть что падали, крен был выше. Наши ребята не любили на них ездить. Их пришло-то штук 10 или 20, так наши танкисты их скорее бросили, чем немцы танки эти подбили. Вот после окончания войны в бригаду поступили ИС-3. Я на нем немного ездил. У ИС-3 вооружение более мощное, пушка 122 мм, оптика была другая совсем, видимо, сделали как в немецких танках, связь, рация отличная. Хорошая машина, но тяжелая, наш Т-34 подвижней.
- Как происходило пополнение боекомплекта в танке? Кто отвечал за пополнение? Приходилось ли брать дополнительный боекомплект или хватало стандартного?
- Весь экипаж занимался. Кто-то ящики носил, кто-то на башне стоял, подавал, кто-то укладывал. Так же заправляли, тогда заправщиков не было, привезут в бочках, ведрами носили. Дополнительный боекомплект, бывало, в прорыв брали. В боях на р. Мышке, к примеру, снарядов не хватало, приходилось у пушкарей брать, но они тоже не особенно делились. Да и с доставкой всяко бывало. Когда мы пошли в прорыв в Никопольско-Криворожскую операцию, дороги были непроходимые, грязь везде, так нам тракторами боеприпасы пришлось доставлять. А расходовали снаряды смотря по обстоятельствам, когда первый раз моя машина сгорела, мы успели выстрелов десять сделать, остальное взорвалось. Вообще, наши танки часто взрывались, если танк подбит, надо было от него срочно отбежать. Если боеукладка полная, то у него сразу башню срывало.
- Какие немецкие танки могли противостоять нашему Т-34?
- Конечно, против "Тигра" или "Пантеры" наш был послабее. Во-первых, у них броня была толще, лобовая до 140 мм, бортовая толще нашей. Но Т-34 чем брал - он как змеек вертелся, как вьюнок, а немецкие были тяжелые, неповоротливые. ИС-3 уже по сравнению с Т-34 намного тяжелее, хотя проходимость у него тоже была неплохая. Но в то же время, чтобы "Тигр" наверняка поразить, надо было расстояние между машинами сократить до 300 м. В лобовую часть "Тигра" ни разу не видел, чтобы он был поражен, только борта.
- Были ли у Вас какие-то хитрости, уловки при борьбе с танками противника?
- А как же. И не только против танков, но и против пехоты. Командир машины всегда наблюдал, нет ли рядом немцев с гранатами, люк у него приоткрытый даже в прорыве был. Где-то скопление заметит, сразу предупреждает, кричит: "Стоп! Давай назад!" А при встрече с тяжелыми немецкими танками стремишься поближе подъехать, ищешь такую ложбинку, где немец тебя поразить не может. Также командир взвода через рацию давал указания, как с боку половчее зайти.
- Как Вас кормили?
- Не очень, шла война. Привозили в основном ночью, приезжали заправщики, подвозили боеприпасы. Бывало, по 100 грамм наливали. С 1942 на 1943 гг., когда мы под Ростовом стояли, нам привезли подарки. Мне попались носки теплые, кисет, немножко сухариков, и еще мандаринки. У нас же в Свердловской области не было, они были замерзшие, я мандарины никогда не пробовал до этого. Но пока шли по нашей территории, по Украине, хорошей кормежки не было, одна перловая каша, мы ее "шрапнель" называли.
- Выдавали ли сухой паек при вводе танков в прорыв?
- Было, выдавали. А количество зависело оттого, смотря, где прорыв, какие задачи. Когда по Украине шли, запасов почти никаких не было, вот на территории Румынии легче было. А так в танке НЗ на четырех человек всегда был. Но так, голод не тетка, если желудок пустой, тогда и НЗ ели.
- Где у танкистов хранились личные вещи?
- Что у солдата личного? Вещмешок и все, остальное по карманам в комбинезоне, наградные, документы в гимнастерке. Танк загорелся - вещмешок схватил, автомат уже не успеваешь, и вываливаешься.
- Как командир танка отдавал Вам приказы?
- Когда по рации в танкошлемах, но большинство ногой, он же над механиком-водителем, нажмет на левое плечо - поворачиваешь налево, на правое - направо. Вперед надо - в затылок ногой. От танкошлема провода идут, механику-водителю они мешают, поэтому выдергиваешь их, вот командир приказы ногой и отдает, да и связь была не очень. Когда так ткнет, что больно было. Все было. Когда новые танки Т-34-85, там командир машины должен был в башенке сидеть, мы ее "башенкой смерти" называли, но командир машины редко туда садился, туда только взводные, ротные садились, а в большинстве машин по 4 человека было, в рядовом танке командир на месте командира орудия сидел и ногами продолжал командовать. Вначале ведь командирами танков офицеры были, а потом сержантский состав, мы большие потери несли.
- Какое отношение у Вас было к партии, Сталину?
- Неплохое. Мы только "За Родину! За Сталина!" в бой шли, и пропаганда постоянно была.
- Были ли верующие в экипаже?
- Перед боем каждый крестился, только бы жить остался. Обязательно говорили: "Боженька, сохрани меня".
- Сталкивались ли с пленными немцами?
- Сталкивались, в Сталинграде впервые увидел. Потом румын и итальянцев сами с плен брали, они же сразу говорили: "Русиш! Куда в плен дорога?" А какое к ним отношение - немец, он ведь тоже человек. У пленных пехота оружие отбирала, складывала отдельно, мы танком проехали, чтобы уничтожить, а потом немцев с конвоиром уводили, а бывало такое, что солдат не хватало, показывали: "Туда!" А куда они пошли, может, обратно к своим, кто его знал. Но все равно, так поступали тогда, когда наши части уже шли за нами, они их все равно забирали.
- Приходилось сталкиваться с частями Ваффен-СС?
- Представьте себе, мы дважды сталкивались с дивизией СС "Галичина". Здесь, во время Корсунь-шевченковской операции встречался наш корпус. И потом я уже лично в Венгрии под Будапештом, мы их там давили. Так они, гады, отстреливались до последнего. Наши, украинцы, они не сдавались, немцы уже чуть что руки поднимали, а эти до конца сражались. И главное такие свирепые были.
- Какое настроение было в войсках под Сталинградом?
- Мы знали, что город был почти полностью уничтожен, фашисты во многих местах находились у самой Волги. Наше настроение было боевое, приказ № 372 появился, ни шагу назад, за Волгой места нет. Совсем уже, все поняли, стоять надо.
- Сталкивались ли со старшими офицерами?
- Такие как командующий фронтом, армией, они на передовую не сильно лезли, мы их не видели. А вот командир нашего корпуса Танасчишин постоянно на передовой был, у нас в экипаже несколько раз побывал. С ним всегда адъютант и два солдата. У него тросточка была, и он, даже во время крупных боев, пешком по полю ходил, и чуть что, где-то танк остановился, он подходил, бывали случаи, что и расстреливал на месте. Бесстрашный был.
- Получали ли Вы деньги на руки?
- Нет, не было такого. Вот когда уже демобилизация, нам сразу на руки выдали деньги, а так во время войны как зарплату не давали.
- Брали ли трофеи?
- Конечно, брали, особенно вооружение и харчи. Уже когда в Австрию вошли, часов набрали, штамповки. Когда города брали, в магазин зайдешь, бери все что хочешь. Кто-то много набирал. Но когда вошли в Румынию, прошли километров 50, нам приказ пришел остановиться. Приехал замполит, прочел лекцию о том, что мы вошли в дружественную страну, чтобы мародерства не было. За это полагался расстрел. И было такое, в 1946 г., прямо перед демобилизацией у нас один солдат был куда-то в командировку отправлен, так по возвращении его расстреляли перед нашим строем за мародерство. В Венгрии освободили один поселок, вина понабрали, зашли в какой-то богатый дом, видим, гардероб, костюмы мужские, свое вшивое сняли, надели костюмы, думали, что хоть вшей меньше будет, а через небольшое время воши обратно у нас завелись.
- Как мылись, стирались?
- По этому поводу могу рассказать такой случай. Нас отвели на небольшой отдых зимой 1942-1943 гг. там была такая специальная часть, мы ее называли "мыльно-пузырьный" батальон. Там были и кухни, и пекарни, и прачечные. И вот приехала баня, там и машины специальные, и вошобойки. Мы-то с вшами только так боролись - проедет большая машина, снимаешь гимнастерку, обматываешь трубу, вшей жжешь выхлопными газами. Так в этой бане моешься - тут вымыл, а тут уже застыло, еще сзади уже кричат: "Вылазь скорее!" Летом где-то возле колодца моешься, украинцы нам воду носили, подогревали нам, сами поливали, чтоб мы обмывались. Украинские девушки, женщины заботились о нас, было такое, что симпатия возникала между ними и нашими солдатами.
- Были ли в части женщины, как складывались с ними взаимоотношения?
- Были, санинструктора, раненых выносили. Нам когда пушку пробили, санинструктору ногу оторвало, она в немецких траншеях на мине подорвалась. И когда мы раненых на танке вывозили, ее тоже везли. ППЖ, полевые временные жены тоже были, кому кто понравиться.
- Что было самым страшным на войне? Бывали ли минуты слабости?
- Вначале все было страшно. В первые дней семь вообще тяжело было, а потом как начали освобождать наши села, города, как увидели, сколько наших жителей было повешено, стариков, детей убитых увидели, тогда уже зло пошло, ненависть к фашистам проклятым. Но все равно были уверены в победе, особенно после Курской битвы, тогда у солдат дух совсем поднялся. Уже когда на Донбассе сражались, чувствовалось, что фашисты ослабли, не те, что были под Сталинградом, там фашисты сильные были, особенно когда Манштейн рвался к Паулюсу. Но все равно трудно было, вот на р. Молочной столько нашей пехоты положено, очень много. А после Ясско-Кишиневской битвы мы в победе не сомневались, от немцев уже итальянцы отошли, потом румыны. Немец слабее стал.
- Как хоронили наших убитых?
- По обстоятельствам. Были специальные похоронные взводы, они собирали у всех вооружение, и хоронили. А если немцы теснили, то находили поглубже окоп, в плащ-палатки завернули, окоп засыпали. Документы себе в карман, а то и вместе с документами хоронили. А что Вы думаете, мало сейчас по Украине таких безымянных могил?! И так бывало, что того, кто похоронил, сразу убивало или ранило. Кто вспомнит, где хоронили.
- Какое отношение у Вас было к политработникам?
- Был такой случай. Когда нас выводили с Австрии, уже где-то на границе колонна остановилась, у немцев мы взяли журналы с разными видами женщин, карты игральные с обнаженными женщинами. Экипажи собрались вокруг нашего танка, у нас заряжающий на гармошке играл, сидим, играем в картишки. Тут проходит замполит, подошел к нам: "Ну что, отдыхаем? А ну-ка покажите!" Как увидел, сразу приказал распалить костер и сжечь, и чтоб больше он такого не видел.
- Какие отношения складывались с особистами?
- О-о-о, пришлось встречаться, мужики суровые. Когда у нас первый танк сгорел, мы пришли в свою часть. И вот у нас ночью вызвали командира машины, потом остальных в особый отдел. Такие вопросы задавали: "Почему вы с танком не сгорели? Машину не сохранили?" А потом вышел приказ Сталина, что мы можем технику сделать за какие-то часы, а человека надо 20 лет растить. И особый отдел от нас отстал. Говорят, особисты завязывались с теми, кто в плен попадал, а мы ведь даже в окружении не были.
Когда война закончилась, мы в Австрии постояли, там нас готовили на Японию, мы стояли на станции, ждали вагоны, уже танки ИС-3 были, но туда мы уже не попали. Потом нас вывели в Болгарию, в 1947 г. я демобилизовался, и началась уже моя мирная жизнь.
Интервью и лит.обработка: Ю. Трифонов
Я Помню I Remember
I RememberЦыганков Николай Петрович
Я родился 22 мая 1922 года на Северном Кавказе под Моздоком. Когда мне было девять или десять лет мои родители переехали в Гудермес – так что считаю, это моя Родина. Восемь лет учился в школе там. Отец работал кузнецом на производстве. Я закончил восьмилетку и хотел поступить в авиационно-техническое училище, но райвоенкомат не получил туда наряда, и я устроился в горно-металлургический техникум в Орджоникидзе.
Проучился в техникуме два курса и одновременно закончил аэроклуб. Приехали инструктора с Ейска, проверили наши полёты и забрали человек пятьдесят в училище. В 39-м году это было. Приехали в Ейск, а из пятидесяти человек приняли восемнадцать. В том числе и меня. В аэроклубе учились на У-2, в училище сначала на УТ-2, потом на УТИ-4.
В первый день войны у нас было комсомольское собрание – разбирали какие-то вопросы. И вдруг по репродуктору объявляют – началась война. Собрание сразу прекратили, стали готовиться к войне. Когда в августе немец Таганрог взял, училище эвакуировали на мою родину – в Моздок. Инструктора перелетали сами, а нас поездом отправили. В декабре некоторых курсантов досрочно отобрали и выпустили сержантами, нам тогда еще и двадцати лет не было. Сформировали 11-й истребительный полк на И-16, куда и я попал.
О командире полка даже говорить не хочу! Ну его к аллаху! Хуже этого командира полка не было! Рассудков его фамилия. И Дёмин у него был комиссар. Издевались они над нами как хотели. Сам командир полка не летал почти, два-три вылета сделает над аэродромом, и все. Брал меня всё время ведомым.
Это была целая троица – командир полка, Дёмин и «кэгэбэшник» с ними заодно - капитан или старший лейтенант. Они были намного старше нас и все бедокурили, хулиганили, так и выискивали – кого ущучить, кого поймать... Как-то раз из-за девчонки-официантки хотели меня даже судить и в штрафную роту отправить, но не получилось. Прежде чем судить, надо было из комсомола выгнать. Устроили собрание, комиссар приписывал мне невыполнение приказа, требовал исключить, но ребята меня поддержали, и дело кончилось выговором, да на губу посадили.
В январе 42-го эшелоном полк прибыл на Балтику. После того как собрали самолеты, мы перелетели на наш первый аэродром – озеро Гора Валдай. Жили в бараках на берегу, а летали прямо со льда озера – наши истребители тогда были с лыжами. Там я и принял боевое крещение. Первые боевые задания были на прикрытие наших войск, которые шли по льду Финского залива с Лавенсаари на Гогланд. Остров Гогланд тогда еще наш был, и там размещался небольшой гарнизон. Чтобы спасти остров туда направляли войска - вражеская авиация их штурмовала, а мы прикрывали. Тогда же у нас появились и первые победы. Дрались в основном с финскими «фиатами», скорость у которых была немного побольше, чем у наших «ишачков».
Финны дрались очень хорошо. С ними было намного труднее вести бой, чем с «мессерами», поскольку самолет у них был такой же маневренный как у нас, и бой при этом шел настоящий – такой, что спина вся мокрая. Как такой сумбур опишешь! Настоящий бой не описать… А с «мессерами» легко бой вести, потому что у них скорость большая. Он атаку сделает – не сбил и уходит. Через некоторое время опять заходит, и тут смотри только - не пускай в хвост - вовремя разворачиваешься и идёшь в лобовую.
Использовали на «ишаках» и «эресы». Тренировались еще на 5-м типе в Моздоке. Подобрали в училище самолёты, которые более-менее летают. Подвесили «эресики» по три в плоскости. Стреляли залпами, один залп – два РС.
В воздушном бою применять их смысла нет. Разве что по группе бомбёров, на расстоянии метров пятьсот. Но даже отпугнуть врага полезно. Когда ты залп даёшь – это уже страшно! Как из орудия!
По бомбёрам они особенно хороши были. Как-то раз и я один сбил. Группа «Ю-88» летела на бомбёжку и я выпустил парочку по ним. Одного сбил и тут настоящий бой пошёл…
В начале апреля озеро начало таять. Мы поставили самолёты на колёса и перелетели в Бернгардовку. Здесь летали на разведку, на прикрытие войск и даже на прикрытие Ленинграда с воздуха. Много раз вылетали и на прикрытие «Дугласов», на которых через Ладожское озеро в то лето эвакуировали на Большую землю много женщин и детей. Были и бои – на этот раз с немецкими «мессершмиттами», но мы ни разу не подпустили самолеты противника к транспортным самолетам.
Помню, в одном из боев нас была четверка «ишаков», и на нас – четверка «мессеров». Как не хотели они нас разъединить, это им не удалось. Четверка наша очень слетанная была. В то время у меня ведущим был Ковалев, все первые вылеты и бои с ним. В нашем же звене летал Ломакин, с которым вместе учились в Ейске (правда, в разных отрядах) и ехали на фронт, Камышников и хороший мой друг Еремянец – он погиб в том же году. Все это были мои однокашники и хорошие товарищи.
В конце августа 42-го года вместе со своими «ишаками» мы перешли в 21-й полк, где к тому времени оставалось исправными всего 4 «Яка». Вот уж обрадовались! На крыльях прямо летели из этого 11-го полка!
В общей сложности на И-16 я летал больше года – с февраля 42-го по апрель 43-го, когда наша эскадрилья перевооружилась на Як-7. Тут уж совсем другие вылеты пошли... Самое тяжёлое было сопровождать штурмовиков – маленькая высота, зенитки бьют, автоматы бьют. Они больше 1200 метров не поднимались, по моему. Весь огонь доставался и им и нам. Когда на «ишаках» летали мы еще как-то выживали – он юркий, фанерный, а вот «Яков» у нас много побило.
В марте 43-го довелось мне участвовать в бомбардировке немецкого аэродрома Котлы. Я в тот день вел группу И-16 непосредственного прикрытия штурмовиков, а командир полка Слепенков вел четверку «Яков» сковывающей группы.
Первый вылет прошел удачно, без потерь - атаковали мы тогда внезапно. Ил-2 штурмовали в два захода, много самолетов загорелось на земле - хорошо их побили!
А на другой день - такой же вылет на то же самое задание в том же коллективе. Я ребятам говорю: «Ну держитесь – сейчас будет бой». Немцы ведь тоже не дураки. Атаковали нас ещё на подлете к Котлам. Смотрю – Слепенков воздушный бой ведёт вверху, и на нас налетели. Я отбил первую атаку, а тем временем Ил-2 пошли на штурмовку.
Когда наши штурмуют – немцы не атакуют, потому что ведется сильный зенитный огонь, и они боятся попасть под свои же зенитки. Они ждут, пока Ил-2 отбомбятся, и начинают снова атаковать уже на выходе. Вот здесь нужен глаз да глаз.
Бой был сильный. И Слепенков на «Яках» одного сбил, и мы еще двоих. Один наш штурмовик был подбит, но не истребителями, а зенитками - линию фронта перелетел и сел на живот. Удачный был вылет очень. Штурмовики писали потом про себя, как они штурмовали, а про нас, про прикрытие не написали...
Потом, когда уже стояли в Борках, стали летать так: днём сопровождаешь пикировщиков, а ночью идём прикрывать «Бостоны». Работали на два фронта.
Количество вылетов было разное - со штурмовиками мы делали 2-3 вылета в день, а с пикировщиками один вылет сделаешь, и всё. Также и с «Бостонами». Ночью их проводишь за Чудское озеро, а иногда и за Таллин, потом они уходят в море, а мы возвращаемся на свой аэродром.
После Як-7 мы Як-9ДТ получили – тяжёлые истребители. «ДТ» значит «Дальний, Тяжёлый». И действительно такой он тяжёлый был! Для воздушного боя он плох, Як-7 лучше, легче. А Як-9 был «утюг».
Горючки у него хватало на 4 часа. Когда на Балтике были, так на них мы и за Либаву ходили - по 3-4 часа в воздухе - уставали очень. Тяжело на истребителе три часа болтаться.
Воевали мы и на «Яках», у которых пушка в ногах была через винт - 37 мм! Очередь из неё никогда не давали – одиночные выстрелы только. Боялись, она мотор, к чёрту, оторвёт! Летали мы на них почему-то недолго, поменяли на другие, а эти «Яки» куда-то ушли.
В 1944 году был у меня бой на семи тысячах над Хельсинки. Первый высотный бой на Балтике. Наша авиация бомбила тогда по ночам военные объекты в столице Финляндии, а утром туда летит пикировщик–фотограф и снимает результаты. Мы один раз вылетели, второй…
На третий раз летим на высоте в семь тысяч, прикрываем пикировщик. Я заметил, что впереди на нашей высоте дежурит пара «мессеров». Это были финны – они к тому времени уже стали на «мессерах» летать. Передаю по радио Щербине: «Вася оставайся здесь, я пошёл вперёд». Сделал горку с набором высоты, газ на полную. Набрал высоту хорошую, скорость…
«Мессера» меня сразу не заметили. Они видели, что пикировщик идёт, а что я горку сделал и ушёл с набором – пропустили. Свалился я на них, как снег на голову - с высоты, со скоростью атакую ведущего, подошел к нему вплотную метров на 100-200 и сбиваю, а второй убегает. Но гнаться за ним нельзя, потому что пикировщик уже был на подходе.
- А как победы засчитывались? Должно было быть подтверждение?
- Обязательно! Летим, например, четвёркой – мы друг друга должны подтвердить. Сопровождаем штурмовиков – штурмовики должны подтвердить. После полёта писали «объяснительные». У немцев-то фотопулеметы были, а у нас их не было даже на «Яках».
- Судя по мемуарам вашего полкового врача Митрофанова у Вас 502 боевых вылета, 12 побед - 4 личных и 8 в группе. Так ли это?
Да. Но я считаю, у меня 7 личных побед. Вот, например, сбил я того финна над Хельсинки – обязательно и ведомому эту победу запишу. Мой самый лучший ведомый был Сихорулидзе. Раз он меня прикрывает, я ему победу тоже даю. Делился с ведомым - победы три отдал.
Был у меня один ведомый, который «сачковал». Ему бы никогда не дал. Сбили его.
Интервью: Андрей Серых
Лит. обработка: Андрей Диков
Я Помню I Remember
I RememberФридман Захар Львович
З.Ф.- Родился в Белоруссии в декабре 1925 года в райцентре Сенно, в 60-ти километрах от Витебска. До войны закончил 7 классов школы. Когда началась война, вся наша семья решила бежать на восток. Немцы уже захватили Витебск, и мы в колонне беженцев пытались уйти от неминуемой смерти. Было непонятно, где мы находимся, кто впереди, и на рассвете, я вместе с соседской девушкой, (с моей будущей женой), на лошадях поехали разведать дорогу. Когда, через несколько часов, мы возвращались на место стоянки беженцев из нашего городка, то перед нами уже были немцы. Десант перерезал дорогу. Так под немецким игом оказались мои родители и три сестры с семьями, с малыми детьми.
Всех их немцы закопали в землю живыми. Из всей нашей большой семьи уцелели только старшие братья. Абрам, командир РККА, уже находившийся на фронте, и Наум , имевший «бронь» от призыва и строивший военные заводы на Урале .
Я сначала оказался в Горьковской области, работал в колхозе, а зимой сорок второго года перебрался в город Атбасар Акмолинской области.
В декабре 1942 года меня призвали в армию. 29/1/1943 меня направили во Фрунзенское пехотное училище.
Эшелон с будущими курсантами прибыл во Фрунзе в ФПУ, и здесь я попал в курсантскую пулеметную роту. Но проучились мы недолго, уже через три месяца всех курсантов отправили под Москву , в Кубинку , на формирование нового механизированного корпуса. Здесь состоялось распределение по мехбригадам, стоящим на формировке . Я попал в роту разведки 67-й МБр.
Г.К.- В разведку Вас направили, или зачисление шло на добровольной основе?
З.Ф. – Брали добровольцев. Перед строем объявили - «Кто хочет в разведчики?
Три шага вперед!». Мы, несколько человек: москвич Горбатых, Решетняк, я и еще пять – шесть курсантов, еще находясь в эшелоне, решили, что уйдем в конницу или в разведку, лишь бы пешком по земле не ходить, и тут такое заманчивое предложение. Нас вышло сразу 10 человек из строя. За нами сделала три шага вперед целая толпа. Командиры только руками развели от удивления, все в разведку хотят, кто тогда в мотострелковых батальонах воевать будет!?
Начали тщательно отбирать подходящих , но нас, восемь человек, первых вышедших на призыв - зачислили сразу, без долгих расспросов.
Г.К. –Из каких частей был сформирован Ваш корпус?
З.Ф.- Корпусом командовал генерал-майор Хасин, а нашей 67-й мехбригадой – полковник Андерсон, бывший латышский стрелок.
В корпус входил три механизированных бригады, в каждой из которой был свой танковый полк, в составе которого находилось по тридцать танков Т-34.
Был еще отдельный корпусной танковый полк под командованием харьковского еврея подполковника Кушнира.
Всего в корпусе, как нам говорили, было 12.000 человек.
В батальонах – полный комплект личного состава.
Например, в 1-м мотострелковом батальоне нашей бригады, которым командовал капитан (будущий генерал – майор) Ильченко числилось -750 человек.
Г.К. - Кому подчинялись разведчики бригады?
З.Ф. – Комбригу и начальнику штаба бригады подполковнику Колышеву.
Оба они оставили в моей памяти о себе только хорошие воспоминания.
А напрямую , командовал разведчиками начальник разведки бригады, кадровый командир, уроженец Проскурова, прекрасный человек , майор Атерлей.
Его заместителем был бывший моряк Крайнюченко.
Были еще и ротные командиры, первым был какой-то капитан, кажется Бородулин, куда - то сгинувший в начале боев на Украине, потом ротой командовали, дай Бог не ошибиться с фамилиями : Зубков, вроде был еще Николаенко, и кажется, - Комаров. Но они постоянно находились при штабе, в активных боевых действиях по своей воле фактически не участвовали.
А майор Атерлей лично ходил с нами в тыл врага на разведку и за «языками», хотя по должности, мог и кого-то спокойно послать на задание вместо себя. Настоящий был офицер.
Г.К.- Что такое разведка механизированной бригады? Чем была оснащена и вооружена Ваша рота? Какую подготовку имели разведчики? Каков был численный состав разведроты?
З.Ф. – В разведроте бригады было всего 25-30 разведчиков.
Взвод БТР – 3 американских М-17, экипаж каждого БТР состоял из шести разведчиков : командир, водитель, 4 бойца. На каждом БТРе американские крупнокалиберные пулеметы, можно было вести «круговой обстрел».
Было еще три броневика, по два бойца на каждый.
В роте было 4 техника - ремонтника. Разведчикам постоянно придавался саперный взвод бригады и, иногда, для поддержки во время поисков нам давали бойцов из бригадной роты автоматчиков. Если речь шла о разведке «на колесах», то к нам , могли присоединить на усиление и экипаж зенитного БТР, из отдельного зенитного взвода бригады. Разведчики были вооружены автоматами ППШ, каждый имел еще по 3-4-гранаты, но ножей или пистолетов нам не выдавали. Нас специально не обучали рукопашному или ножевому бою. Вообще , наша подготовка перед уходом на фронт, в основном была «символической», многому мы научились уже непосредственно на передовой, на своем опыте и своей крови.
Г.К.- Первое боевое крещение. Октябрь 1943 года. Какие ощущения испытали?
З.Ф.- Послали разведроту в разведку боем. Определить линию соприкосновения с противником и выявить его огневые средства на нашем участке. Попали под сильный огонь, немцы в100 метрах. Пытались нас окружить. Было «неуютно».
А дальше… ко всему привыкли. Разведрота бригады всегда шла впереди наступающих частей, и мы быстро научились быть готовыми к любой неожиданности и мгновенно вступать в бой.
В последующих стычках - «варежку» от удивления – у нас никто «не раззявил».
Г.К.- Как был взят в плен первый «язык»?
З.Ф.- Первых языков мы взяли уже в конце осени, недалеко от Батызмана. Ночью вдоль дороги натянули веревку, и в темноте немецкие мотоциклисты на нее «нарвались». Двоих взяли живыми и приволокли к своим.
Г.К. – По рассказу Вашего товарища и однополчанина Михаила Шарфмана, к декабрю1943года в бригаде почти не осталось людей для продолжения ведения боевых действий, и бригада воевала в основном силами роты автоматчиков и разведроты. Да и другие бойцы 8-го МК, старшина Матвей Гершман и рядовой Аркадий Верховский, мне рассказывали, что на подходе к Батызману, в бригадах корпуса оставалось примерно 10-15 % процентов от боевого состава.
Это действительно так?
З.Ф.- Представьте себе, что нас , 5 разведчиков , посылают занять оборону на участке батльон Ильченко. Этот батальон у нас условно называли «азиатский», большинство бойцов в нем были нацмены из Средней Азии.
Приходим на позиции, а там в живых десять бойцов и один офицер, комбат.
Нас сменили бойцы из роты автоматчиков, взвод Набокова, в нем Шарфман, кстати, и служил. Получаем новый приказ- «Разведке идти на усиление во второй батальон Тютрюмова!». Идем ко 2-му батальону, а там фактически никого.
Два офицера, боец с ручным пулеметом и расчет «максима».
Наши потери действительно были серьезными. Но постоянно шло пополнение , люди возвращались в свою бригаду из санбатов и госпиталей, и после окончания пятимесячных боев на Украине, в бригаде все равно оставалось процентов тридцать из солдат «первого набора» и две-три машины на ходу.
Меня, тоже ранило в начале декабря, недалеко от Батызмана, осколок снаряда попал в левую руку. Отправили в госпиталь, в Александрию, но город бомбили каждую ночь, и ходячие раненые просто уходили в тыл, спасаясь от бомбежек. Там провел две недели . Помню, как на городской площади вешали предателя.
Я посмотрел на эту казнь, и на следующий день вернулся самовольно в бригаду. Как раз подоспел к рейду на Малую Виску.
Г.К.- Какой бой из «украинского периода войны» Вам наиболее запомнился?
З.Ф.- Захват аэродрома Знаменка в Кировоградской области. Там мы попали в окружение, из которого с трудом выбрались. На нас пошли в атаку пьяные «власовцы», с которыми пришлось схватиться в рукопашную. Рубились на поле боя саперными лопатками. Не самые приятные воспоминания…
Г.К.- Разведгруппа в которой Вы служили , в январе 1944 года под Виской взяла в плен в общей сложности четырех офицеров. Как это происходило?
З.Ф.- Двоих офицеров взяли из засады, в легковой машине, на проселке, километрах в пяти от переднего края.
На следующий день гранатами забросали еще одну машину на дороге, взяли в плен офицера с тремя солдатами. А про другого? Третий он был , или четвертый?.. Точно сейчас не помню, а сочинять «новую версию» - не хочу.
Г.К. – После завершения тяжелых боев под Марьяновкой, куда была переброшена бригада?
З.Ф. –Под Марьяновкой была настоящая мясорубка. Нас пополнили, и мы еще месяца два вели наступательные бои. В апреле, после атаки на Ольховец и на Гнилой Тикич, нас отвели в тыл на пополнение, в резерв РГК, летом перебросили в Белоруссию, на блокаду окруженной Минской группировки противника, но боевых действий мы там не вели. Далее нас перекинули в Белосток, потом стояли в Польше , на Наревском плацдарме, во второй линии.
Ничего серьезного с нами там почти не происходило.
Вновь бригада стала вновь по - настоящему воевать только в январе 1945 года.
Г.К. –Кто воевал в разведроте бригады? Расскажите о своих боевых товарищах.
З.Ф. – Я воевал в группе Николая Стазаева, моего командира отделения.
Коля Стазаев, молодой сибиряк, к концу войны заслужил пять орденов и стал полным кавалером ордена Славы 3-х степеней.
Хороший друг, бесстрашный разведчик. Был 4 раза ранен.
В нашей группе были Решетняк и Горбатых, про них я уже упоминал.
С пополнением в мой экипаж пришел разведчик Савостин.
Позже в разведроту пришли таганрогский парень Зуй, а также - Леша Цивина и Радченко. Некоторых из них зачислили в роту, несмотря на то, что они какое-то время жили «под немцем» - «на оккупированных территориях».
В соседней разведгруппе воевали: киевский еврей Федя Мор, сержант Шарапов, Петров, старшина Володя Шурыгин.
Все это были великолепные ребята и толковые разведчики.
Когда стояли на переформировке, на Украине то к нам в бригаду пришло массивное пополнение из бывших «зэков-штрафников», и в разведроту попали служить 5 бывших «зэков», в главе с Блащинским.
Механиками –водителями наших БТР были : Бабенко, Хахалкин, Новиков, зампотехом роты – старший лейтенант Чуприн. Ремонтники: Дима Щенников, Сергей Гришин. Офицер связи – Хаймович, прекрасный человек.
Иногда на задания нам придавали санинструктора с санвзвода, которым командовал хороший человек, татарин по национальности , Амин Сигбатуллин.
Г.К.- Какими были межнациональные отношения в роте?
З.Ф.- Если вы имеете в виду антисемитизм, то его у нас не было. Просто не было никаких объективных или субъективных причин для него конкретно в разведроте. В нашей малочисленной роте было три еврея – разведчика, да еще два наших постоянных сапера – евреи, братья Дворкины.
Воевали как все, и отношение к нам было хорошим.
И к нацменам из Средней Азии у нас в бригаде относились как к равным , без какого- либо пренебрежения и высокомерия.
Г.К. – Какие потери несла разведрота?
З.Ф.- На Украине мы очень многих потеряли, а в Германии наши потери стали на порядок меньше. Но были обидные , нелепые смерти.
Наш разведчик Петров, поднял с земли немецкий «фаустпатрон» и видимо решил потренироваться в стрельбе. Но выстрелил он из «фауста» от живота, и его просто разорвало на куски…
Г.К. – В Германии легче было воевать?
З.Ф. – Разведчикам всегда было тяжело. В Германии большинство схваток происходили в городской черте, где из – за каждого угла, с каждого чердака или подвального окошка, в любую секунду могла прилететь «твоя» пуля. Заезжаешь в городок, а по тебе стреляют со всех сторон. Помню, как-то нарвались на орудие на прямой наводке. Первый снаряд, на наше счастье только чиркнул по капоту. Механик-водитель Бабенко стал разворачиваться на узкой улочке и «засел» в яму. Мы врассыпную. Со всех сторон немцы. Приняли бой. А наш застрявший и подбитый БТР потом тросом вытянул БТР второй группы.
Понятие –«тылы», уже после нашего первого прорыва под Пшаснышем в январе 1945 года, было относительным. Постоянно позади нас бродили толпами , выходящие из окружения немцы, и неприятных сюрпризов хватало.
А если говорить в общем смысле, то на немецкой земле война разительно отличалась от того, что нам пришлось хлебнуть на Украине.
Большие бои за населенные пункты в Германии часто шли по одному сценарию. Впереди пускали наши танки ИС-2 из корпусного тяжелого танкового полка , которые таранили оборону немцев. Потом шли, в сопровождении мотострелков, бригадные танки , «шермана», которые сразу горели как свечки или как спички , и танки Т-34 из постоянно сопровождавшей нас 116-йТБр. Атаку танков прикрывал огнем артиллерийский дивизион бригады под командованием Шахназарова.
Так что, война в 1945 году шла «по классике военного искусства».
Нас постоянно перебрасывали с одного направления на другое, скучать на одном месте не приходилось. В нстпление в январе мы шли севернее Варшавы, а после Гданьска нас перебросили на Одер.
То мы в армии Ротмистрова, то в армии генерала Жадова. Жизнь кипела.
Когда шла переправа через Одер, любую застрявшую на мосту машину, моментально сбрасывали в воду, чтобы не сбивать темп стремительного продвижения на плацдарм. На самой переправе стоял командующий фронтом маршал Рокоссовский и лично следил за порядком.
Г.К.- В Германии, были лично у Вас, иногда, мысли, что жалко будет погибнуть в самом конце войны, или воевали спокойно, без «черного фатализма»?
З.Ф. – Нет , о смерти серьезно не думал, заранее перед боем себя не хоронил. Наоборот, говорил сам себе , что обязан выжить. Меня дома ждала маленькая дочь , отцом я стал очень рано. Хотелось увидеть своего ребенка.
Г.К. – Судя по записям в Вашей орденской книжке, за четыре месяца сорок пятого года Вы заслужили в боях 4 ордена. Редкое везение для простого сержанта .
За что Вас награждали?
З.Ф. – Так разведчикам ордена не за красивые глазки давали, а за конкретное дело.
Начнем с того , что группа Стазаева, в которой я служил, была везучей и в прямом и в переносном смысле. Нам часто выпадало воевать, выполнять разведзадания, а заслуги разведчиков отмечали совсем не так, как, например, удачные действия пехоты. Это у стрелков, после успешной боевой операции выделяли на роту два ордена и, скажем, еще пять медалей, а дальше командир роты решал - кого представить. В конце войны для разведчиков никаких «разнарядок на награды» не существовало. Совершил что-то, заметили и представили – возможно , и наградят.
Я на Украине получил только медаль «За Отвагу», а ордена уже заслужил в боях на немецкой земле. Первый орден Красной Звезды за штурм Маринебурга .
Мы, разведчики, вовремя обнаружили немецкую засаду, завязали бой, отвлекли огонь на себя. Немцы нас окружили, но подошла наша артиллерия и выручила нас. Второй орден , ОВ 2-ой степени, за действия разведгруппы в Пруссии.
Немцы сильно бомбили бригадные колонны прямо на дорогах, не давая продвинуться вперед по автостраде. И мы пошли на разведку, поубивали в столкновениях в лесном массиве человек двадцать немцев – пехотинцев и «фаустников» , сбили три пулеметных и снайперских заслона , взяли «ценного языка», и нашли обходную дорогу через лес. Наша бригада выполнила боевую задачу в срок. Вся разведгруппа получила награды.
Следующий орден ОВ- 1-й степени, за спасение командира бригады .
В районе Квашина, мы вместе со штабом бригады попали в окружение. Неслись вперед на всех парах, чтобы не выпускать противника из вида, и попали в капкан.
Немцы атаковали нас по фронту, и сзади , прямо из леса за нашей спиной.
И я,с товарищем - разведчиком, вдвоем, вывел из окружения , прямо через немцев, раненого полковника Горбенко к своими.
А штаб бригады выручила батарея «катюш», случайно оказавшаяся в районе боя. «Катюшники» дали из своих реактивных установок залпы прямой наводкой, и не позволили немцам полностью добить наших штабных вместе со вспомогательным подразделениями.
А последний орден, Славы 3-й степени, я получил уже за бой в самом конце войны . Есть такой немецкий город Стрелец или Штрелец, похожее что-то в названии. Стазаев повел нашу группу вперед, нарвались на немцев, захватили у них пушку и стали из нее стрелять с прямой наводки по противнику, отходящему на запад, в сторону американцев. Немцы , разобравшись, что речь идет всего лишь об «обнаглевшей» горстке русских солдат, опомнились, кинулись на нас толпой в контратаку. Косили их в упор из автоматов, забрасывали гранатами.
Это было настоящее побоище. Но все равно, дело дошло до рукопашной.
В итоге боя : восемьдесят убитых и раненых солдат и офицеров противника, и больше двадцати пленных немцев. Кстати, за этот бой мой командир Николай Стазаев , был отмечен орденом Славы 1-ой степени.
Г.К.- Вы Горбенко упомянули. Со слов Вашего однополчанина комбриг был «скор на руку», и мог запросто «зубы посчитать» кому-нибудь из подчиненных.
З.Ф. – Как вы выразились -«Скор на руку» - это еще не самое страшное дело. Зато «не скор на расправу», а это уже многое значит. Под трибунал он никого не отдавал. Да , Горбенко иногда не сдерживал свои эмоции, и мог врезать палкой по чьей - нибудь спине. И, тем не менее , полковник Горбенко был очень боевой офицер, серьезный мужик, и пользовался уважением простых солдат.
Рядом с собой в качестве личной охраны всегда держал двух разведчиков.
А насчет мордобоя, я вам скажу одну вещь. У Горбенко были «хорошие учителя», все это хамство и жлобство шло сверху, воистину - «рыба гниет с головы».
Я никогда не забуду, как после войны , когда бригада стояла в Белоруссии, в Слониме, к нам приехал с проверкой командующий округом маршал Тимошенко.
На глазах у бойцов он огрел полковника Горбенко ударом плетки.
За то , что комбриг «плохо его поприветствовал!»…
Г.К. –«Стандартный вопрос» к бывшим разведчикам.
А как вели себя взятые в плен солдаты вермахта?
З.Ф.- Была немало таких, которые , попав к нам в плен, держались с достоинством. Приведу вам один пример. На подходе к Данцигу нас стали сильно бомбить.
С нами находился авианаводчик, капитан. Он вызвал по рации наши истребители, и в воздушном бою , развернувшимся прямо над нашими головами, было сбито несколько самолетов. Один из сбитых летчиков, немец, выпрыгнул с парашютом, и попал в наши руки. Кто-то из офицеров, приказал допросить летчика на месте.
Я , как это нередко было, переводил. Спросили немца довольно глупый вопрос –«Какая задача стоит перед вами?» . Молчит. Снова – «Какая задача? Сколько самолетов?». В ответ – ни звука. Один из наших врезал летчику кулаком.
Немец «возмутился» и стал драться! Его сразу успокоили, мол, молодец, дерзкий парень, и несмотря «предложение» присутствующего офицера - «кончить на месте наглого летчика», мы его отправили в штаб бригады.
Г.К. – Ваше отношение к политработникам на фронте?
З.Ф.- Не могу его даже сформулировать точно.
Разведчики с ними почти не соприкасались.
Сам я был идейным патриотом, в партию вступал в 1943 году перед боем, но к политработникам относился , скажем, так, - ровно, но без особого почитания.
Ну, есть они - и ладно, мне с ними детей не крестить. Понимаете, армейскую форму носило великое множество людей, а воевали из них на передовой и были в настоящем бою - не больше трети. В начале мая 1945 года , когда мы встретились с союзниками –американцами в районе Грабова, вот тут- то наши политруки были все дружно в первом ряду. Бдили, и следили за нашей сознательностью.
Г.К. –Какое из воспоминаний о войне является для Вас самым тяжелым?
З.Ф. – В Германии мы освободили концлагерь для женщин - заключенных.
Наша разведгруппа первой наткнулась на этот лагерь.
Их , женщин –узниц, немцы заразили специально тифом, и перестали кормить еще за две недели до нашего появления. Подошли к колючей проволоке.
Коля Стазаев скинул с себя шинель и бросил ее на ряд «колючки».
Мы последовали его примеру. Перелезли.
И там увидели сотни трупов, женщины - скелеты.
Было всего несколько десятков выживших молодых девушек, которые выглядели как шестидесятилетние старухи. И весь этот увиденный кошмар, эту ужасную картину, я не могу забыть до сих пор…
Интервью и лит.обработка: Г. Койфман
ЮЖНО-САХАЛИНСКАЯ ОПЕРАЦИЯ 11-25.08.1945 наступательная операция сов. войск по освобождению Юж. Сахалина. Проведена войсками 56-го с.к. (ком-р – ген.-м. А.А. Дьяконов)
ген.-м. А.А. Дьяконов
16-й армии (командующий - ген.-л. Л.Г. Черемисов) 2-го ДВФ во взаимодействии с кораблями и частями мор. пехоты СТОФ (командующий – вице-адмирал В.А. Андреев)
Bице-адмирал В.А. Андреев
Тихоокеанского флота. На Южном Сахалине оборонялись войска 88-й п.п. (ком-р ген.-л. Минеки Дзюэтиро),
ген.-л. Минеки Дзюэтиро
,японские пограничные части. На острове были построены долговременные оборонительные сооружения. Центром обороны являлся Котонский укрепрайон.
КОТОНСКИЙ (Харамитогский) УКРЕПЛЕННЫЙ РАЙОН
С началом военных действий 09.08.1945 , в соответствии с оперативной директивой 2-го ДВФ и разработанным оперативным планом задача 16-й армии определялась обороной о. Сахалин, побережья Татарского пролива и Охотского моря с целью недопущения нарушения противником сухопутной государственной границы о. Сахалин и высадки мор. десанта противникака в полосе обороны армии.
Особо прочно подлежали обороне Поронайская долина, Александровское, Охинское, Де-Кастринское и Усть-Амурское направления. В соответствие с изменившейся обстановкой, 10.08.1945 ВС 2-го ДВФ (командующий генерал армии М.А. Пуркаев, член ВС ген.-л. Я.С. Леонов, нач. штаба фронта ген.-л. Ф.И. Шевченко) поставил войскам 16-й армии задачу: 56-у с.к: в составе 79-й с.д., 214-й т.бр., 178-го т.б., 433-го и 487-го а.п. РГК при поддержке 255-й с.а.д. в 10-00 11.08.1945 перейти в наступление вдоль дороги в направлении Котон – Китон - Ками - Сикука – Найро течение 3-х суток этот полк занял заранее подготовленные оборонительные позиции. 10.08.1945 командир 79-й с.д. И.П. Батуров отдал командиру 165-го с.п. Н.Д. Курманову приказ быть готовым в 8-00 11.08.1945, совместно с 2/284-го а.п., 1/214 –й т.бр. и 487-м г.а.п. нанести главный удар в направлении дороги “полицейский пост Ханда – Котон”, с одновременным действием частью сил во фланг и тыл основной группировке противника, не допуская его отхода на юг и подходов его резервов с юга. Наступление 79-й с.д. началось 11.08.1945 в 7-45. Передовой отряд 79-й с.д. в составе 2/165-го с.п.,2/284-го а.п. и 1/214-й т.бр. перешел государственную границу в направлении полицейского поста Ханда. Впереди двигался разведэскадрон 79-й с.д. под командованием ст. л-та Д.Г. Литвицкого. На рубеже р. Хандаса-гава эскадрон был остановлен ружейно-пулеметным огнем японцев, занявшими оборону в ОП Ханда. Через 2 часа 2/165-го с.п. подошел к этому ОП и завязал бой. Противник с южного берега р. Коттонкай оказывал ожесточенное сопротивление. Вместе с главными силами 79-й с.д. перешел гос. границу 179-й с.п. (без 2/179-го с.п.) под команд. Е.А. Кудрявцева и 518-й о.с.б. Сах. полка с приказом совершить бросок по болотистой местности вдоль р. Поронай и выйти южнее г. Котон, перерезав тем самым шоссе и железную дорогу, не дать противнику возможности подбросить резервы. В тот же день 179-й с.п., не встречая значительного сопротивления японцев, овладел ОП Муйка.
12.08.1945 2/165-го с.п. под команд. Г.Г. Светецкого, обойдя с флангов ОП Ханда овладел им. 179-й с.п. к исходу дня завязал бой на юго-вост. окраине г. Котон. Отряд Д.С. Трегубенко (7-я с.р. 157-го с.п., 3-я с.р. 165-го с.п.) уничтожил ОП противника в 3-х км юго-зап. ОП Ханда. Опергруппа СМПО и 82-я о.п.с.р. 79-й с.д. овладели полицейским постом Амбецу.
13.08.1945 165-й с.п. и.214-я т.бр. атаковали Котонский у.р., но успеха не имели. 179-й с.п. и 518-й о.п.б. вели бои за Котон.
Советский танк Т-34 в боях за юг Сахалина
Японский танк
14-15.08.1945 79-я с.д. атаковала Котонский у.р. При блокировке ДЗОТа героически погиб ст. с-т А.Е. Буюклы. Отряд Д.С. Трегубенко овладел п. Нибу. В район г. Котон для поддержки 179-го с.п. прибыли 284-й а.п. (без 2/284-го а.п.), 2/179-го с.п. и 1/214-й т.бр. Опергруппы СМПО захватили японские пограничные заставы: Кире, Вампаку, Чисио, Чирингай, Энай, Фанзай, Асасэ.
15.08.1945 в войска пришло известие о капитуляции Японии. Сообщение об этом было опубликовано в газете “За Советскую Родину”.
16.08.1945 в 9-00, после часовой арт. подготовки части 56-го с.к. перешли в наступление. 1/165-го с.п. и 2/165-го с.п. с 214-й т.бр. (без 1/214-й т.бр.) овладели ОП Котонского у.р. в сев.-вост. скатах перевала Хороми. 1/157-го с.п.и 3/165-го с.п. атаковал узел сопротивления японцев на г. Хаппо.
Особо проявили себя в бою П.Н. Сидоров, Л.В. Смирных, Г.Г. Светецкий и С.Т. Юдин. Перебросив на сторожевом корабле “Зарница” и 4-х сторожевых кораблях из Советской Гавани к западному побережью Сахалина 365-й о.б.м.п. СТОФ высадил этот батальон в порту Торо. Батальон действовал в составе 2-х групп под командованием ст. л-та Д.Л. Гадзиева и л-та А.А. Егорова. Порт Торо был взят, после чего там высадился 2/113-й о.с.бр.
17.08.1945 179-й с.п. с частями усиления овладел г. Котон и начал наступление на Котонский у.р. с юга. 1/157-го с.п. и 3/165-го с.п. продолжали вести ожесточенные бои в глубине обороны японцев на г. Хаппо. 1 и 2/165-го с.п. вели бои на перевале Хороми и вост. скатах г. Футаго. Отряд Д.С. Трегубенко наступал в сев. направлении, вел бой в глубине узла сопротивления на г. Футаго. Десант СТОФ (365-й о.б.м.п. и 2/113-й о.с.бр. взял с боем г. Яма-Сигай и г. Эсутору.
18.08.1945 в 12-00 начались переговоры командования 56-го с.к. с парламентерами 125-го п.п. Боевые действия в р-не Котонского у.р. приостановлены. Командир 56-го с.к. издал приказ “О порядке оккупации Карафуто”. В направлении Отомари выступил подвижной отряд 56-го с.к. под командованием генерала М.В. Алимова.
ОЦУ ТОСИО, последний губернатор Карафуто
Победа
19.08.1945 165-й с.п. и 179-й с.п. совершали марш по маршруту Котон - Ками - Сикука.
Сикука, 1945 г
2/179-го с.п. совершил марш в р-н ОП Муйка, где остался не сложивший оружие японский гарнизон. 2/165-го с.п. совершил марш до п. Кусюннай. 125-й п.п. во главе с полковником Кобаяси начал сдаваться в плен. Три десантных отряда (1-й бросок десанта – 297 автоматчиков, 2-й отряд – сводный батальон мор. пехоты (820 чел) под команд. майора Гульчака, 3-й – 113-я о.с.бр. (без2/113-й о.с.бр.) вышли из Советской Гавани к порту Маока .
20.08.1945 при слабом противодействии противника в 7 час. 33 мин. высажен десант в Маока. Батальон морской пехоты вел бой за восточную часть города, подразделения 113-й о.с.бр. под командованием зам. ком-ра бригады подполк-ка М.М. Тетюшкина – за его зап. часть. К 14 часам г. Маока был взят.
Десант в Маока, 1945 г
Противник отошел из Маока в у.р. на Камышовом перевале. Другая часть японских войск отступила по железной дороге на юг и укрепилась на подступах к г. Футомато.
21.08.1945 Главнокомандующий советскими войсками на Дальнем Востоке А.М. Василевский приказал ускорить очистку от японских войск юга Сахалина, причем порт Отомари и г. Тойохара занять не позднее 22 авг., сосредоточить там 87-й с.к., основные силы авиации 9-й возд. армии и ТОФ, а также необходимое число кораблей, боевых катеров, судов и плавсредств, чтобы к исходу 23 авг. быть готовыми начать десантную операцию на Хоккайдо с одновременной переброской туда не менее 2 п.д., в 2-3 эшелона каждую. Указывалось, что срок начала операции будет сообщен ставкой дополнительно.
22.08.1945 113-я о.с.бр. вела бои на Камышовом перевале, который был взят к исходу дня. 4/113-й о.с.бр. вел бои за г. Футомато и ж/д станцию Экинохара. Геройски проявили себя в этих боях Б.М. Николайчук, В.И. Волков и Е.А. Чапланов. Продолжалась подготовка к дес. в Отомари.
23.08.1945 вышедший к Отомари дес. отряд с 1600 мор. пехотинцами попал в 7-балльный шторм и направился к порту Хонто.
24.08.1945 следовавший в Отомари десант высадился в Хонто, где его встретили представители командования гарнизона, полиции и администрации города. Из-за минной опасности в проливе Лаперуза минный заградитель “Океан” остался в Хонто, остальные корабли продолжили поход в Отомари.
Найро, 1945 г
25.08.1945 десантом ТОФ и частями 113-й о.с.бр. занят порт Отомари, части 56-го с.к. вошли в Тойохара. 18320 яп. солдат и офицеров сдались в плен. Южная часть Сахалина, отторгнутая от России в результате русско-японской войны 1904-1905, была возвращена СССР. По итогам проведения Южно-Сахалинской операции, присвоено звание Героя Сов. Союза Г.Г. Светецкому, С.Т. Юдину, П.Н. Сидорову. Л.В. Смирных. Посмертно это звание было присвоено А.Е. Буюклы. Почетных наименований “Сахалинские” удостоены: 79-я с.д., 255-я с.а.д., 113-я о.с.бр., 433-й а.п., 3-й дивизион погран. катеров, 3-й отряд сторожевых катеров, 5-й отд. дивизион торпедных катеров, 7-й отд. дивизион тральщиков, 15-й отд. дивизион сторожевых катеров, 42-й и.а.п., 48-й р.а.п, 56-й штурмовой а.п. Награждены: орденами Красного Знамени – 179-й с.п., 214-я т.бр. и 48-й р.а.п.СТОФ, орденами Красной Звезды – 157-й с.п., 165-й с.п.,284-й а.п. Присвоено гвардейское звание 365-у о.б.м.п.
ген.-м. А.А. Дьяконов
16-й армии (командующий - ген.-л. Л.Г. Черемисов) 2-го ДВФ во взаимодействии с кораблями и частями мор. пехоты СТОФ (командующий – вице-адмирал В.А. Андреев)
Bице-адмирал В.А. Андреев
Тихоокеанского флота. На Южном Сахалине оборонялись войска 88-й п.п. (ком-р ген.-л. Минеки Дзюэтиро),
ген.-л. Минеки Дзюэтиро
,японские пограничные части. На острове были построены долговременные оборонительные сооружения. Центром обороны являлся Котонский укрепрайон.
КОТОНСКИЙ (Харамитогский) УКРЕПЛЕННЫЙ РАЙОН
С началом военных действий 09.08.1945 , в соответствии с оперативной директивой 2-го ДВФ и разработанным оперативным планом задача 16-й армии определялась обороной о. Сахалин, побережья Татарского пролива и Охотского моря с целью недопущения нарушения противником сухопутной государственной границы о. Сахалин и высадки мор. десанта противникака в полосе обороны армии.
Особо прочно подлежали обороне Поронайская долина, Александровское, Охинское, Де-Кастринское и Усть-Амурское направления. В соответствие с изменившейся обстановкой, 10.08.1945 ВС 2-го ДВФ (командующий генерал армии М.А. Пуркаев, член ВС ген.-л. Я.С. Леонов, нач. штаба фронта ген.-л. Ф.И. Шевченко) поставил войскам 16-й армии задачу: 56-у с.к: в составе 79-й с.д., 214-й т.бр., 178-го т.б., 433-го и 487-го а.п. РГК при поддержке 255-й с.а.д. в 10-00 11.08.1945 перейти в наступление вдоль дороги в направлении Котон – Китон - Ками - Сикука – Найро течение 3-х суток этот полк занял заранее подготовленные оборонительные позиции. 10.08.1945 командир 79-й с.д. И.П. Батуров отдал командиру 165-го с.п. Н.Д. Курманову приказ быть готовым в 8-00 11.08.1945, совместно с 2/284-го а.п., 1/214 –й т.бр. и 487-м г.а.п. нанести главный удар в направлении дороги “полицейский пост Ханда – Котон”, с одновременным действием частью сил во фланг и тыл основной группировке противника, не допуская его отхода на юг и подходов его резервов с юга. Наступление 79-й с.д. началось 11.08.1945 в 7-45. Передовой отряд 79-й с.д. в составе 2/165-го с.п.,2/284-го а.п. и 1/214-й т.бр. перешел государственную границу в направлении полицейского поста Ханда. Впереди двигался разведэскадрон 79-й с.д. под командованием ст. л-та Д.Г. Литвицкого. На рубеже р. Хандаса-гава эскадрон был остановлен ружейно-пулеметным огнем японцев, занявшими оборону в ОП Ханда. Через 2 часа 2/165-го с.п. подошел к этому ОП и завязал бой. Противник с южного берега р. Коттонкай оказывал ожесточенное сопротивление. Вместе с главными силами 79-й с.д. перешел гос. границу 179-й с.п. (без 2/179-го с.п.) под команд. Е.А. Кудрявцева и 518-й о.с.б. Сах. полка с приказом совершить бросок по болотистой местности вдоль р. Поронай и выйти южнее г. Котон, перерезав тем самым шоссе и железную дорогу, не дать противнику возможности подбросить резервы. В тот же день 179-й с.п., не встречая значительного сопротивления японцев, овладел ОП Муйка.
12.08.1945 2/165-го с.п. под команд. Г.Г. Светецкого, обойдя с флангов ОП Ханда овладел им. 179-й с.п. к исходу дня завязал бой на юго-вост. окраине г. Котон. Отряд Д.С. Трегубенко (7-я с.р. 157-го с.п., 3-я с.р. 165-го с.п.) уничтожил ОП противника в 3-х км юго-зап. ОП Ханда. Опергруппа СМПО и 82-я о.п.с.р. 79-й с.д. овладели полицейским постом Амбецу.
13.08.1945 165-й с.п. и.214-я т.бр. атаковали Котонский у.р., но успеха не имели. 179-й с.п. и 518-й о.п.б. вели бои за Котон.
Советский танк Т-34 в боях за юг Сахалина
Японский танк
14-15.08.1945 79-я с.д. атаковала Котонский у.р. При блокировке ДЗОТа героически погиб ст. с-т А.Е. Буюклы. Отряд Д.С. Трегубенко овладел п. Нибу. В район г. Котон для поддержки 179-го с.п. прибыли 284-й а.п. (без 2/284-го а.п.), 2/179-го с.п. и 1/214-й т.бр. Опергруппы СМПО захватили японские пограничные заставы: Кире, Вампаку, Чисио, Чирингай, Энай, Фанзай, Асасэ.
15.08.1945 в войска пришло известие о капитуляции Японии. Сообщение об этом было опубликовано в газете “За Советскую Родину”.
16.08.1945 в 9-00, после часовой арт. подготовки части 56-го с.к. перешли в наступление. 1/165-го с.п. и 2/165-го с.п. с 214-й т.бр. (без 1/214-й т.бр.) овладели ОП Котонского у.р. в сев.-вост. скатах перевала Хороми. 1/157-го с.п.и 3/165-го с.п. атаковал узел сопротивления японцев на г. Хаппо.
Особо проявили себя в бою П.Н. Сидоров, Л.В. Смирных, Г.Г. Светецкий и С.Т. Юдин. Перебросив на сторожевом корабле “Зарница” и 4-х сторожевых кораблях из Советской Гавани к западному побережью Сахалина 365-й о.б.м.п. СТОФ высадил этот батальон в порту Торо. Батальон действовал в составе 2-х групп под командованием ст. л-та Д.Л. Гадзиева и л-та А.А. Егорова. Порт Торо был взят, после чего там высадился 2/113-й о.с.бр.
17.08.1945 179-й с.п. с частями усиления овладел г. Котон и начал наступление на Котонский у.р. с юга. 1/157-го с.п. и 3/165-го с.п. продолжали вести ожесточенные бои в глубине обороны японцев на г. Хаппо. 1 и 2/165-го с.п. вели бои на перевале Хороми и вост. скатах г. Футаго. Отряд Д.С. Трегубенко наступал в сев. направлении, вел бой в глубине узла сопротивления на г. Футаго. Десант СТОФ (365-й о.б.м.п. и 2/113-й о.с.бр. взял с боем г. Яма-Сигай и г. Эсутору.
18.08.1945 в 12-00 начались переговоры командования 56-го с.к. с парламентерами 125-го п.п. Боевые действия в р-не Котонского у.р. приостановлены. Командир 56-го с.к. издал приказ “О порядке оккупации Карафуто”. В направлении Отомари выступил подвижной отряд 56-го с.к. под командованием генерала М.В. Алимова.
ОЦУ ТОСИО, последний губернатор Карафуто
Победа
19.08.1945 165-й с.п. и 179-й с.п. совершали марш по маршруту Котон - Ками - Сикука.
Сикука, 1945 г
2/179-го с.п. совершил марш в р-н ОП Муйка, где остался не сложивший оружие японский гарнизон. 2/165-го с.п. совершил марш до п. Кусюннай. 125-й п.п. во главе с полковником Кобаяси начал сдаваться в плен. Три десантных отряда (1-й бросок десанта – 297 автоматчиков, 2-й отряд – сводный батальон мор. пехоты (820 чел) под команд. майора Гульчака, 3-й – 113-я о.с.бр. (без2/113-й о.с.бр.) вышли из Советской Гавани к порту Маока .
20.08.1945 при слабом противодействии противника в 7 час. 33 мин. высажен десант в Маока. Батальон морской пехоты вел бой за восточную часть города, подразделения 113-й о.с.бр. под командованием зам. ком-ра бригады подполк-ка М.М. Тетюшкина – за его зап. часть. К 14 часам г. Маока был взят.
Десант в Маока, 1945 г
Противник отошел из Маока в у.р. на Камышовом перевале. Другая часть японских войск отступила по железной дороге на юг и укрепилась на подступах к г. Футомато.
21.08.1945 Главнокомандующий советскими войсками на Дальнем Востоке А.М. Василевский приказал ускорить очистку от японских войск юга Сахалина, причем порт Отомари и г. Тойохара занять не позднее 22 авг., сосредоточить там 87-й с.к., основные силы авиации 9-й возд. армии и ТОФ, а также необходимое число кораблей, боевых катеров, судов и плавсредств, чтобы к исходу 23 авг. быть готовыми начать десантную операцию на Хоккайдо с одновременной переброской туда не менее 2 п.д., в 2-3 эшелона каждую. Указывалось, что срок начала операции будет сообщен ставкой дополнительно.
22.08.1945 113-я о.с.бр. вела бои на Камышовом перевале, который был взят к исходу дня. 4/113-й о.с.бр. вел бои за г. Футомато и ж/д станцию Экинохара. Геройски проявили себя в этих боях Б.М. Николайчук, В.И. Волков и Е.А. Чапланов. Продолжалась подготовка к дес. в Отомари.
23.08.1945 вышедший к Отомари дес. отряд с 1600 мор. пехотинцами попал в 7-балльный шторм и направился к порту Хонто.
24.08.1945 следовавший в Отомари десант высадился в Хонто, где его встретили представители командования гарнизона, полиции и администрации города. Из-за минной опасности в проливе Лаперуза минный заградитель “Океан” остался в Хонто, остальные корабли продолжили поход в Отомари.
Найро, 1945 г
25.08.1945 десантом ТОФ и частями 113-й о.с.бр. занят порт Отомари, части 56-го с.к. вошли в Тойохара. 18320 яп. солдат и офицеров сдались в плен. Южная часть Сахалина, отторгнутая от России в результате русско-японской войны 1904-1905, была возвращена СССР. По итогам проведения Южно-Сахалинской операции, присвоено звание Героя Сов. Союза Г.Г. Светецкому, С.Т. Юдину, П.Н. Сидорову. Л.В. Смирных. Посмертно это звание было присвоено А.Е. Буюклы. Почетных наименований “Сахалинские” удостоены: 79-я с.д., 255-я с.а.д., 113-я о.с.бр., 433-й а.п., 3-й дивизион погран. катеров, 3-й отряд сторожевых катеров, 5-й отд. дивизион торпедных катеров, 7-й отд. дивизион тральщиков, 15-й отд. дивизион сторожевых катеров, 42-й и.а.п., 48-й р.а.п, 56-й штурмовой а.п. Награждены: орденами Красного Знамени – 179-й с.п., 214-я т.бр. и 48-й р.а.п.СТОФ, орденами Красной Звезды – 157-й с.п., 165-й с.п.,284-й а.п. Присвоено гвардейское звание 365-у о.б.м.п.
Я Помню I Remember
I RememberЧелохаева Расмие Акимовна
Я родилась 5 марта 1934 г. в селе Туак (ныне Рыбачье) Алуштинского района Крымской АССР. Родители мои были крестьяне-середняки, я хорошо помню, как мой отец всегда говорил: "Меня бедняком не надо писать, я середняк!" Он работал в селе председателем "Сельпо", был грамотным, и по-арабски и по-русски писать умел. Хотя сам беспартийный, отец участвовал в Гражданской войне, служил в Красной Армии. Наступило лето 1941-го, мне было 7 лет, приготовили тетрадь и ручки, потому что я должна была идти в школу, и тут началась война. В первую же волну мобилизации отец ушел на войну, он напоследок мне так сказал: "Я вернусь обязательно, ты мне покажешь, как будешь писать в тетрадке". Поцеловал и ушел, на фронте он попал в Керчь в Акмонай, последнее его письмо мы оттуда читали, после никакого известия нет. После войны сестра писала, чтобы узнать, что случилось. Оказывается, он погиб на фронте.
Осенью 1941 г. пришли немцы. Хорошо помню, что немцы сразу взяли вилы и тыкали ими сено, искали спрятавшихся, нам было очень страшно, тем более нам говорили, немцы убивают мирных жителей, действительно время было очень страшное, мама одна осталась. В оккупации я работала вот так: у нас выращивали табак, и дети 11-12 лет сидели и складывали табак в ящики, потому что это дети могут делать. Его потом куда-то отправляли. Партизаны приходили по ночам в село, в семье по секрету давали им кушать. Оказывается, в нашем доме была стенка, за которой мой дядя, чтобы дети не видели, прятал людей из партизанских отрядов. И брат мой ходил с едой якобы в лес, носил партизанам кушать. Также помню, как стоявшие в селе румыны ходили по домам и просили кушать, они продавали за еду свое мыло, потому что их не кормили совсем.
В Рыбачье Советская Армия вернулась так - несколько человек несли флаг, все бежали туда-сюда, за флагом, дети, в том числе и я, с ними. Но перед этим я застала последних отступающих немцев, потому что я пошла по дороге в Приветное к школе, и там, где шла дорога, валялось очень много тетрадей общих, ручек, чернил фиолетовых и синих, брошенных немцами при отступлении. Я взяла себе несколько тетрадей, думала, что с ними в школу пойду. Но тут подъехала машина типа "виллис", там сидели немцы или румыны, один взял свой пистолет, как ударил вот так ручкой по моей груди, тетради упали, я начала плакать, он, наверное, хотел застрелить меня, но второй говорит, хотя я не понимала, но видимо, ругал второй ударившего. Говорил, что я маленькая и чего он делает. Я плакала-плакала, после собрала тетради и пришла домой.
- Не квартировались у Вас дома в период оккупации военные?
- Нет, а вот когда нас освободили, то у нас встал на постой (на нашем доме специальный крест поставили перед этим, что можно размещаться) азербайджанец Мухтар Ака, советский командир. У нас был двухэтажный бабушкин дом, он поселился на втором этаже, мы жили на первом. Он забрал эти тетради, и начал записывать чего-то, потом я плакала, сестра говорит, мол, не обижайся, и Мухтар Ака сказал: "Ты на меня не обижайся, тебе не нужны эти тетради, если надо будет, я потом дам!" Вот так он сказал. Оказывается, он писал, как будет нас высылать!
Как раз перед депортацией наша мама ушла в Алушту, для нас еду поискать у родственников. Ночью в 4.00 18 мая автоматами начали стучать в дверь, кричали "Откройте!" Мы открыли, нам говорят: "Вы все поедете в депортацию". Нас пятеро детей, мамы нет, всех жителей деревни солдаты с автоматами собрали в место, где выращивалась рассада, все пришли туда без вещей, никто не успел ничего взял. Но тут пришлось ночевать на этом месте, все плачут, кричат, бараны и коровы тоже ревут и блеют. Такой страшный момент, я его никак забыть не могу. И тут в семье, где отец воевал, родился мальчик, солдаты всех отогнали от них, но я до сих пор помню тот пронзительный голос родившегося мальчика (он умер в поезде, его выбросили из вагона). Потом, когда стало понятно, что мы будем ночевать в рассаднике, моя сестра так говорит: "Мы все равно будем ночевать, иди домой как самая маленькая, тебя не заметят, принеси что можешь, чтобы мы не на земле ночевали". Я пришла домой, через колючую проволоку перелезла, я оттуда понесла еле-еле "киис" (шерстяной ковер), тогда ко мне подошел один русский солдат, кто он не знаю, взял пряничек, сказал: "Не плачь, не плачь!" Дал мне этот пряничек, я до сих пор, когда пряник кушаю, его поминаю. После взял мой "киис" и перебросил через проволоку. Мы там ночевали, потом приехало много машин, мы видели, как они шли по дороге через Приветливое, нас начали грузить, и тут солдаты уже по-другому себя вели, если кто и бросал чего из вещей, то они обратно из кузовов выбрасывали, ничего грузить не давали. А честно говоря, у мамы было золото: браслет, медальон, я его не нашла дома, потому что солдаты уже забрали. Я видела их там, как раз ковырялись в домах, они меня из села и выгнали. Посадили всех на машины, в кузовах битком набиты люди, кушать нет, кто-то плачет, а меня тошнило сильно в поездке. Привезли нас на железнодорожный вокзал, посадили в товарный вагон для скота, ни окна, ни двери нет, туалета нет, пить тоже не дали.
Всю дорогу мы сидели в закрытом вагоне, двери открывали только на пять минут на станциях. В пути Милек Кхартана из рыбачьегоумер, он был очень старым. Имине и Зарфе Кхартана просили воды, а рядом брат его сидел и говорил: "Возле озера положат, там напьешься!" Еду нам на станциях давали, но в капусте черви были, они в г. Саратове в первый раз еды дали, к счастью, немного хлеба давали. Многие умирали, в нашем вагоне три человека: двое Кхартана и тот родившийся мальчик. Везли нас 22 суток, привезли в Ферганскую область Узбекистана, на ст.Масальск Молотовского района. Там был только гравий, ничего нет больше, там раньшев древние времена, оказывается, море было. Посадили всех на арбу с большми колесами и повезли. Прямо обидно, отцов забрали воевать, потом 17-18 летних в Трудармию, остались одни 14 и 15-тилетние подростки.
- Что произошло с Вашей мамой?
- Мама была в Алуште, она ночевала перед депортацией у родственников, 18 мая ее брат сказал, чтобы она шла домой, а он найдет нас, потом мама приедет. Мама хотела к семье пойти, но ее не слушали, сказали, что дети уже там, ругали ее сильно, бросили в машину, потом поезд в Узбекистан, попала мама в Беговат в степь, у нее была одна сумочка и платье. Шесть месяцев нас искала. Нас же несовершеннолетних поселили в семьи к узбекам, потом пришли в детдом нас забрать, уже записывали, но моя сестра сказала: "Я их в детдом не отдам, сколько есть, будут у меня. Когда отец уходил в армию, он сказал, что я отвечаю за детей". И она в детдом никого не отдала, мы в какой-то узбекский дом поселились, жили там голодные и холодные. Но и узбеки жили тогда очень бедно.
Затем понемногу начали выдавать норму питания, но все равно под одеялом все умирали. Сестра говорит: "Идите хоть в какую-то школу, пусть любой язык, но главное учиться!" Мама нас нашла по комендатуре, это был для семьи самый большой праздник. Я сразу пошла в 4-й класс, так как буквы знала, язык изучала, закончила семь классов.
Поступила в учительский техникум в Коканде. И когда училась, в 16 лет надо уже вставать на спецучет, на подпись ходить, иначе не пускают домой. Мне надо идти домой 7 км, и вот я однажды поехала домой пешком, разрешения не давали, так что я без спросу пошла. Разрешения надо ждать до каникул, и на всех учащихся давали одно разрешение по району, живи, как хочешь, никому не интересно, как ты справляешься без помощи родителей. Моя подруга Джемиле Ибрагимова поехала через центральную дорогу домой в Курган, ее поймали и говорят: "Где разрешение?" Она не знала чего сказать, и тогда заявила: "У нас было одно разрешение, его забрала Челохаева!" Они пришли в комнату, где я жила ночью. Это были Салиев и Рустамов, узбеки из КГБ, начали спрашивать соседок: "Где Челохаева?" Тогда мои русские подружки сказали: "Она в кино пошла". Те после кино опять приходят, тогда подружки заявляют, мол, я с кавалером (хотя мы тогда и не знали, что такое кавалер) ночую. На следующий день утром снова приходят, меня нет. Меня тем временем предупредили, побежала за дорогу, в 3 км от Коканда была МТС, куда сестра ездили за 7 км и там работала статисткой. Пришла к сестре, и директор этой МТС говорит: "Я тебя понял (оказывается, он услышал, о чем мы говорили с сестрой), держи телефонный номер, скажи там, что это номер Назара Аки, а ты каждую субботу к нам приезжаешь и работаешь как горничная". Т.е. я границу не перешла. Приехала домой, пришел Салиев, забрал меня в КГБ. Там сидит нас четверо, он спрашивает: "Ибрагимова, где разрешение?" Молчит. Тогда ко мне: "Челохаева, где разрешение?" Я в ответ: "Я никуда не поехала, хотите, звоните". Уточнили, Ибрагимова осталась виновата, ее посадили на пять суток, а меня отпустили. Шесть суток прошло, Кузнецов был главным комендантом, я к нему пошла: "Товарищ комендант, Ибрагимова шестые сутки сидит". Я была шустрая и напористая, он позвонил куда-то, и я пошла на ул. К. Маркса, 5 в милицейский отдел. Оказалось, что Ибрагимова еще голодовку держала, когда она вышла ко мне, я ее не узнала: бледная, голодная и холодная. Начала опять меня виноватой делать, но я говорю: "Я не виновата и ты не виновата, время такое!"
Так что был такой скандал. Мы проучились 4 года, приехали работать, и тут снова спецучет, я пошла в комендатуру расписаться, поэтому опоздала на урок, тоже ругают, а мне стыдно сказать, что меня даже хоть я и учительница, все равно подпись требуют. Тогда узбек, мой однокурсник, поддержал меня, сказал: "Что вы к ней пристали, ну, положение с ними такое". Вышли мы из этого положения в 1954 г. Тогда дали разрешение на свободное передвижение, мой будущий муж приехал в мою семью, мы с ним были односельчане, отцы друзьями были. Меня он сразу засватал, мы поехали к нему и начали жить. С этого дня мы были свободны. Но есть такая пословица: "Живи на своей Родине как нищий, чем на чужбине как царь". Я работала сорок лет учителем в узбекской школе, но все время хотела вернуться в Крым.
Несколько раз мы приезжали по путевке в Крым, но не селились. Но вот настало время, когда все татары начали возвращаться на родину, это была целая история, митинги, митинги и снова митинги, я тоже там участвовала, и писала, и выступала на митингах. Однажды в Крыму 40 тысяч человек было на митинге, я как грамотная, школьный учитель, выступала. После митинга мы отдохнули, осмотрелись, и тут моя подружка из Алушты Валя пишет: "Рая, приезжай сюда, здесь дают земельные участки, быстрее, а то много потеряешь". Послала я свою невестку, они стояли в пикете, в итоге им дали участки. Два племянника жили в Зуе, прописались кое-как в 1970 г. Последняя дочка закончила университет. Приехала я с мужем в Крым 20 сентября 1994 года. В депортации вышли замуж три дочки, в Крыму делали свадьбу младшей, отдали замуж. Последним дедушка приехал, но после свадьбы обратно поехал, потому что дом там оставили, он вернулся сюда через 8 месяцев и мы окончательно поселились в Крыму.
Интервью и лит.обработка: Ю. Трифонов
Я Помню I Remember
I RememberВасильева Вера Максимовна
Я родилась 3 апреля 1923 г. в с Ольшана Сергеевского района Черниговской области. Родители мои были крестьянами-бедняками, в хозяйстве у нас была одна корова, а детей четверо, отец был коммунистом и первым вступил в колхоз, в итоге был избран председателем колхоза. Мама была домохозяйкой, в нашей деревне одновременно с коллективизацией проходило раскулачивание, я не помню, как все было, ведь тогда была еще маленькая, отца перебрасывали из одного колхоза в другой, а я в это время во 2 и 3 классы ходила. Я пошла в первый класс в 7 лет, окончила к 1938 г. восемь классов, после чего меня направили в г. Короб Черниговской области в райбольницу, где я работала медсестрой, перед этим прошла обучение, тогда вообще хорошо готовили нас, кроме медицинских курсов, также проходила военная подготовка, мне выдавали значки ГТО, ПВХО. Я проработала год в инфекционном отделении, потом к 1941 г. переехала в Киев к родителям, отец тогда уже работал на заводе.
И вот 22 июня 1941 г. началась война, мы тогда всей семьей жили в однокомнатной квартире, дети спали на полу. В субботу был жаркий день, ночью стояла такая же жара и тут в 4 часа как грохнет что-то, и потом вдруг загромыхало так, что ужас. Мы все перепугались, кричали, а немец тем временем бомбил танкостроительный завод, где отец работал, и такие сильные взрывы раздавались, что у нас стекла вылетели, и штукатурка в комнате посыпалась, отец же сразу, может, он предполагал, или кое-что знал, схватился и в штаб. Когда вернулся оттуда в 10 часов, сказал нам: "Дети мои - война!" Я уже 25 июня выехала на свой участок работы в г. Короб в инфекционное отделение, только туда приехала, а там уже на столе лежит повестка, мол, явиться в военкомат, чтобы быть там зарегистрированной. В военкомате нас продержали недели две, пока формирование шло, затем нас послали сопровождать конницу в г. Кропецк Воронежской области, и когда мы ее сопроводили, то приехали опять же обратно в Короб, откуда нас послали по частям, я попала в артдивизион. Тогда медработников в разные части направляли, нас было очень много. И вот пошло-поехало, только я прибыла в часть, нас выдвинули к передовой, немец как начал бомбить и штурмовать наши позиции, что мы все оттуда, как говорится, без оглядки бежали. Вскоре мы попали в окружение под г. Оржица Полтавской области, выходили из него 10 дней. Что уж скрывать, немец настолько жал со своей техникой тогда, что нам было очень далеко до немецкого уровня. При выходе из окружения попала я в группу из 12 человек: 2 командира, один сержант, остальные рядовые, командовал нами ст. лейтенант Ульянов. Шли по компасу, перебирались через овраги, форсировали реки Сула и Пселл. Представьте, лодок никаких нет, у бойцов было плащ-палатки, мы их наполняли соломой, по нескольку человек садились и переплывали, и вот если Сула еще спокойная река, то Псел сумасшедшая, не переправишься и все. Тут пришлось так сделать: мостик был какой-то, по нему шла машина, и мы под этой машиной зацепились и переехали, и сразу за нами хлипкий мостик обвалился. А дальше было самое страшное, ведь передовая - это когда и немцы по тебе стреляют, и наши бьют, и вот надо было здесь пробраться. В итоге вышли из окружения под Ахтыркой в Харьковской области, нас встретили, а мы все были в крови и грязи. Из 12 человек нас осталось только семеро, остальных или так тяжело ранило, что нельзя ничего сделать, или убило. Из одежды на нас что попало было, у кого лапти, у кого немецкие шинели, но встретили нас нормально, к особисту не повели, а сразу направили по разным частям, кого в комсостав, кого в медсостав. Я попала в санбат артподразделения, нас готовили к отправке на Северо-Западный фронт, попали мы в район деревень Большие и Малые Дубовицы, Кутелиха. Мы расположились под Ленинградским плацдармом, и там шли ожесточенные бои, особенно под ст. Крестцы, то немцы ее захватят, то мы отбираем ее, а продовольствия не довозили в части, вагоны во время постоянных бомбежек разлетались в щепки. Санитарный поезд подходил к позициям, но близко нельзя, один раз попытались подвезти поближе, так немцы его разбили, полный поезд был больных. Раненных было очень много, а ведь еще сколько больных было, даже местные жители приходили. Обмороженных было очень много, мы попали как раз в декабре 1941 г. и я пробыла там до февраля. Потом меня решили направить на санитарный поезд, я там работала эвакуатором, принимала раненных и отправляла в тыл, так я проработала до марта 1942 г.
Затем наш состав снова расформировали, я попала в полевой подвижной госпиталь № 2564, начальником был Абрамсон, и там я работала эвакуатором уже до конца войны, пока в марте 1946 г. не демобилизовалась. Мои задачи заключались в следующем: когда подходил санитарный поезд, он же подходил с раненными бойцами, то я их забирала и отправляла по сортировочным центрам, где раненных также формировали кого куда, и я опять отвозила их на санитарный поезд. Я сама возила, постоянно солдаты, они то раненные, то больные, я возила их на грузовике, нашей полуторке, и на мотоциклах приходилось, и подводы были, вообще же на чем угодно мы возили раненных. Грузовик ломался часто, чинили его как-то ремонтники, я даже не знаю, откуда ремонтники, и вот даже мотоциклы часто ломались, хотя у нас были уже и трофейные немецкие. Бездорожье, там дорог вообще не было, сплошные леса, леса, леса. Где деревушки были, они все сожженные, одни трубы торчали, машина только подъезжает к деревушке, а там никого, и постоянно немец сильно бомбил, ужас.
Раненных я перевидала великое множество, по инструкции должна была у них оружие забирать, но знаете, оружие далеко не у всех было, не знаю, то ли их прижимало так, что они его бросали, но вооруженных совсем мало было. И казалось бы, приближался конец войне, но сколько раз я попадала под бомбежку, и не вспомнить. Мы как-то повезли солдат помыться, в лесу нашли какую-то баньку, надо было все-таки продезинфицировать раненных, только подъехали к бане, а она же дымит немножко, немец сразу засек, "рама" появилась, и начался обстрел из крупнокалиберных орудий, и уже когда мы возвращались обратно, то наша машина попала в воронку. И сразу все загорелось внутри грузовика, кто в кузове сидел, выскакивал, мне тоже удалось выскочить, но на меня полетели бензиновые канистры, меня тут и ранило сильно в ногу. Но мне долго раненной не пришлось быть, хотя оказалось, что перебиты пальцы на ноге, в медсанбате быстро наложили гипс, и сунули ногу в большой сапог. Я так дней 10 побыла, ну, в общем, на стационаре, и чувствую, что мне можно ступать, разрезали сапог и дали новые сапоги, я опять стала эвакуатором, ведь работать надо.
В 1944 г. во время прорыва блокады Ленинграда раненных и больных было очень много, к тому времени мне присвоили звание "младший лейтенант", я продолжала быть в эвакогоспитале. После этого наш госпиталь переехал в Венгрию в г. Дебрецен, я работала при госпитале, там мы и встретили конец войны.
- Как Вы встретили 9 мая 1945 г.?
- Радость была такая, что и за сердце хватались, стреляли в воздух из автоматов и орудий, а город был весь в аэростатах и флажками украшен. Вечером салют устроили.
- Каковы были Ваши обязанности, когда Вы служили в артдивизионе?
- Я была санитаркой, у меня была санитарная сумка, я обрабатывала раны легкораненым, а если тяжелая рана, их забирали сразу же в медсанбат. Так что я перевязывала раны и сортировала раненных по степени сложности. В сумке у меня было совсем мало лекарств, какие бедные тогда сумки были, вы не представляете, только йод, вата, бинты, марля, нашатырный спирт, камфара, шприцы, перевязатор, если его можно поставить. Раны обрабатывали по-всякому, в основном йодом, сулемой, еще какие-то растворы были, но в основном этими.
- Приходилось ли делать уколы без стерильной обработки?
- Ой, вы знаете, делали, была, не была. Но вот недостатка в перевязочных средствах или лекарствах мы не испытывали, ведь я то в поезде, то в медсанбате, и всегда перед боями загружалась всем, чем можно.
- Какие ранения были наиболее характерны?
- Были и осколочные, были и пулевые, помню, как я видела у одного раненного всю грудь в осколках, бедный, не знаю, как он доехал, прямо перед ним сильно разорвался снаряд осколочный. Более опасны были пулевые, пуля же слепая, не знает, куда попадет, и в голову, и в грудь, и в брюшину, а вот от осколочных можно укрыться, если уже где-то солдат где-то прислонился отдохнуть и не успел укрыться, тогда опасно, могут быть тяжелые ранения.
- Какие средства использовались в госпиталях против вшей?
- Нам доставляли специальные утюги, наполненные углями, и когда солдаты снимали с себя белье, мы проутюживали все это, ведь вшей было сколько угодно. И в госпитале были вши, ведь тоже, постоянно поступают раненные, как тут уследишь.
- Были ли специальные палаты для безнадежных раненных?
- Вы знаете, я не могу сказать, я ведь привезу раненных, и сдаю по списочному составу, а куда их дальше, я даже не скажу.
- Каков был режим работы, питания?
- Мы ели конину, потому что находились на Северо-Западном фронте, продовольствие не доходило, в тылу вагоны трещали от продуктов, но поезда не доходили, и кухни тоже не добирались, нам из этого продовольствия почти ничего не попадало. Страшно говорить, это не как в сказке, а питание было такое, что бойцам нечего кушать, тогда командир собрал бойцов, человек 4-6, и приказывал им: "Идите на поле боя, и вырезайте у лошадей мясо". И вот такое вырезанное мясо мы ели. Доходило до того, что прямо сырое ели, где какой-то маленький огонечек, только чуть-чуть прожаривали, и сразу в рот тянули. Все, что попало ели, и гнилую картошку, и капусту, и порченую селедку. Как-то поесть совсем ничего не было, у нас стали шататься зубы, там болотистая местность, мы решили втроем пойти и клюквы нарвать. Только начали собирать, оказалось, что на другой стороне поляны, где кусты были, сидели немцы. Они нас заметили, и разное закричали, в основном: "Хендэ хох!" Мы оттуда бежали как ошалелые, к счастью, удалось скрыться. Вот под Харьковом было получше питание, здесь бойцы больше добывали у населения питание, кто муки или булку хлеба, кто чем тем, тем с нами и делился.
- Выдавался ли сухпаек?
- Да, я получала сухари, чай, сахар, и мне больше ничего не доставалось, только один раз еще добавили американские консервы, когда в командировку посылали в Чехословакию. И были банки с салом шпиг, это было очень хорошее, мягкое сало, только одно плохо - мало его.
- Каков был режим Вашей работы в эвакопункте?
- Никаких суточных режимов не было, когда уже валишься с ног, тогда попадется какая-то халупка, где никто не живет, только стены стоят, там на пол падаешь, и тут же засыпаешь. И потом, на Северо-Западном фронте мы спали в лесу, там же бомбежка, лес горел, и потому шалаши или палатки ставить было очень опасно. Поэтому мы спали просто под каким-то деревом. И вы знаете, я ни разу не простыла, хотя были такие, что простывали.
- Как осуществлялась охрана госпиталя?
- Была охрана, это были простые солдаты, но с оружием.
- Как лечились ожоги?
- Знаете, ведь ожоги разные бывают, некоторые лечились марганцем, других, особенно с тяжелыми ранениями, отправляли в тыл.
- Каковы были основные причины смертности в госпитале?
- В основном оттого, что не успевали им операции сделать, и что уж говорить, также мешала перетасовка, что госпитали с одного места на другое возили раненных, также бывало, что и врачей убивало. У нас одного хирурга убило, но вообще-то потери от бомбежек были несильные, была противовоздушная охрана при госпиталях хорошая.
- Какое было отношение к партии, Сталину?
- Все шли в бой "За Родину! За Сталина!" Все вперед, никаких разговоров в госпитале, кроме как о величии Сталина. Мы все время хотели вперед идти, а он нас вел.
- С пленными немцами не сталкивались?
- А как же, было дело. Госпиталь ведь у нас был на колесах, и на одной станции состав стоял состав с немецкими раненными. Мы зашли, поинтересовались, кто лежал тяжело раненный, пришлось оказать помощь, но даже в это время они зверьем на нас смотрели. Немец есть немец.
- Какое у Вас было личное оружие?
- Пистолетик "браунинг", маленький, мне его подарил командир, ведь я же беззащитная была, а меня ведь посылали куда угодно, куда нужна подмога, туда я первой шла, нигде мы не отдыхали и не спали толком.
- Было ли Вам что-то известно о предательстве в рядах Красной Армии?
- Я как-то не вникала в это, хотя знала, что была какая-то измена на Северо-Западном фронте, но точно не знаю. О Власове тогда слышала, что он перешел на сторону немцев. А вот с "власовцами" я даже не знаю, видела ли их, они ведь не хвастались в плену, кто такие.
- Как складывались отношения смирным населением в освобожденных странах?
- Венгры в г. Дебрецен относились к нам хорошо, и солдаты наши могли в случае чего помочь им, и вообще венгры дружили с нами.
- Трофеи собирали?
- Я только одну посылку послала домой, и что, чулки, тогда где-то разбомбили вагон, мы насобирали себе чулки эти. А вот комсостав и тыловики, они много посылали, и когда нам предложили аттестаты родителям отсылать, так с моей зарплаты только два раза дома получили, я на фронте ничего не получала. Когда закончилась война, через пять месяцев, никто ничего не получал. А некоторые командиры полные сумки красных трицаток везли. В то время, как я ехала в Крым на поезде после демобилизации, то случайно увидела, что у нашего начфина разбросались вещи. Он пьяный был, я случайно увидела полную сумку денег, тогда подумала в ужасе: "Вот, где наши денежки!"
- Что было самым страшным на фронте?
- Я, например, на фронте ничего не боялась и не думала, что меня убьют, боялась только одного, что возьмут в плен. Конечно, страшно, когда орудия со всех сторон бьют и бьют, и самолеты бомбят. Но вот плена боялась сильно, потому как немец издевался над нашими солдатами страшно.
- Как мылись, стирались?
- В ведрах, если есть вода, значит, помоемся и постираем. Кое-как, мыла не было, а если нет воды, то так и ходили с грязными воротниками.
- Наших убитых как хоронили?
- Я мало присутствовала, там же все движется, быстрей-быстрей, тут надо хотя бы успеть закопать. Были случаи, что, конечно, хоронили, но мало.
- Как к Вам относились в частях?
- Конечно, сейчас много говорят, мол, мы с командирами дружили, но я была дикая, так что ко мне относились хорошо. Я больше была с солдатами, за блиндажами я только наблюдала, но там никогда не была. Всю войну я предпочитала быть больше в гуще солдат, и в окопах, а не в палатках.
- Ваше отношение к комиссарам?
- Замполиты были разные, и такие, что, как говорится, бойцы удирают, и они с ними. А были такие, что сами вели вперед: "За Родину! За Сталина!" У нас в госпитале замполит был пожилой, проводил политзанятия, и беседы разные, в основном за нашим моральным обликом следил.
- С особистами не сталкивались?
- Нет, я не сталкивалась, даже не знаю, где они были.
- Как Вы были награждены во время войны?
- Медалью "За победу над Германией". Потом уже вручили ордена Отечественной войны, Богдана Хмельницкого, "За мужество".
Из Венгрии в марте 1946 г. я приехала в г. Керчь. Получилось это так: у меня был знакомый лейтенант в г. Дербецен, недавно познакомились, он сибиряк, демобилизовался, и спрашивает у меня: "Поедешь со мной в Крым?" Я согласилась, приехали в Керчь, там я вышла замуж, муж у меня был коммунистом, его то в Белогорк, то в Приморский район направляли, и в Зуе он дважды был в колхозе Сталина, который стоял на отшибе, всего 10 хаток. В итоге я очутилась с мужем в Зуе.
Интервью и лит.обработка: Ю. Трифонов
Расейняй - героический экипаж КВ
После Второй мировой войны командование американской армии решило использовать пленных немецких офицеров в качестве экспертов. Им было поручено описать свой опыт войны с Красной Армией. В результате группа пленных под руководством генерал-полковника Франца Гальдера написала серию докладов. Вот отрывок из одного такого доклада:
"23 июня 1941 4-я танковая группа достигла реки Дубисса и заняла несколько плацдармов. Разбитые пехотные части противника укрылись в лесах и полях пшеницы, угрожая немецким линиям снабжения. 25 июня русские неожиданно контратаковали южный плацдарм в направлении Расейняя 14-м танковым корпусом (это ошибка - на самом деле 3-м мехкорпусом). Они смяли 6-й мотоциклетный батальон, захватили мост и двинулись в направлении города. Чтобы остановить основные силы противника, были введены в действие 114-й моторизованный полк, два артдивизиона и 100 танков 6-й танковой дивизии. Однако они встретились с батальоном тяжелых танков неизвестного ранее типа. Эти танки прошли сквозь пехоту и ворвались на артиллерийские позиции. Снаряды немецких орудий отскакивали от толстой брони танков противника. 100 немецких танков не смогли выдержать бой с 20 дредноутами противника и понесли потери. Чешские танки Pz35 были раздавлены вражескими монстрами. Такая же судьба постигла батарею 150-мм гаубиц, которая вела огонь до последней минуты. Несмотря на многочисленные попадания даже на расстоянии 200 метров, гаубицы не смогли повредить ни одного танка. Ситуация была критической. Только 88-мм зенитки смогли подбить несколько КВ-1 и заставить остальных отступить в лес."
Еще интересней следующий отрывок из немецких докладов:
"Один из КВ сумел перекрыть маршрут снабжения немецких войск в районе северного плацдарма. Он блокировал его несколько дней. Сначала он сжег колонну грузовиков с боеприпасами и продовольствием. Подобраться к этому монстру было невозможно - дороги проходили среди болот. Передовые немецкие части лишились снабжения. Тяжелораненые не могли эвакуироваться в тыл и умирали. Попытка уничтожить танк 50-мм противотанковой батареей с расстояния 500 м окончилась тяжелыми потерями личного состава и орудий. КВ остался невредимым, несмотря, как выяснилось впоследствии, на 14 прямых попаданий - но они оставили лишь синие пятна на его броне. Была подтянута 88-мм зенитка, танк позволил ей встать на позицию в 700 м, а затем расстрелял, прежде чем расчет смог произвести хотя бы один выстрел. Ночью были посланы минеры. Они заложили взрывчатку под гусеницы КВ. Заряды взорвались как положено, однако смогли лишь вырвать несколько кусков из траков. Танк остался мобильным и продолжал блокировать маршрут снабжения. В первые дни экипаж танка снабжался припасами окруженцами и местными жителями, но потом вокруг танка была установлена блокада. Однако даже эта изоляция не заставила танкистов покинуть позицию. В итоге немцы применили хитрость. 50 немецких танков стали обстреливать КВ с трех направлений, чтобы отвлечь его внимание. В это время 88-м зенитка была скрытно установлена в тылу КВ. Она 12 раз попала в танк, и три снаряда пробили броню, уничтожив его."
Вот такая история. Она неоднократно описывается в англоязычных книгах (возможно и на других языках, но я ими не владею). Причем в некоторых из этих книг этот эпизод приукрашивается - в сторону восхваления наших танкистов, не немцев. Например, в одной американской книге заключительный момент описан так - КВ выведен из строя зениткой, немцы подбираются к нему и кричат "сдавайтесь!". В ответ оставшийся в живых танкист поворачивает башню и стреляет из пулемета. Некий немецкий оберлейтенант подползает к танку и бросает гранату в пробоину.
Непонятно вот что. Советская сторона не могла не узнать об этом подвиге. Доклады пленных немцев были давно (в начале 1950-х годов) опубликованы. Однако в СССР этот подвиг наших танкистов упорно замалчивался.
Правда, несколько посетителей моего сайта написали мне, что вроде бы этот подвиг был описан в детской книге А.Митяева "Книга будущих командиров". Если это так - то честь ему и хвала. Однако я лично читал об этом подвиге только в англоязычных книгах.
Но в апреле 2006 года я получил по электронной почте письмо - о том, что этот случай был описан в 1965 году в литовской "Крестьянской газете" ("Валстечю лайкраштис", 1965, 8 октября). Арвидас (к сожалению, он назвал только свое имя) перевел с литовского языка эту статью и прислал мне:
Как звали героев?
В печати уже сообщалось, что недавно в Расейняй прозвучал похоронный марш. Жители города провожали на братское кладбище несколько новых гробов. Торжественно был перенесен прах неизвестных героев, погибших за свободу Жемайтии (этнографический район на западе Литвы – примеч. переводчика). Кто такие были эти герои? Как и когда они погибли?
Старшие местные жители хорошо всё помнят. Они и сейчас могут рассказать, как поспешно отступали советские солдаты, как наши дороги наводнили колонны фашистов. Первые залпы автоматов, первые разрывы бомб послышались утром 22-го июня, а в полдень фашисты прорвались через Расейняй. Коричневая волна катилась на запад (так в тексте; должно быть – на восток – примеч. переводчика).
Во второй день войны звуки боев на фронте приходили уже издалека. Но вот вечером того дня в 5 километрах от Расейняй, у деревни Дайняй (теперь колхоз «Ауксине варпа» (Золотой колос)) , появился советский тяжёлый танк. Как он оказался в фашистском тылу?
Можно предположить, что этот танк был из подразделения, накануне войны получившего приказ сосредоточиться в окрестностях Расейняй. Это подтверждают и военные архивы. Собравшись в указанном районе, подразделение тяжёлых танков во второй день войны атаковало немецкую механизированную колонну в направлении Крижкалнис – Скаудвиле. Советские танкисты уничтожили около 80 фашистских боевых машин. В битве, надо полагать, участвовал и упомянутый нами танк, а после боя он возвращался обратно.
Въехав на дорогу Расейняй – Шилува у деревни Дайняй, танк остановился. Чихнул двигатель, и стальной богатырь успокоился. Без признаков жизни он простоял всю ночь.
Рассвело третье утро войны. Но по-прежнему не было видно никаких признаков, что экипаж танка жив. Местные жители перестали обращать на его внимание: мало ли таких осталось после бури войны!
Но как только со стороны Расейняй показалась тяжело груженная немецкая машина, советский танк неожиданно ожил. Повернулась стальная башня, пушка нацелилась на машину. Звонкий выстрел и оглушающий взрыв сотрясли всю окрестность. Немецкая машина воспламенилась как факел. Позднее местные жители обнаружили возле нее четыре обугленных трупа врага.
Советские воины не покинули своей машины и после этого. Наверное, они решили до последнего вздоха сражаться с врагами. Сегодня трудно представить, сколько храбрости они показали, как горячо горела ненависть в их сердцах. Ведь неподвижный танк – хорошая цель, это стальной гроб всему экипажу. Мы никогда так и не узнаем, что тогда говорили танкисты. Но их поступок говорит, что это были люди необыкновенной воли.
Взорванная машина – это еще не весь счет фашистам. Когда на дороге показались два броневика врага, танкисты и их встретили огнем. У деревни Дайняй они и закончили свой путь. Закончили на третий день войны.
Сражающийся советский танк создал фашистам проблемы. Он блокировал дорогу, по которой должны были идти немецкие колонны. Против маленькой советской крепости фашисты подтянули две противотанковые пушки. Но одну из них они даже не успели подготовить к бою. Танкисты её вовремя заметили и метким выстрелом уничтожили.
Но борьба была неравной. Прямым попаданием в смотровую щель фашисты вынудили танк замолчать. Позднее они пригнали местных жителей, которые извлекли из танка шесть трупов. Там их и похоронили, а документы взяли немцы.
Война оставила на нашей земле немало могил. Уважая память павших, советские люди после войны перенесли их на братские кладбища. Одни из тех могил уже раскрыли свои тайны. Уже узнаны имена, фамилии погибших, найдены родственники. А могила танкистов, приютившаяся у кустарника, оставалась немой. Но колхозники и после стольких лет помнили этот бой, говорили об этом. В это лето они пришли в военкомат и сказали:
-Посмотрите.
Заговорила могила у деревни Дайняй. Откопав, нашли личные вещи танкистов. Но они говорят очень мало. Две баклажки и три авторучки без надписей или знаков. Два ремня показывают, что в танке было два офицера.
Более красноречивыми оказались ложки. На одной из них вырезана фамилия: Смирнов В.А. На второй – три буквы: Ш.Н.А. Видимо, это первые буквы фамилии, имени и отчества солдата.
Самая ценная находка, устанавливающая личность героев - портсигар и в нем комсомольский билет, временем порядочно испорченный. Внутренние листки билета склеились с каким-то другим документом. На первой странице можно прочитать только последние цифры номера билета - ...1573. Ясная фамилия и неполное имя: Ершов Пав...
Самой информативной оказалась квитанция. На ней можно прочесть все записи. Из нее узнаем фамилию одного из танкистов, место его жительства. Квитанция говорит:
Паспорт, серия ЛУ 289759, выдан 8 октября 1935 г. Псковским отделом милиции Ершову Павлу Егоровичу, сдан 11 февраля 1940 г.
Автор статьи – И.Лаурайтис.
(Огромное спасибо Арвидасу из Литвы, который помог установить имена героев.)
Мемориал
Плита с именами героев
После Второй мировой войны командование американской армии решило использовать пленных немецких офицеров в качестве экспертов. Им было поручено описать свой опыт войны с Красной Армией. В результате группа пленных под руководством генерал-полковника Франца Гальдера написала серию докладов. Вот отрывок из одного такого доклада:
"23 июня 1941 4-я танковая группа достигла реки Дубисса и заняла несколько плацдармов. Разбитые пехотные части противника укрылись в лесах и полях пшеницы, угрожая немецким линиям снабжения. 25 июня русские неожиданно контратаковали южный плацдарм в направлении Расейняя 14-м танковым корпусом (это ошибка - на самом деле 3-м мехкорпусом). Они смяли 6-й мотоциклетный батальон, захватили мост и двинулись в направлении города. Чтобы остановить основные силы противника, были введены в действие 114-й моторизованный полк, два артдивизиона и 100 танков 6-й танковой дивизии. Однако они встретились с батальоном тяжелых танков неизвестного ранее типа. Эти танки прошли сквозь пехоту и ворвались на артиллерийские позиции. Снаряды немецких орудий отскакивали от толстой брони танков противника. 100 немецких танков не смогли выдержать бой с 20 дредноутами противника и понесли потери. Чешские танки Pz35 были раздавлены вражескими монстрами. Такая же судьба постигла батарею 150-мм гаубиц, которая вела огонь до последней минуты. Несмотря на многочисленные попадания даже на расстоянии 200 метров, гаубицы не смогли повредить ни одного танка. Ситуация была критической. Только 88-мм зенитки смогли подбить несколько КВ-1 и заставить остальных отступить в лес."
Еще интересней следующий отрывок из немецких докладов:
"Один из КВ сумел перекрыть маршрут снабжения немецких войск в районе северного плацдарма. Он блокировал его несколько дней. Сначала он сжег колонну грузовиков с боеприпасами и продовольствием. Подобраться к этому монстру было невозможно - дороги проходили среди болот. Передовые немецкие части лишились снабжения. Тяжелораненые не могли эвакуироваться в тыл и умирали. Попытка уничтожить танк 50-мм противотанковой батареей с расстояния 500 м окончилась тяжелыми потерями личного состава и орудий. КВ остался невредимым, несмотря, как выяснилось впоследствии, на 14 прямых попаданий - но они оставили лишь синие пятна на его броне. Была подтянута 88-мм зенитка, танк позволил ей встать на позицию в 700 м, а затем расстрелял, прежде чем расчет смог произвести хотя бы один выстрел. Ночью были посланы минеры. Они заложили взрывчатку под гусеницы КВ. Заряды взорвались как положено, однако смогли лишь вырвать несколько кусков из траков. Танк остался мобильным и продолжал блокировать маршрут снабжения. В первые дни экипаж танка снабжался припасами окруженцами и местными жителями, но потом вокруг танка была установлена блокада. Однако даже эта изоляция не заставила танкистов покинуть позицию. В итоге немцы применили хитрость. 50 немецких танков стали обстреливать КВ с трех направлений, чтобы отвлечь его внимание. В это время 88-м зенитка была скрытно установлена в тылу КВ. Она 12 раз попала в танк, и три снаряда пробили броню, уничтожив его."
Вот такая история. Она неоднократно описывается в англоязычных книгах (возможно и на других языках, но я ими не владею). Причем в некоторых из этих книг этот эпизод приукрашивается - в сторону восхваления наших танкистов, не немцев. Например, в одной американской книге заключительный момент описан так - КВ выведен из строя зениткой, немцы подбираются к нему и кричат "сдавайтесь!". В ответ оставшийся в живых танкист поворачивает башню и стреляет из пулемета. Некий немецкий оберлейтенант подползает к танку и бросает гранату в пробоину.
Непонятно вот что. Советская сторона не могла не узнать об этом подвиге. Доклады пленных немцев были давно (в начале 1950-х годов) опубликованы. Однако в СССР этот подвиг наших танкистов упорно замалчивался.
Правда, несколько посетителей моего сайта написали мне, что вроде бы этот подвиг был описан в детской книге А.Митяева "Книга будущих командиров". Если это так - то честь ему и хвала. Однако я лично читал об этом подвиге только в англоязычных книгах.
Но в апреле 2006 года я получил по электронной почте письмо - о том, что этот случай был описан в 1965 году в литовской "Крестьянской газете" ("Валстечю лайкраштис", 1965, 8 октября). Арвидас (к сожалению, он назвал только свое имя) перевел с литовского языка эту статью и прислал мне:
Как звали героев?
В печати уже сообщалось, что недавно в Расейняй прозвучал похоронный марш. Жители города провожали на братское кладбище несколько новых гробов. Торжественно был перенесен прах неизвестных героев, погибших за свободу Жемайтии (этнографический район на западе Литвы – примеч. переводчика). Кто такие были эти герои? Как и когда они погибли?
Старшие местные жители хорошо всё помнят. Они и сейчас могут рассказать, как поспешно отступали советские солдаты, как наши дороги наводнили колонны фашистов. Первые залпы автоматов, первые разрывы бомб послышались утром 22-го июня, а в полдень фашисты прорвались через Расейняй. Коричневая волна катилась на запад (так в тексте; должно быть – на восток – примеч. переводчика).
Во второй день войны звуки боев на фронте приходили уже издалека. Но вот вечером того дня в 5 километрах от Расейняй, у деревни Дайняй (теперь колхоз «Ауксине варпа» (Золотой колос)) , появился советский тяжёлый танк. Как он оказался в фашистском тылу?
Можно предположить, что этот танк был из подразделения, накануне войны получившего приказ сосредоточиться в окрестностях Расейняй. Это подтверждают и военные архивы. Собравшись в указанном районе, подразделение тяжёлых танков во второй день войны атаковало немецкую механизированную колонну в направлении Крижкалнис – Скаудвиле. Советские танкисты уничтожили около 80 фашистских боевых машин. В битве, надо полагать, участвовал и упомянутый нами танк, а после боя он возвращался обратно.
Въехав на дорогу Расейняй – Шилува у деревни Дайняй, танк остановился. Чихнул двигатель, и стальной богатырь успокоился. Без признаков жизни он простоял всю ночь.
Рассвело третье утро войны. Но по-прежнему не было видно никаких признаков, что экипаж танка жив. Местные жители перестали обращать на его внимание: мало ли таких осталось после бури войны!
Но как только со стороны Расейняй показалась тяжело груженная немецкая машина, советский танк неожиданно ожил. Повернулась стальная башня, пушка нацелилась на машину. Звонкий выстрел и оглушающий взрыв сотрясли всю окрестность. Немецкая машина воспламенилась как факел. Позднее местные жители обнаружили возле нее четыре обугленных трупа врага.
Советские воины не покинули своей машины и после этого. Наверное, они решили до последнего вздоха сражаться с врагами. Сегодня трудно представить, сколько храбрости они показали, как горячо горела ненависть в их сердцах. Ведь неподвижный танк – хорошая цель, это стальной гроб всему экипажу. Мы никогда так и не узнаем, что тогда говорили танкисты. Но их поступок говорит, что это были люди необыкновенной воли.
Взорванная машина – это еще не весь счет фашистам. Когда на дороге показались два броневика врага, танкисты и их встретили огнем. У деревни Дайняй они и закончили свой путь. Закончили на третий день войны.
Сражающийся советский танк создал фашистам проблемы. Он блокировал дорогу, по которой должны были идти немецкие колонны. Против маленькой советской крепости фашисты подтянули две противотанковые пушки. Но одну из них они даже не успели подготовить к бою. Танкисты её вовремя заметили и метким выстрелом уничтожили.
Но борьба была неравной. Прямым попаданием в смотровую щель фашисты вынудили танк замолчать. Позднее они пригнали местных жителей, которые извлекли из танка шесть трупов. Там их и похоронили, а документы взяли немцы.
Война оставила на нашей земле немало могил. Уважая память павших, советские люди после войны перенесли их на братские кладбища. Одни из тех могил уже раскрыли свои тайны. Уже узнаны имена, фамилии погибших, найдены родственники. А могила танкистов, приютившаяся у кустарника, оставалась немой. Но колхозники и после стольких лет помнили этот бой, говорили об этом. В это лето они пришли в военкомат и сказали:
-Посмотрите.
Заговорила могила у деревни Дайняй. Откопав, нашли личные вещи танкистов. Но они говорят очень мало. Две баклажки и три авторучки без надписей или знаков. Два ремня показывают, что в танке было два офицера.
Более красноречивыми оказались ложки. На одной из них вырезана фамилия: Смирнов В.А. На второй – три буквы: Ш.Н.А. Видимо, это первые буквы фамилии, имени и отчества солдата.
Самая ценная находка, устанавливающая личность героев - портсигар и в нем комсомольский билет, временем порядочно испорченный. Внутренние листки билета склеились с каким-то другим документом. На первой странице можно прочитать только последние цифры номера билета - ...1573. Ясная фамилия и неполное имя: Ершов Пав...
Самой информативной оказалась квитанция. На ней можно прочесть все записи. Из нее узнаем фамилию одного из танкистов, место его жительства. Квитанция говорит:
Паспорт, серия ЛУ 289759, выдан 8 октября 1935 г. Псковским отделом милиции Ершову Павлу Егоровичу, сдан 11 февраля 1940 г.
Автор статьи – И.Лаурайтис.
(Огромное спасибо Арвидасу из Литвы, который помог установить имена героев.)
МемориалПлита с именами героев
Нормандия — Неман
Аннотация издательства: Франсуа де Жоффр — один из французских летчиков, сражавшихся на советско-германском фронте в составе добровольческого авиационного полка «Нормандия — Неман» с мая 1944 года до дня капитуляции фашистской Германии. В своей книге Франсуа де Жоффр освещает путь полка «Нормандия — Неман» от его сформирования до возвращения во Францию. Живым, образным языком, с присущим ему французским юмором автор описывает различные эпизоды из жизни .и боевой деятельности летчиков «Нормандии». С большой симпатией Франсуа де Жоффр отзывается о советских людях, их героической борьбе против немецких захватчиков и о боевом содружестве советских и французских летчиков в борьбе против общего врага. Книга рассчитана на широкий круг читателей. Перевод книги дается с незначительными сокращениями.
Предисловие к русскому изданию
Группа летчиков
"Нормандии" с командиром эскадрильи майором Жан Луи Тюляном
Немало тяжелых испытаний выпало на долю советского и французского народов в годы второй мировой войны. Наш народ, вынесший на себе основную тяжесть борьбы с фашизмом, высоко оценивает стойкость и мужество патриотов Франции в борьбе с гитлеровскими захватчиками.
Интересы укрепления мира на земле требуют, чтобы проверенное в суровые годы франко-советское содружество продолжало расширяться и укрепляться в наши дни. Важнейшим событием на пути к расширению и укреплению сотрудничества двух стран является исторический визит главы Советского правительства Н. С. Хрущева во Францию, который горячо одобряют советский и французский народы.
Предлагаемая советскому читателю книга Франсуа де Жоффра «Нормандия — Неман» освещает один из эпизодов боевого содружества народов Советского Союза и Франции. В ней рассказывается о героических буднях французских летчиков-добровольцев, сражавшихся плечом к плечу с советскими авиаторами на фронтах Великой Отечественной войны, о теплой и сердечной дружбе, о взаимной боевой выручке советских и французских воинов.
Автор книги — один из этих мужественных летчиков. Правдиво и душевно пишет он о своих друзьях, о их подвигах, с теплотой и сердечностью отзывается о советских авиаторах, которые относились к французским соратникам как к родным братьям, оказывали им помощь, делились с ними всем, и прежде всего главным — боевым опытом, искусством побеждать.[6]
Франсуа де Жоффр у своего самолета,
подбитого огнем вражеской зенитной артиллерии.
Книга Франсуа де Жоффра взволновала меня тем более, что мне довелось быть участником событий, о которых она повествует. Французская авиационная эскадрилья, а затем полк находились в оперативном подчинении 303-й истребительной авиационной дивизии, которой я командовал в то время, и мне хотелось бы поделиться с читателем своими воспоминаниями об этих незабываемых днях ратной дружбы. Я хорошо помню и автора книги, и его товарищей. Не раз приходилось мне беседовать с ними. И хотя французские летчики плохо знали русский язык, а наши — французский, мы отлично понимали друг Друга, так как жили одними думами: как можно скорее добиться победы над общим врагом. Это были смелые люди, не ведавшие страха в бою. Они знали, за что сражаются, они шли одной дорогой со всеми французскими патриотами, готовые скорее умереть, чем покориться фашистским поработителям. Их чувства хорошо выражены в словах страстного антифашиста, ветерана и любимца «Нормандии» Марселя Лефевра: «Мы покинули свою поруганную родину, чтобы возвратиться туда только победителями. Иного пути у нас нет!»
Французская истребительная авиационная эскадрилья была сформирована по соглашению между Французским национальным комитетом, возглавляемым генералом де Голлем, и Советским правительством. Она должна была представлять Сражающуюся Францию на советско-германском фронте и своим примером вдохновлять всех честных французов на борьбу против гитлеровских захватчиков.
По желанию летного состава эскадрильи ей было присвоено наименование «Нормандия» в честь французской провинции, которая сильно пострадала от нашествия фашистских орд. Это название звучало как призыв к сынам Франции отомстить за поруганную землю.
Эскадрилья включала в основном летно-технический состав истребительной группы, базировавшейся на французской авиационной базе Раяк на Ближнем Востоке. Поэтому в дальнейшем летчики эскадрильи часто называли себя «раяками», и не раз в эфире во время воздушных схваток раздавался боевой клич: «Раяки, вперед!».[7]
Первая группа французских авиаторов прибыла в Советский Союз с авиабазы Раяк через Иран в начале декабря 1942 года. Советское государство обеспечило ее новейшей авиационной техникой. На аэродроме под Иванове, в тяжелых условиях снежной зимы, французские летчики под руководством советских инструкторов приступили к освоению незнакомой им материальной части. Потекли дни упорной и напряженной учебы.
Генерал-майор авиации Захаров, майор Вдовин
и командиры полка "Нормандия-Неман"
Луи Дельфино и Пьер Пуйяд в москве после окончания войны.
В то время в эскадрилье насчитывалось четырнадцать летчиков и пятьдесят восемь авиационных механиков. Командовал эскадрильей один из популярнейших французских летчиков-истребителей — майор Жан Луи Тюлян, имевший уже к тому времени на своем боевом счету шесть сбитых вражеских самолетов. Его заместителем был капитан Литольф, тоже известный летчик. Говоря о ветеранах полка, нельзя не назвать «трех мушкетеров» — Альбера, Дюрана и Лефевра, с именами которых связано немало славных страниц боевой истории «Нормандии». Это были настоящие асы, неустрашимые воздушные рыцари.
К весне 1943 года освоение материальной части было закончено, эскадрилья получила боевые самолеты «Яковлев-1» и 25 марта вылетела на один из прифронтовых аэродромов в район Калуги. Первоначально эскадрилья оперативно подчинялась 204-й бомбардировочной авиационной дивизии, а с мая 1943 года — 303-й истребительной авиационной дивизии, с которой и прошла славный боевой путь от равнин Подмосковья до Восточной Пруссии.
Французские летчики рвались в бой. Им казался напрасно потерянным каждый день, проведенный на земле или в учебно-тренировочных полетах. Нашим инструкторам приходилось сдерживать своих французских друзей, так как еще не все летчики эскадрильи в полной мере овладели тактикой современного воздушного боя. Они привыкли вести бой в одиночку, в расчете только на собственную силу и мастерство. Между тем жизнь показала, что в условиях массированного применения авиации слетанность и взаимная поддержка в воздухе приобретали решающее значение.
Учитывали мы и другое. Французским авиамеханикам, особенно уроженцам Африки, нелегко было обслуживать незнакомую авиационную технику в суровых [8] условиях русской зимы. Времени на подготовку самолетов к вылету у них уходило в два — три раза больше, чем у наших специалистов. Люди старались, но, скованные морозом, ничего не могли поделать. В результате снижалось качество подготовки материальной части, что приводило даже к авариям.
По просьбе летного состава наше командование направило в эскадрилью советских авиамехаников. Дело пошло гораздо лучше. Хочется особенно отметить, что между французскими летчиками и русскими механиками сразу же установились отношения взаимного доверия и трогательной дружбы. Об этом проникновенно рассказывает автор книги.
Советские летчики с искренней симпатией следили за успехами своих боевых друзей и с радостью помогали им скорее войти в строй. Значительную помощь оказали добровольцам «Нормандии» летчики 18-го гвардейского истребительного авиационного полка и особенно командир полка А. Е. Голубов.
Радостным для всего личного состава дивизии был день 5 апреля 1943 года, когда летчики эскадрильи «Нормандия» одержали первые победы. Героями дня оказались Дюран и Прециози. Сопровождая группу бомбардировщиков Пе-2 в районе Рославля, они завязали бой с «фокке-вульфами» и сбили по одному самолету противника.
Однако вскоре французская эскадрилья понесла и первые потери. 13 апреля 1943 года над Спас-Демен-ском были сбиты Бизьен, Дервиль и Познанский. За первые два месяца участия в боях «Нормандия» совершила сто двенадцать боевых вылетов, сбила восемь самолетов, уничтожила на земле два и повредила шесть самолетов противника, потеряв при этом пять пилотов и шесть боевых машин.
17 июля 1943 года ведомая Тюляном десятка «яков» дерзко напала на большую группу «юнкерсов», шедших под сильным прикрытием «мессершмиттов» на бомбардировку позиций наших войск. Майор Тюлян, совершивший уже свыше 50 боевых вылетов и одержавший немало побед, в этот день не вернулся на базу.
Как только на командном пункте дивизии стало известно о гибели командира эскадрильи, я немедленно прибыл в расположение «Нормандии» и собрал личный [9] состав эскадрильи. Пригласив всех присутствующих почтить вставанием память храбрейшего летчика эскадрильи майора Жана Луи Тюляна, я сделал затем подробный разбор этого боя. Из разбора следовало, что командир «Нормандии» погиб совершенно неоправданно.
Перемешивая русские и французские слова и дополняя свою речь жестами и мимикой, я постарался объяснить французским летчикам важность основного принципа современного воздушного боя — коллективности. На глаза мне попался валявшийся под ногами березовый веник. Подняв его, выдергиваю один прутик и переламываю его пополам. Летчики удивленно смотрят на меня. Подаю веник одному из них и прошу переломить его целиком. Конечно, у летчика ничего не получается. Французы улыбаются, кивают головами: понятно! Мудрость, почерпнутая из народной сказки, ясна им без слов. Но я не останавливаюсь на этом. Ткнув в грудь пальцем ближайшего ко мне летчика, спрашиваю:
— Больно?
— Нет, мой генерал.
— А мне больно. После этого сжимаю пальцы в кулак и слегка ударяю летчика по плечу.
— Ой, больно, мой генерал! — со смехом восклицает тот.
— А мне не больно, — говорю я. — Вот и надо действовать не растопыренными пальцами, а кулаком, тогда результаты будут неизмеримо выше, а потерь меньше.
Французские друзья чутко прислушивались к советам. Сама жизнь, повседневный опыт убеждали их в преимуществе и эффективности нашей тактики. И летчики «Нормандии» мастерски овладели ею. Результаты не замедлили сказаться. Во второй половине 1943 года французские летчики сбили семьдесят семь немецких самолетов, потеряв при этом только двадцать пять своих машин.
После гибели Тюляна командиром эскадрильи был назначен опытный летчик-истребитель майор Пьер Пуйяд. Пуйяд проделал большой путь из Индокитая до Лондона, прежде чем ему удалось осуществить свою [10] заветную мечту — попасть в наиболее активно действовавшую авиационную часть Сражающейся Франции.
Эскадрилья непрерывно пополнялась новыми силами. Вскоре она была реорганизована в полк. Сменился самолетный парк: французские летчики получили новые истребители Як-9. Снова нужно было учиться. Инструкторам пришлось основательно потрудиться. При переучивании молодых летчиков немалая доля труда легла на плечи одного из ветеранов «Нормандии» — лейтенанта Марселя Лефевра. В качестве инструктора он сделал более ста самолето-вылетов и «пересадил», как у нас было принято говорить, на боевую машину восемнадцать французских летчиков, прибывших из Северной Африки, Англии и с острова Мадагаскар.
25 мая 1944 года 1-й отдельный истребительный авиационный полк Сражающейся Франции «Нормандия» в составе шестидесяти одного летчика и пятидесяти пяти боевых самолетов во главе со своим командиром Пьером Пуйядом вылетел на фронт. Полк прибыл на оперативный аэродром Дубровка. Базируясь на этом аэродроме, он принял участие в Белорусской операции, умножив свою боевую славу.
Французские летчики на аэродроме Бурже в Париже
в день возвращения на родину.
Летом и осенью 1944 года «раяки» одержали ряд блестящих побед. Получив лучшие по тому времени советские истребители Як-3, они буквально наводили панику на гитлеровских летчиков. Немецкий истребитель-бомбардировщик ФВ-190, разрекламированный геббельсовской пропагандой как шедевр авиационной техники, намного' уступал нашему истребителю Як-3, особенно при маневре на вертикалях. Умело используя советскую технику, «раяки» только за один день 16 октября 1944 года сбили двадцать девять самолетов противника, не понеся при этом никаких потерь. За успешное участие в боях по форсированию Немана приказом Верховного Главнокомандующего Советскими Вооруженными Силами полку было присвоено почетное наименование «Неманский», и он стал называться «Нормандия — Неман». На заключительном этапе войны французские летчики показали образцы отваги и мастерства. За проявленную доблесть в Восточно-Прусокой операции полк был награжден орденом Красного Знамени, а за успешные боевые действия при овладении городом и крепостью Пиллау — орденом Александра Невского. К [11] боевому знамени полка «Нормандия — Неман» были прикреплены также и два французских ордена — орден Почетного Легиона и Крест за освобождение.
Действуя на советско-германском фронте, французские летчики совершили более 6300 самолето-вылетов, провели в общей сложности 869 воздушных боев и сбили 268 вражеских самолетов, а также уничтожили значительное количество живой силы и боевой техники противника на земле.
О французских летчиках-героях, умноживших своими подвигами славу свободолюбивого народа Франции, и рассказывает книга Франсуа де Жоффра. Среди воинов полка были разные люди. Мы видели здесь совсем молодых летчиков, а рядом с ними — опытнейших воздушных бойцов. Крыло к крылу летали потомственный парижский пролетарий Марсель Альбер и французский дворянин Роллан де ля Пуап. В нашем советском небе и тот и другой нашли то, что искали — возможность применить свои силы в борьбе с лютым врагом, приближая день освобождения родной земли. К концу войны Альбер сбил двадцать три фашистских самолета, де ля Пуап — шестнадцать. Они и еще два их однополчанина — Жак Андре и Марсель Лефевр (последний посмертно) — были удостоены звания Героя Советского Союза.
С большой теплотой Франсуа де Жоффр пишет о советских летчиках, с которыми он и его друзья сражались в одном строю против общего врага, о советских техниках, возглавляемых инженером полка С. Д. Агавельяном, благодаря которым летчики «Нормандии» в любых условиях имели отлично подготовленные к бою самолеты. Не забывает он сказать теплые слова и в адрес незаметных тружеников авиационного тыла, которые с искренней симпатией относились к французским летчикам и делали все возможное, чтобы облегчить тяготы их суровой фронтовой жизни. Однако основное внимание автор, естественно, уделяет боевым делам своих соотечественников.
Франсуа де Жоффр прошел большую часть славного боевого пути полка «Нормандия — Неман». Он совершил 125 боевых вылетов. Вместе со своими товарищами он сопровождал советские бомбардировщики, штурмовал войска противника, участвовал в воздушных [12] боях, в которых сбил 11 неприятельских самолетов. Он награжден советскими орденами Красного Знамени и Отечественной войны.
Не один раз Франсуа де Жоффр попадал в тяжелые переплеты. Уже в самом конце войны его самолет был подожжен над заливом Фриш-гаф. Де Жоффр выбросился с парашютом и упал в море недалеко от берега, занятого противником. Вражеские солдаты открыли по летчику огонь из автоматов и пулеметов. Не сдобровать бы французскому летчику, но подошедшая советская пехота выручила его из беды. Мы уже оплакивали гибель веселого, остроумного Франсуа, когда он живой и невредимый заявился в полк и сразу же стал просить, чтобы ему поскорее дали новый самолет.
Весть о безоговорочной капитуляции фашистской Германии застала нашу дивизию на берегу Балтийского моря в небольшом городке Эльблонге (Эльбинге). Глава французской военной миссии в СССР генерал Пети, который принимал самое деятельное участие в создании «Нормандии» и переживал все ее радости и неудачи, прислал в полк теплую приветственную телеграмму:
«Летчики «Нормандии»! Горячо поздравляю вас и ваших доблестных советских товарищей. Вы и те, кто пал на поле брани, прекрасно выполнили возложенную на вас задачу. Вы всегда храбро сражались. Своей отвагой и знанием дела вы сумели создать крепкие узы дружбы и братства по оружию с советскими товарищами. Вы хорошо послужили на благо Франции и вписали славные страницы в ее историю. Мы всегда будем признательны Верховному Главнокомандованию и советским командирам, которые дали вам самые лучшие самолеты и создали все условия, чтобы вы могли хорошо сражаться...»
Советские авиамеханики,
сопровождавшие во Францию полк "Нормандия-Неман",
на аэродроме Бурже.
Нелегко нам было расставаться с нашими боевыми французскими друзьями, отправлявшимися на свою родину. Возвращались они во Францию на самолетах Як-3, которые были безвозмездно переданы французской авиации в знак дружбы двух великих народов. Глубоко врезались в нашу память прощальные слова командира полка «Нормандия — Неман» полковника Луи Дельфино: «Совместно пролитая кровь французских [13] и русских летчиков в боях с фашизмом навеки скрепила нашу дружбу».
Духом этой большой боевой дружбы проникнута вся книга французского летчика. Она подкупает своеобразием изложения материала, свежестью языка, темпераментом, с каким автор выражает свое отношение к людям и событиям.
Добрую память по себе оставили отважные французские патриоты, прибывшие в Советский Союз, чтобы участвовать в освобождении преданной петэновцами и поруганной гитлеровцами родины. Советские люди, в сердцах которых неизменно живут чувства искренней дружбы и глубокой симпатии к свободолюбивому французскому народу, с интересом прочтут книгу Франсуа де Жоффра «Нормандия — Неман». Живо воскрешая страницы боевого содружества французских и советских летчиков в совместной борьбе против фашизма, эта книга будет способствовать укреплению традиционной дружбы между народами Советского Союза и Франции во имя прочного мира на земле.
Герой Советского Союза
генерал-майор авиации Г. Захаров.
Книга здесь.
Аннотация издательства: Франсуа де Жоффр — один из французских летчиков, сражавшихся на советско-германском фронте в составе добровольческого авиационного полка «Нормандия — Неман» с мая 1944 года до дня капитуляции фашистской Германии. В своей книге Франсуа де Жоффр освещает путь полка «Нормандия — Неман» от его сформирования до возвращения во Францию. Живым, образным языком, с присущим ему французским юмором автор описывает различные эпизоды из жизни .и боевой деятельности летчиков «Нормандии». С большой симпатией Франсуа де Жоффр отзывается о советских людях, их героической борьбе против немецких захватчиков и о боевом содружестве советских и французских летчиков в борьбе против общего врага. Книга рассчитана на широкий круг читателей. Перевод книги дается с незначительными сокращениями.
Предисловие к русскому изданию
Группа летчиков
"Нормандии" с командиром эскадрильи майором Жан Луи Тюляном
Немало тяжелых испытаний выпало на долю советского и французского народов в годы второй мировой войны. Наш народ, вынесший на себе основную тяжесть борьбы с фашизмом, высоко оценивает стойкость и мужество патриотов Франции в борьбе с гитлеровскими захватчиками.
Интересы укрепления мира на земле требуют, чтобы проверенное в суровые годы франко-советское содружество продолжало расширяться и укрепляться в наши дни. Важнейшим событием на пути к расширению и укреплению сотрудничества двух стран является исторический визит главы Советского правительства Н. С. Хрущева во Францию, который горячо одобряют советский и французский народы.
Предлагаемая советскому читателю книга Франсуа де Жоффра «Нормандия — Неман» освещает один из эпизодов боевого содружества народов Советского Союза и Франции. В ней рассказывается о героических буднях французских летчиков-добровольцев, сражавшихся плечом к плечу с советскими авиаторами на фронтах Великой Отечественной войны, о теплой и сердечной дружбе, о взаимной боевой выручке советских и французских воинов.
Автор книги — один из этих мужественных летчиков. Правдиво и душевно пишет он о своих друзьях, о их подвигах, с теплотой и сердечностью отзывается о советских авиаторах, которые относились к французским соратникам как к родным братьям, оказывали им помощь, делились с ними всем, и прежде всего главным — боевым опытом, искусством побеждать.[6]
Франсуа де Жоффр у своего самолета,
подбитого огнем вражеской зенитной артиллерии.
Книга Франсуа де Жоффра взволновала меня тем более, что мне довелось быть участником событий, о которых она повествует. Французская авиационная эскадрилья, а затем полк находились в оперативном подчинении 303-й истребительной авиационной дивизии, которой я командовал в то время, и мне хотелось бы поделиться с читателем своими воспоминаниями об этих незабываемых днях ратной дружбы. Я хорошо помню и автора книги, и его товарищей. Не раз приходилось мне беседовать с ними. И хотя французские летчики плохо знали русский язык, а наши — французский, мы отлично понимали друг Друга, так как жили одними думами: как можно скорее добиться победы над общим врагом. Это были смелые люди, не ведавшие страха в бою. Они знали, за что сражаются, они шли одной дорогой со всеми французскими патриотами, готовые скорее умереть, чем покориться фашистским поработителям. Их чувства хорошо выражены в словах страстного антифашиста, ветерана и любимца «Нормандии» Марселя Лефевра: «Мы покинули свою поруганную родину, чтобы возвратиться туда только победителями. Иного пути у нас нет!»
Французская истребительная авиационная эскадрилья была сформирована по соглашению между Французским национальным комитетом, возглавляемым генералом де Голлем, и Советским правительством. Она должна была представлять Сражающуюся Францию на советско-германском фронте и своим примером вдохновлять всех честных французов на борьбу против гитлеровских захватчиков.
По желанию летного состава эскадрильи ей было присвоено наименование «Нормандия» в честь французской провинции, которая сильно пострадала от нашествия фашистских орд. Это название звучало как призыв к сынам Франции отомстить за поруганную землю.
Эскадрилья включала в основном летно-технический состав истребительной группы, базировавшейся на французской авиационной базе Раяк на Ближнем Востоке. Поэтому в дальнейшем летчики эскадрильи часто называли себя «раяками», и не раз в эфире во время воздушных схваток раздавался боевой клич: «Раяки, вперед!».[7]
Первая группа французских авиаторов прибыла в Советский Союз с авиабазы Раяк через Иран в начале декабря 1942 года. Советское государство обеспечило ее новейшей авиационной техникой. На аэродроме под Иванове, в тяжелых условиях снежной зимы, французские летчики под руководством советских инструкторов приступили к освоению незнакомой им материальной части. Потекли дни упорной и напряженной учебы.
Генерал-майор авиации Захаров, майор Вдовин
и командиры полка "Нормандия-Неман"
Луи Дельфино и Пьер Пуйяд в москве после окончания войны.
В то время в эскадрилье насчитывалось четырнадцать летчиков и пятьдесят восемь авиационных механиков. Командовал эскадрильей один из популярнейших французских летчиков-истребителей — майор Жан Луи Тюлян, имевший уже к тому времени на своем боевом счету шесть сбитых вражеских самолетов. Его заместителем был капитан Литольф, тоже известный летчик. Говоря о ветеранах полка, нельзя не назвать «трех мушкетеров» — Альбера, Дюрана и Лефевра, с именами которых связано немало славных страниц боевой истории «Нормандии». Это были настоящие асы, неустрашимые воздушные рыцари.
К весне 1943 года освоение материальной части было закончено, эскадрилья получила боевые самолеты «Яковлев-1» и 25 марта вылетела на один из прифронтовых аэродромов в район Калуги. Первоначально эскадрилья оперативно подчинялась 204-й бомбардировочной авиационной дивизии, а с мая 1943 года — 303-й истребительной авиационной дивизии, с которой и прошла славный боевой путь от равнин Подмосковья до Восточной Пруссии.
Французские летчики рвались в бой. Им казался напрасно потерянным каждый день, проведенный на земле или в учебно-тренировочных полетах. Нашим инструкторам приходилось сдерживать своих французских друзей, так как еще не все летчики эскадрильи в полной мере овладели тактикой современного воздушного боя. Они привыкли вести бой в одиночку, в расчете только на собственную силу и мастерство. Между тем жизнь показала, что в условиях массированного применения авиации слетанность и взаимная поддержка в воздухе приобретали решающее значение.
Учитывали мы и другое. Французским авиамеханикам, особенно уроженцам Африки, нелегко было обслуживать незнакомую авиационную технику в суровых [8] условиях русской зимы. Времени на подготовку самолетов к вылету у них уходило в два — три раза больше, чем у наших специалистов. Люди старались, но, скованные морозом, ничего не могли поделать. В результате снижалось качество подготовки материальной части, что приводило даже к авариям.
По просьбе летного состава наше командование направило в эскадрилью советских авиамехаников. Дело пошло гораздо лучше. Хочется особенно отметить, что между французскими летчиками и русскими механиками сразу же установились отношения взаимного доверия и трогательной дружбы. Об этом проникновенно рассказывает автор книги.
Советские летчики с искренней симпатией следили за успехами своих боевых друзей и с радостью помогали им скорее войти в строй. Значительную помощь оказали добровольцам «Нормандии» летчики 18-го гвардейского истребительного авиационного полка и особенно командир полка А. Е. Голубов.
Радостным для всего личного состава дивизии был день 5 апреля 1943 года, когда летчики эскадрильи «Нормандия» одержали первые победы. Героями дня оказались Дюран и Прециози. Сопровождая группу бомбардировщиков Пе-2 в районе Рославля, они завязали бой с «фокке-вульфами» и сбили по одному самолету противника.
Однако вскоре французская эскадрилья понесла и первые потери. 13 апреля 1943 года над Спас-Демен-ском были сбиты Бизьен, Дервиль и Познанский. За первые два месяца участия в боях «Нормандия» совершила сто двенадцать боевых вылетов, сбила восемь самолетов, уничтожила на земле два и повредила шесть самолетов противника, потеряв при этом пять пилотов и шесть боевых машин.
17 июля 1943 года ведомая Тюляном десятка «яков» дерзко напала на большую группу «юнкерсов», шедших под сильным прикрытием «мессершмиттов» на бомбардировку позиций наших войск. Майор Тюлян, совершивший уже свыше 50 боевых вылетов и одержавший немало побед, в этот день не вернулся на базу.
Как только на командном пункте дивизии стало известно о гибели командира эскадрильи, я немедленно прибыл в расположение «Нормандии» и собрал личный [9] состав эскадрильи. Пригласив всех присутствующих почтить вставанием память храбрейшего летчика эскадрильи майора Жана Луи Тюляна, я сделал затем подробный разбор этого боя. Из разбора следовало, что командир «Нормандии» погиб совершенно неоправданно.
Перемешивая русские и французские слова и дополняя свою речь жестами и мимикой, я постарался объяснить французским летчикам важность основного принципа современного воздушного боя — коллективности. На глаза мне попался валявшийся под ногами березовый веник. Подняв его, выдергиваю один прутик и переламываю его пополам. Летчики удивленно смотрят на меня. Подаю веник одному из них и прошу переломить его целиком. Конечно, у летчика ничего не получается. Французы улыбаются, кивают головами: понятно! Мудрость, почерпнутая из народной сказки, ясна им без слов. Но я не останавливаюсь на этом. Ткнув в грудь пальцем ближайшего ко мне летчика, спрашиваю:
— Больно?
— Нет, мой генерал.
— А мне больно. После этого сжимаю пальцы в кулак и слегка ударяю летчика по плечу.
— Ой, больно, мой генерал! — со смехом восклицает тот.
— А мне не больно, — говорю я. — Вот и надо действовать не растопыренными пальцами, а кулаком, тогда результаты будут неизмеримо выше, а потерь меньше.
Французские друзья чутко прислушивались к советам. Сама жизнь, повседневный опыт убеждали их в преимуществе и эффективности нашей тактики. И летчики «Нормандии» мастерски овладели ею. Результаты не замедлили сказаться. Во второй половине 1943 года французские летчики сбили семьдесят семь немецких самолетов, потеряв при этом только двадцать пять своих машин.
После гибели Тюляна командиром эскадрильи был назначен опытный летчик-истребитель майор Пьер Пуйяд. Пуйяд проделал большой путь из Индокитая до Лондона, прежде чем ему удалось осуществить свою [10] заветную мечту — попасть в наиболее активно действовавшую авиационную часть Сражающейся Франции.
Эскадрилья непрерывно пополнялась новыми силами. Вскоре она была реорганизована в полк. Сменился самолетный парк: французские летчики получили новые истребители Як-9. Снова нужно было учиться. Инструкторам пришлось основательно потрудиться. При переучивании молодых летчиков немалая доля труда легла на плечи одного из ветеранов «Нормандии» — лейтенанта Марселя Лефевра. В качестве инструктора он сделал более ста самолето-вылетов и «пересадил», как у нас было принято говорить, на боевую машину восемнадцать французских летчиков, прибывших из Северной Африки, Англии и с острова Мадагаскар.
25 мая 1944 года 1-й отдельный истребительный авиационный полк Сражающейся Франции «Нормандия» в составе шестидесяти одного летчика и пятидесяти пяти боевых самолетов во главе со своим командиром Пьером Пуйядом вылетел на фронт. Полк прибыл на оперативный аэродром Дубровка. Базируясь на этом аэродроме, он принял участие в Белорусской операции, умножив свою боевую славу.
Французские летчики на аэродроме Бурже в Париже
в день возвращения на родину.
Летом и осенью 1944 года «раяки» одержали ряд блестящих побед. Получив лучшие по тому времени советские истребители Як-3, они буквально наводили панику на гитлеровских летчиков. Немецкий истребитель-бомбардировщик ФВ-190, разрекламированный геббельсовской пропагандой как шедевр авиационной техники, намного' уступал нашему истребителю Як-3, особенно при маневре на вертикалях. Умело используя советскую технику, «раяки» только за один день 16 октября 1944 года сбили двадцать девять самолетов противника, не понеся при этом никаких потерь. За успешное участие в боях по форсированию Немана приказом Верховного Главнокомандующего Советскими Вооруженными Силами полку было присвоено почетное наименование «Неманский», и он стал называться «Нормандия — Неман». На заключительном этапе войны французские летчики показали образцы отваги и мастерства. За проявленную доблесть в Восточно-Прусокой операции полк был награжден орденом Красного Знамени, а за успешные боевые действия при овладении городом и крепостью Пиллау — орденом Александра Невского. К [11] боевому знамени полка «Нормандия — Неман» были прикреплены также и два французских ордена — орден Почетного Легиона и Крест за освобождение.
Действуя на советско-германском фронте, французские летчики совершили более 6300 самолето-вылетов, провели в общей сложности 869 воздушных боев и сбили 268 вражеских самолетов, а также уничтожили значительное количество живой силы и боевой техники противника на земле.
О французских летчиках-героях, умноживших своими подвигами славу свободолюбивого народа Франции, и рассказывает книга Франсуа де Жоффра. Среди воинов полка были разные люди. Мы видели здесь совсем молодых летчиков, а рядом с ними — опытнейших воздушных бойцов. Крыло к крылу летали потомственный парижский пролетарий Марсель Альбер и французский дворянин Роллан де ля Пуап. В нашем советском небе и тот и другой нашли то, что искали — возможность применить свои силы в борьбе с лютым врагом, приближая день освобождения родной земли. К концу войны Альбер сбил двадцать три фашистских самолета, де ля Пуап — шестнадцать. Они и еще два их однополчанина — Жак Андре и Марсель Лефевр (последний посмертно) — были удостоены звания Героя Советского Союза.
С большой теплотой Франсуа де Жоффр пишет о советских летчиках, с которыми он и его друзья сражались в одном строю против общего врага, о советских техниках, возглавляемых инженером полка С. Д. Агавельяном, благодаря которым летчики «Нормандии» в любых условиях имели отлично подготовленные к бою самолеты. Не забывает он сказать теплые слова и в адрес незаметных тружеников авиационного тыла, которые с искренней симпатией относились к французским летчикам и делали все возможное, чтобы облегчить тяготы их суровой фронтовой жизни. Однако основное внимание автор, естественно, уделяет боевым делам своих соотечественников.
Франсуа де Жоффр прошел большую часть славного боевого пути полка «Нормандия — Неман». Он совершил 125 боевых вылетов. Вместе со своими товарищами он сопровождал советские бомбардировщики, штурмовал войска противника, участвовал в воздушных [12] боях, в которых сбил 11 неприятельских самолетов. Он награжден советскими орденами Красного Знамени и Отечественной войны.
Не один раз Франсуа де Жоффр попадал в тяжелые переплеты. Уже в самом конце войны его самолет был подожжен над заливом Фриш-гаф. Де Жоффр выбросился с парашютом и упал в море недалеко от берега, занятого противником. Вражеские солдаты открыли по летчику огонь из автоматов и пулеметов. Не сдобровать бы французскому летчику, но подошедшая советская пехота выручила его из беды. Мы уже оплакивали гибель веселого, остроумного Франсуа, когда он живой и невредимый заявился в полк и сразу же стал просить, чтобы ему поскорее дали новый самолет.
Весть о безоговорочной капитуляции фашистской Германии застала нашу дивизию на берегу Балтийского моря в небольшом городке Эльблонге (Эльбинге). Глава французской военной миссии в СССР генерал Пети, который принимал самое деятельное участие в создании «Нормандии» и переживал все ее радости и неудачи, прислал в полк теплую приветственную телеграмму:
«Летчики «Нормандии»! Горячо поздравляю вас и ваших доблестных советских товарищей. Вы и те, кто пал на поле брани, прекрасно выполнили возложенную на вас задачу. Вы всегда храбро сражались. Своей отвагой и знанием дела вы сумели создать крепкие узы дружбы и братства по оружию с советскими товарищами. Вы хорошо послужили на благо Франции и вписали славные страницы в ее историю. Мы всегда будем признательны Верховному Главнокомандованию и советским командирам, которые дали вам самые лучшие самолеты и создали все условия, чтобы вы могли хорошо сражаться...»
Советские авиамеханики,
сопровождавшие во Францию полк "Нормандия-Неман",
на аэродроме Бурже.
Нелегко нам было расставаться с нашими боевыми французскими друзьями, отправлявшимися на свою родину. Возвращались они во Францию на самолетах Як-3, которые были безвозмездно переданы французской авиации в знак дружбы двух великих народов. Глубоко врезались в нашу память прощальные слова командира полка «Нормандия — Неман» полковника Луи Дельфино: «Совместно пролитая кровь французских [13] и русских летчиков в боях с фашизмом навеки скрепила нашу дружбу».
Духом этой большой боевой дружбы проникнута вся книга французского летчика. Она подкупает своеобразием изложения материала, свежестью языка, темпераментом, с каким автор выражает свое отношение к людям и событиям.
Добрую память по себе оставили отважные французские патриоты, прибывшие в Советский Союз, чтобы участвовать в освобождении преданной петэновцами и поруганной гитлеровцами родины. Советские люди, в сердцах которых неизменно живут чувства искренней дружбы и глубокой симпатии к свободолюбивому французскому народу, с интересом прочтут книгу Франсуа де Жоффра «Нормандия — Неман». Живо воскрешая страницы боевого содружества французских и советских летчиков в совместной борьбе против фашизма, эта книга будет способствовать укреплению традиционной дружбы между народами Советского Союза и Франции во имя прочного мира на земле.
Герой Советского Союза
генерал-майор авиации Г. Захаров.
Книга здесь.
Дмитрий Михайлович Карбышев - Герой Советского Союза, генерал-лейтенант инженерных войск, доктор военных наук, профессор, по происхождению - родовой сибирский казак. За пару недель до начала Великой Отечественной войны был командирован в Гродно для оказания помощи оборонительному строительству на западной границе. 8 августа при попытке вырваться из окружения в районе севернее Могилева был контужен и захвачен гитлеровцами в плен.
Не пасть на колени
Три с половиной года провел Карбышев в фашистских застенках. К сожалению, до сих пор нет научных исследований (или хотя бы правдивых публикаций) о том трагическом и героическом периоде в жизни великого советского генерала. О судьбе Карбышева несколько лет в Москве вообще ничего не знали. Примечательно, что в его "Личном деле" в 1941 г. была сделана официальная отметка: "Пропал без вести".
Поэтому не секрет, что некоторые отечественные публицисты стали "выдавать на-гора" прямо-таки невероятные "факты" вроде того, что Советское правительство в августе 1941 г., узнав о пленении Карбышева, предложило немцам устроить обмен советского генерала на двух немецких, однако в Берлине сочли такой обмен "неэквивалентным". На самом деле наше командование на тот момент даже не знало, что генерал Карбышев попал в плен.
Дмитрий Карбышев начал свой "лагерный путь" в распределительном лагере у польского города Остров-Мазовецкий. Здесь пленных переписывали, сортировали, допрашивали. В лагере Карбышев переболел тяжелой формой дизентерии. На рассвете одного из октябрьских холодных дней 1941 г. переполненный людьми эшелон, среди которых был и Карбышев, прибыл в польское Замостье. Генерала поселили в барак # 11, за которым впоследствии прочно закрепилось название "генеральский". Здесь, как говорится, была крыша над головой и почти нормальное питание, что в условиях пленения было большой редкостью. Немцы, по словам германских историков, были почти уверены, что после всего пережитого у выдающегося советского ученого возникнут "чувства благодарности" и он согласится на сотрудничество. Но это не сработало - и в марте 1942 г. Карбышева перевели в сугубо офицерский концентрационный лагерь Хаммельбург (Бавария). Лагерь этот был особенным - предназначенным исключительно для советских военнопленных. Его командование имело четкую установку - делать все возможное (и невозможное), чтобы склонить на сторону Гитлера "неустойчивых, колеблющихся и малодушных" советских офицеров и генералов. Поэтому в лагере соблюдалась видимость законности, гуманного обращения с пленными, что, надо признать, давало свои положительные результаты (особенно в первый год войны). Но только не в отношении Карбышева. Именно в этот период родился его знаменитый девиз: "Нет большей победы, чем победа над собой! Главное - не пасть на колени перед врагом".
Пелит и история Красной Армии
В начале 1943 г. советской разведке стало известно, что командир одной из немецких пехотных частей полковник Пелит был срочно отозван с Восточного фронта и назначен комендантом лагеря в Хаммельбурге. В свое время полковник окончил юнкерское училище в Петербурге и прекрасно владел русским языком. Но особо примечательно, что бывший офицер царской армии Пелит служил когда-то в Бресте вместе с капитаном Карбышевым. Но этот факт у советских разведчиков особых ассоциаций не вызвал. Дескать, в царской армии служили как предатели, так и настоящие большевики.
Но дело в том, что именно Пелиту было поручено вести персональную работу с "военнопленным генерал-лейтенантом инженерных войск". Полковника при этом предупредили, что русский ученый представляет "особый интерес" для вермахта и в особенности для главного управления инженерной службы Германии. Надо приложить максимум усилий, чтобы он работал на немцев.
В принципе Пелит был не только хорошим знатоком военного дела, но и известным в германских военных кругах мастером "интриг и разведки". Уже при первой встрече с Карбшевым он начал играть роль человека, далекого от политики, простецкого старого вояки, всей душой сочувствующего заслуженному советскому генералу. На каждом шагу немец старался подчеркнуть свое внимание и расположение к Дмитрию Михайловичу, называл его своим почетным гостем, рассыпался в любезностях. Он, не жалея красок, рассказывал боевому генералу всевозможные небылицы о том, что, по дошедшим до него сведениям, германское командование решило предоставить Карбышеву полную свободу и даже, если он того пожелает, возможность выезда за границу в одну из нейтральных стран. Чего скрывать, от подобного соблазна многие пленные не удерживались, но только не генерал Карбышев. Более того, он сразу же раскусил истинную миссию своего давнего коллеги.
Отмечу попутно, что в этот период именно в Хаммельбурге германская пропаганда начала отрабатывать свое "историческое изобретение" - здесь была создана "комиссия по составлению истории операций Красной Армии в текущей войне". В лагерь прибыли ведущие германские эксперты в этой области, в том числе сотрудники СС. Они беседовали с пленными офицерами, отстаивая ту мысль, что цель составления "истории" чисто научная, что офицеры вольны будут писать ее в том плане, в каком пожелают. Мимоходом сообщалось, что все офицеры, изъявившие согласие заняться писанием истории операций Красной Армии, получат дополнительное питание, благоустроенное помещение для работы и жилья, а, кроме того, даже гонорар за "литературный" труд. Ставка в первую очередь делалась на Карбышева, но генерал категорически отказался от "сотрудничества", более того - смог отговорить большинство остальных военнопленных от участия в "авантюре Геббельса". Попытка фашистского командования организовать "Комиссию" в конечном итоге провалилась.
Убеждения и вера
По некоторым данным, к концу октября 1942 г. немцы поняли, что с Карбышевым "не так все просто" - привлечь его на сторону фашистской Германии довольно проблематично. Вот содержание одного из секретных писем, которое получил полковник Пелит от "вышестоящей инстанции": "Главное командование инженерной службы снова обратилось ко мне по поводу находящегося в Вашем лагере пленного Карбышева, профессора, генерал-лейтенанта инженерных войск. Я был вынужден задержать решение вопроса, так как рассчитывал на то, что Вы выполните мои инструкции в отношении названного пленного, сумеете найти с ним общий язык и убедить его в том, что, если он правильно оценит сложившуюся для него ситуацию и пойдет навстречу нашим желаниям, его ждет хорошее будущее. Однако майор Пельтцер, посланный мною к Вам для инспектирования, в своем докладе констатировал общее неудовлетворительное выполнение всех планов, касающихся лагеря Хаммельбург и в особенности - пленного Карбышева".
Вскоре гестаповское командование приказало доставить Карбышева в Берлин. Он догадывался, зачем его везут в германскую столицу.
Генерала поместили в одиночную камеру без окон, с яркой, постоянно мигающей электрической лампой. Находясь в камере, Карбышев потерял счет времени. Сутки здесь не делились на день и ночь, прогулок не было. Но, как говорил он потом товарищам по плену, прошло, по-видимому, не менее двух-трех недель, прежде чем его вызвали на первый допрос. Это был обычный прием тюремщиков, - вспоминал впоследствии Карбышев, с профессорской точностью анализируя все это "мероприятие": заключенного приводят в состояние полной апатии, атрофии воли, прежде чем взять "в раскрутку".
Но, к удивлению Дмитрия Михайловича, его встретил не тюремный следователь, а известный немецкий фортификатор профессор Гейнц Раубенгеймер, о котором он немало слышал на протяжении последних двух десятков лет, за трудами которого пристально следил по специальным журналам и литературе. Несколько раз они встречались.
Профессор вежливо поприветствовал пленника, выразив сожаление за причиненные неудобства великому советскому ученому. Затем достал из папки лист бумаги и начал читать заранее подготовленный текст. Советскому генералу предлагалось освобождение из лагеря, возможность переезда на частную квартиру, а также полная материальная обеспеченность. Карбышеву будет открыт доступ во все библиотеки и книгохранилища Германии, предоставлена возможность знакомиться с другими материалами в интересующих его областях военно-инженерного дела. При необходимости гарантировалось любое число помощников для обустройства лаборатории, выполнения опытно-конструкторских работ и обеспечения иных мероприятий научно-исследовательского характера. Не воспрещался самостоятельный выбор тематики научных разработок, давалось добро на выезд в район фронтов для проверки теоретических расчетов в полевых условиях. Правда, оговаривалось - кроме Восточного фронта. Результаты работ должны стать достоянием немецких специалистов. Все чины германской армии будут относиться к Карбышеву как к генерал-лейтенанту инженерных войск германского рейха.
Внимательно выслушав условия "сотрудничества", Дмитрий Михайлович спокойно ответил: "Мои убеждения не выпадают вместе с зубами от недостатка витаминов в лагерном рационе. Я солдат и остаюсь верен своему долгу. А он запрещает мне работать на ту страну, которая находится в состоянии войны с моей Родиной".
О могильных плитах
Подобного упрямства немец не ожидал. Чего-чего, а с любимым учителем можно было бы прийти к определенному компромиссу. Железные двери одиночки захлопнулись за спиной немецкого профессора.
Карбышеву начали давать соленую пищу, после чего отказывали в воде. Заменили лампу - она стала такой мощной, что, даже закрыв веки, глазам не было покоя. Они начинали гноиться, причиняя мучительную боль. Спать почти не разрешали. При этом с немецкой аккуратностью регистрировали настроение и психическое состояние советского генерала. И когда казалось, что он начинал "скисать", снова приходили с предложением сотрудничать. Ответ был тот же - "нет". Так продолжалось без малого полгода.
После этого по этапу Карбышев был переведен в концентрационный лагерь Флоссенбюрг, расположенный в баварских горах, в 90 км от Нюрнберга. Он отличался каторжными работами особой тяжести, а бесчеловечное отношение к заключенным не знало предела. Узники в полосатой одежде с пробритой крестообразно головой с утра до ночи работали в гранитных карьерах под наблюдением эсэсовцев, вооруженных хлыстами и пистолетами. Минутная передышка, взгляд, брошенный в сторону, слово, сказанное соседу по работе, любое неловкое движение, малейшая провинность - все это вызывало бешеную ярость надсмотрщиков, избиение хлыстом. Часто слышались выстрелы. Стреляли прямо в затылок.
Один из советских пленных офицеров уже после войны вспоминал: "Однажды мы с Дмитрием Михайловичем работали в сарае, обтесывали гранитные столбики для дорог, облицовочные и намогильные плиты. По поводу последних Карбышев (которому даже в самой трудной ситуации не изменяло чувство юмора), вдруг заметил: "Вот работа, доставляющая мне истинное удовольствие. Чем больше намогильных плит требуют от нас немцы, тем лучше, значит, идут у наших дела на фронте".
Почти шестимесячное пребывание Дмитрия Михайловича на каторжных работах закончилось в один из августовских дней 1943 г. Пленник был переведен в Нюрнберг и заключен в тюрьму гестапо. После непродолжительного "карантина" его отправили в так называемый "блок" - деревянный барак посреди огромного вымощенного булыжником двора. Здесь генерала многие узнали: одни - как сослуживца в прошлом, другие - как грамотного учителя, третьи - по печатным трудам, некоторые - по прежним встречам в фашистских застенках.
Затем последовали Освенцим, Заксенхаузен, Маутхаузен - лагеря, которые навеки войдут в историю человечества как памятники самых страшных злодеяний германского фашизма. Постоянно дымящие печи, где сжигались живые и мертвые; газовые камеры, где в страшных муках гибли десятки тысяч людей; холмы пепла из человеческих костей; огромные тюки женских волос; горы ботиночек, снятых с детей перед тем, как отправить их в последний путь… Через все это прошел советский генерал.
За три месяца до вступления нашей армии в Берлин 65-летнего Карбышева перевели в лагерь Маутхаузен, где он и погиб.
Под водой ледяной
Впервые стало известно о гибели Карбышева через год после окончания войны. 13 февраля 1946 г. майор канадской армии Седдон Де-Сент-Клер, находившийся на излечении в госпитале под Лондоном, пригласил к себе представителя Советской миссии по делам репатриации в Англии, чтобы сообщить "важные подробности".
"Мне осталось жить недолго, - сказал майор советскому офицеру, - поэтому меня беспокоит мысль о том, чтобы вместе со мной не ушли в могилу известные мне факты героической гибели советского генерала, благородная память о котором должна жить в сердцах людей. Я говорю о генерал-лейтенанте Карбышеве, вместе с которым мне пришлось побывать в немецких лагерях".
По словам офицера, в ночь с 17 на 18 февраля около тысячи пленных немцы пригнали в Маутхаузен. Мороз стоял около 12 градусов. Все были одеты очень плохо, в рванье. "Как только мы вступили на территорию лагеря, немцы загнали нас в душевую, велели раздеться и пустили на нас сверху струи ледяной воды. Это продолжалось долго. Все посинели. Многие падали на пол и тут же умирали: сердце не выдерживало. Потом нам велели надеть только нижнее белье и деревянные колодки на ноги и выгнали во двор. Генерал Карбышев стоял в группе русских товарищей недалеко от меня. Мы понимали, что доживаем последние часы. Через пару минут гестаповцы, стоявшие за нашими спинами с пожарными брандспойтами в руках, стали поливать нас потоками холодной воды. Кто пытался уклониться от струи, тех били дубинками по голове. Сотни людей падали замерзшие или с размозженными черепами. Я видел, как упал и генерал Карбышев", - с болью в сердце излагал канадский майор.
"В ту трагическую ночь в живых осталось человек семьдесят. Почему нас не прикончили, не представляю. Должно быть, устали и отложили до утра. Оказалось, что к лагерю вплотную подходили союзные войска. Немцы в панике бежали… Я прошу вас записать мои показания и переслать их в Россию. Я считаю своим священным долгом беспристрастно засвидетельствовать все, что я знаю о генерале Карбышеве. Я выполню этим свой маленький долг перед памятью большого человека", - такими словами закончил свой рассказ канадский офицер.
Что и было сделано.
16 августа 1946 г. генерал-лейтенанту Дмитрию Карбышеву было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Как записано в указе, это высокое звание присвоено генералу-герою, трагически погибшему в фашистском плену, "за исключительную стойкость и мужество, проявленные в борьбе с немецкими захватчиками в Великой Отечественной войне".
28 февраля 1948 г. главнокомандующий Центральной группой войск генерал-полковник Курасов и начальник инженерных войск ЦГВ генерал-майор Слюнин в присутствии делегаций от войск группы почетного караула, а также правительства Австрийской Республики открыли памятник и мемориальную доску на месте, где фашисты зверски замучили генерала Карбышева на территории бывшего гитлеровского концентрационного лагеря Маутхаузен.
В России его имя увековечено в названиях воинских коллективов, кораблей и железнодорожных станций, улиц и бульваров многих городов, присвоено многочисленным школам. Между Марсом и Юпитером совершает путь по околосолнечной орбите малая планета # 1959 - Карбышев.
В начале 1960-х годов организационно оформилось движение юных карбышевцев, душой которого стала дочь Героя Елена Дмитриевна, полковник инженерных войск.
Я Помню I Remember
I RememberСчастливая Клавдия Федоровна
Я, Клавдия Федоровна, была Васильева, а сейчас, по мужу - Счастливая. Родилась в Ленинградской области, Ломоносовский район, деревня Петровская. Это отсюда, от Старого Петергофа, всего в девяти километрах. Я, по существу, здешняя, здесь я родилась в 1918 году. Вот теперь сосчитай, сколько мне лет.
Родители были самые настоящие крестьяне. И детей у них было девять человек. Вот такие мы были богатые.
Отец с матерью вкалывали. Работали и работали... Свой дом имели. У нас было четыре дойные коровы. И поросята, и телята... Потом началась коллективизация, все забрали, оставили одну корову. А детей-то - девять человек. Стали думали, что делать.
За работу не платили, и не давали ничего. Ни хлеба, ничего. Трудодни начисляли. Обещали осенью рассчитаться. Осень пришла, но ничего не дали. У кого был приусадебный участок, им и спасались - сажали свою картошку. Год мы прожили на картошке. И корова давала нам молоко. Доставалось по чашечке каждому. Вот таким образом жили. Мама спрашивала меня:
- Ну, что ты будешь делать?
А я как будто бы не ихняя, не привыкла к работе по хозяйству. Мне бы учиться, мне бы книги. Сижу с книгой в руках, а отец скажет:
- Спрячьте от нее книгу.
Он корзины плел на продажу. Возил в Ленинград. Корзины большие, вот такие. Мне надо было зачищать корзины снаружи, что б они были гладенькие. И от меня книги прятали, а я плачу сижу. Найду книгу, уйду куда-нибудь, спрячусь хоть куда-нибудь с книгой. Вот у меня и сын абсолютно такой же.
И все-таки я умудрилась учиться. Наши старшие не сумели - четыре класса и все. А я со слезами убежала учиться в Гостилицы. Там проучилась до седьмого класса...
- Семь классов Вы закончили в Гостилицах, а дальше?
Потом пошла учиться в рыбопромышленный техникум в Ленинграде. Там не только все про рыбу, но там учили и как строить дамбы, к примеру. В техникуме училась четыре с половиной года. В 1938 году закончила, диплом защитила на отлично. Диплом этот и сейчас у меня хранится.
Тогда после учебы на работу всех направляли по распределению. Меня, как отличницу, спросили, куда я хочу. Я попросилась куда потеплее, и меня отправили в Саратов. Один год поработала, два, и война началась.
А потом оказалось, что все мои родственники остались в блокаде. И все погибли. Они здесь остались, а я сохранилась, потому что я Саратове жила и отсюда пошла на войну. И войну сумела пережить.
- Можно сказать, что Вас образование спасло.
А может быть и так. Тогда я очень учиться хотела Я очень любила писать. Я и сейчас могу статью, стихотворение. Я всем пишу, всем абсолютно. Как только кому на день рождение нужно сразу:
- Клавдия Федоровна, напишите.
-До начала Отечественной войны еще несколько военных конфликтов случилось. Вы их помните?
Финcкая хорошо запомнилась. Тогда граница была почти под Ленинградом.
Тогда, перед войной, мы считали, что наша Красная Армия сильная. Ни фига она сильной не была... Все оказались необучены, а кричали....
Мы часто и с сыном спорим. О правильности наших действий.
А тогда мы не знали даже что внутри страны делается... У нас в техникуме преподаватели исчезали, а мы не знали, куда они делись. Слово лишнее боялись сказать, вот как теперь говорят. Что ты! А про Сталина можно было говорить только в хорошем стиле.
- В предвоенное время, у Вас была какая-нибудь военная подготовка: ДОСААФ, ОСОАВИАХИМ, движение "Ворошиловский стрелок"?
Тогда мы почти все были Ворошиловскими стрелками. Это обязательно было. Стрелять учились... Это было самое обычное дело, заставлять не нужно было. Мы такие были патриоты, Вы не представляете.
А остальному, все же в основном мужчин учили. Чтобы еще и девочек учить, что тогда же получается, что, еще и женщинам воевать. Что Вы! Мужчин учили...
- А кроме норм военно-спортивных, подготовки никакой другой особой не было?
А другой подготовки не было. Вот это и плохо, что молодежь не готовили к войне. Вы, наверное, слышали такую песню: "...Ни пяди чужой не хотим, но мы и своей не отдадим". А у нас оказались открыты границы совершенно. Немцаы пришли настолько быстро, что наши не успели опомниться.
Стрелять умели, ходить умели...
Вот когда война началась, и мобилизовали, вот тогда начали капитально учить нас, уже в Саратове...
- А перед самой войной, чувствовалось, что война будет?
Чувствовалось. Появились у нас в Саратове люди не местные, даже на квартире, где я комнату снимала, там появился мужчина, такой, с таким настроением, как, будто вот он не наш. Я спорила с ним о будущем, но мне хозяйка говорит:
- Не спорь с ним. Это, - говорит, - не наш человек. Он, откуда-то приехал.
- Как Вы узнали о том, что война началась?
В этот момент я была в командировке в городе Вольск. Я часто ездила тогда в Вольск и Хвалынское. Думала: воскресенье - можно поспать. Тогда платили хорошие командировочные, и я номер в гостиннице себе наняла. В одиннадцать часов слышу: "Война!" И выступает Молотов...
Ну, разве мы могли тогда подумать что это на четыре года. Что Вы! Ну, два-три месяца. Вот так мы думали.
Так началась война. Я сразу закончила командировку и уехала в Саратов. Но я продолжу о войне. Ну, вот теперь, нас не обучали. Но когда нас взяли, нас начали обучать.
Через некоторое время меня призывают. Я тогда комсомолка была, знаете, такая активная. Вызывают меня в райком:
- Вас в армию надо взять. Пишите, что Вы добровольно идете.
Начальник мой пошел в защиту, говорит:
- Может быть, задержим. Скоро уже не с кем будет работать.
Он был мужчина пожилой, ему было под шестьдесят, и его не могли призвать.
- Нельзя, - говорят. - Она комсомолка, активная. У нее хорошие характеристики. Мы ее на комсомольскую работу направим.
Напротив Саратова немцы Поволжья жили. Их всех выгнали, куда убрали, мне неизвестно. А нас там учили. Первоначальную подготовку дали.
- В каком году Вас призвали в армию?
Меня в 1942 году забрали. Когда немцы к Сталинграду подошли.
Вы знаете такой город Камышин? Понадобились зенитчики срочно, чтобы не допускать к нему вражеские самолеты. Там танки наши ремонтировали.
Нас не заставляли бить именно по летчикам. Задача - не допускать до объекта. Наша задача была объект защищать. И не дай Бог, если разбомбят... Нас всякими карами припугивали, если не справимся с задачей.
- Когда Вас забрали в армию, в какое подразделение Вы попали?
В 501-й отдельный зенитный артиллерийский дивизион.
- Чему Вас там учили, перед тем как поставить на боевые дежурства?
А учили всему, что должны делать зенитчики... Обнаружить, дальность определить, направление - с какой стороны летит. У нас и разведчики были, и связисты были, и дальномерщики были. У нас все рода войск, для того, что бы обнаружить эти немецкие самолеты. Нас не так много было, но девчонки грамотные были.
- А у Вас какая специальность?
Я за эти годы все прошла, кем только не была. А последняя - комсорг. Я читала им газеты, лекции проводила, воспитанием занималась. Некоторые девчонки плакали, боялись. Нужно было успокоить...
Помню, как начнут бомбить, одна девочка-еврейка, как маленький ребенок под кровать лезла. Я говорю:
- Вылезай, - говорю, - ты что думаешь, кровать спасет?
Дети! Некоторым - девятнадцать, но энтузиасты были.
У нас в 501-м дивизионе четыре батареи было. Я в первой батарее работала. У нас командиром был единственный мужчина - Мельрут...
- А чем был вооружен ваш дивизион?
Зенитками.
- А калибр какой?
Да черт его знает. Забыла. Да я с удовольствием всё бы забыла... Вроде "76 мм"...
- "76" миллиметровые. Если я не ошибаюсь, унитарный патрон был, и весил килограмм под сорок.
Я, честно, не помню. Потому что время много прошло... Снаряд тяжелый был....
Надо отдать справедливость нашему начальнику. У него какой-то резерв был при штабе - группа пожилых мужчин, которые воевать уже не могут, а вот по хозяйству могут. Их использовали, когда нужно подвести тяжелые орудия или что-нибудь...
- Но когда идет стрельба по самолету, снаряд надо запихнуть в ствол?
Это делали девчонки. На это ставили самых здоровых девчонок. У нас были такие высокие, здоровые. И они справлялись.
Это сейчас мне ведро воды тяжело тащить, а тогда... Но я этого не делала. Потому что у меня функции другие были. Забота о личном составе. Например, не дай Бог, вшивость обнаружат, тут уж с меня голова... За этим в войсках тщательно следили. В баню, не реже, чем через две недели ходили. В ближней деревне организовывали. Ходили по очереди. А мужики в другую деревню ходили.
И вшей не было в войну. И не только у нас, у девчонок, а у меня были сведения и по другим соединениям, на совещаниях знакомили. За этим строго следили, потому что боялись, я не знаю, чего боялись. Вот я этому удивляюсь до сих пор.
- Тифа боялись. Вши тиф переносят, сыпной.
Самое тяжелое настает, когда переезжаем на голое место. Надо начинать все заново... Ведь мы своими руками копали землю. Копали, копали, копали. Землянку надо строить, обкопать там... Как мы выжили, я удивляюсь! Воевали, и мне еще до девяносто лет дожить удалось... Это при такой войне. Ужас!
- Как Вас учили распознавать, свои, чужие самолеты?
Специально учили. Была небольшая группа людей, которая изучала. Они даже по звукам изучали, не только по силуэтам, но и по звуку. Какой самолет летит, и они по звуку узнавали. И команду дают. Точнее командир дает. Если подлетает близко, начинаем ставить заградогонь, потом помогает вторая батарея и третья и сразу грохот стоит со всех сторон.
- На Ваших глазах, ваш заградительный огонь кого-нибудь сбивал?
Был даже такой случай, что мы не только сбили самолет, но и он упал недалеко. И хоть мы и сбили самолет, но допустили его очень близко. И командира Мельрута сняли с должности. Других награждают за сбитый самолет, а его сняли с работы. Знаете почему? Потому что слишком близко, сбили, еще бы немножко, и полетели бы бомбы в наши танки. Понимаете? Ведь наша задача была, не допустить их до того места где наши работают, танки чинят.
- Как Вы этот самолет завалили?
Как завалили? А неизвестно кто в него попал. Стреляли то все...
- А что за самолет-то, Вы не помните?
Честно? Уже не помню. Да мы и не интересовались как-то особо. Мы как увидели этот самолет, так сразу к нему. Нам было интересно, что в нем. Я помню только, как мы рвали парашюты. А они были шелковые хорошие. Думали себе наволочки для подушек сделаем.
И нашли много продуктов хороших... В бортпайках... Немцы сытые летали, а мы голодные были. Колбаса хорошая. И у них и хлеб, белый хлеб.
А говорили, что немцы голодные воюют, что у них никаких резервов не осталось.
А командира Мельрута жалко, мужик ничего был. Жена его приезжала навещать его. Ну а как же, девяносто девчонок, а он один. Жил "в малине"...
- А как у Вас было с довольствием?
Это мое личное мнение: если бы не американская тушенка, мы бы вообще войну не выиграли, честно говоря. Голодно было.
Спасала нас тушенка. Хоть и жидкий суп, ну все-таки чувствуется, что он не на воде, а там что-то положено. И не каждый день мы это ели. Другой раз едем, двое-трое суток, передислокация идет. И никаких супов, мы едем на куске хлеба.
Когда мы пришли в Польшу, к нам тогда хорошо относились, и вообще ко всем русским. Они в другой раз, как-то не по-русски, но понятно предлагали:
- Иди, я накормлю.
Но мы боялись...
А когда наша часть стояла в Германии... Что запомнилось мне, когда в Германии оказались. Идет мужичок старенький, или женщина, несет воду, и с белым флагом. Они так боялись русских. Ну, детей мы жалели, немецким детям давали еды...
Мы заходили в дома, свободно заходили. Большое начальство набрало там вещей, Бог знает сколько, но это не для нас было.
А вот оставленное в домах нельзя было есть, потому, что отравляли. Настолько немцы нас ненавидели.
Хорошо теперь немцы к нам относятся, теперешние. Они, во-первых, извинились перед нами, это большое дело. Во-вторых, они ценят сейчас Россию. А тогда они ненавидели нас. Это Гитлер их так настроил.
- С питанием понятно, а с вещевым довольствием?
Когда идем в баню, тогда и стирали сами. Там в бане и вымоешься сначала, и постираешь. Если это лето, там просушишь, и опять одеваем. Одеты мы были как солдаты, только юбки нам выдавали. Где-то карточка маленькая была... Это в первые годы войны.
- Скажите, пожалуйста, у вас в дивизионе погибшие были?
Были. У нас наводчик погибла, а другая выжила, но у нее ногу оторвало. Но когда нас стали свободно выпускать, попадали на мины. Немцы оставляли...
Солдат много погибло, и у нас девчонки гибли.
Мы ехали по Украине и на одной станции авиационный налет был. Девчонки побежали. Вот тут погибло много.
- А после Камышина какой у вас был маршрут дальше?
Мы переехали каким-то образом на Украину. Я сейчас не помню, как это происходило. Украина, потом Польша. А в Германии мы оказались возле Берлина. В документах нашей части сказано: "От Сталинграда до Берлина..." Вот мне прислали поздравление на девяностолетие. Я сдала все документы в военкомат и они меня благодарят на основании моих же документов.
- При освобождении Западной Украины у наших войск были большие сложности из-за бандеровцов. Вы на себе это почувствовали?
Ой, бандеровцы нас так ненавидели. И, между прочим, эти бендеровцы до сих пор существуют. Они украинцами считают себя, но как были бандеровцы так и остались бандеровцы.
- Известный факт, что женщины демобилизовались и по беременности. У вас прецеденты были?
С кем? Вопрос задаю, с кем?
Беременели, но не так много, зря пишут, девочек позорят.
Это бывало с теми, кто у больших командиров сидели в секретарях. Это у них дома жены, и еще полевая, походная жена была.
А у нас? Да и как забеременеть? Девка с девкой? У нас никуда не убежишь. Куда денешься? Какая уж тут беременность...
Другие проблемы были. Одной так домой хотелось, и мать писала, что любым способом... Видишь, какая мама-то была, "любым способом".
Она какая-то неумелая была, не могла приспособиться к жизни, мы ее так и отправили в больницу. Она заболела, у нее что-то ненормальное с психикой... Другие тяжести переносили, а она нет... Она очень хорошая девочка была. Как мне ее жалко...
- Скажите, а случаи явной трусости были?
У нас? Три девочки у меня отпроситься хотели - убежать. Мне удалось уговорить их не делать этого.
- А женщин вообще в штрафные отправляли?
У нас никого не отправили. У нас дисциплина была хорошая. И не слышала я про такое.
- Когда освобождали Украину, как относились к Вам?
Мы все тогда были Советский Союз, поэтому они не могли плохо относиться.
Давно ли они стали они отдельными, самостоятельными. А тогда мы были Советский Союз. И украинка со мной спала рядом, и белоруска, и из Прибалтики. Мы все свои были.
Но вот что удивительно, как соберутся отдельно к примеру, хохлушки, то "ха-ха-ха", по-своему. И прибалтки - "ха-ха-ха", тоже по-своему. В своем коллективе по-своему говорят.
- А межнациональные конфликты были?
Нет, нет, не было. Мы все дружно жили.
- Как Вы узнали о том, что война кончилась?
Мы в Германии были. Спали на пуховых перинах, как барыни. Нам разрешили: "Выбирайте, что хотите". Немцы все оставили, бежали.
Спали и вдруг в два часа ночи слышу:
- Война закончилась! Война закончилась!
Все выскочили. Стреляют, кто с чего, кто с ружья, кто с пистолета.
Такая радость была, кто танцует, кто плачет, кто чего.
Господи, и это в два часа ночи.
- Когда взяли Берлин, ощущение того, что война, по существу кончилась, появилось? Или еще продолжали воевать?
Продолжали воевать... Только не в Берлине. Берлин уже был демобилизованный, и он уже весь разрушенный был. Немцы жили в подвалах. В городе полная анархия была.
А воевать мы еще воевали, наши части еще освобождали многие населенные пункты...
Мы уже свободно ходили... А часть войск куда-то отправляли...
Да, в район Праги. Вот я и не знаю, раз девятого мая подписали, то все должно было кончиться, не имели они права воевать. По правилу.
У нас какие особенные встречи были? С бывшими нашими пленными, с теми, кого в плен угнали, с девушками которые работали в Германии. Девчонки худые, голодные, их плохо кормили. Правда иные хорошо выглядели, это у кого какой хозяин попадется.
Они просились:
- Возьмите, возьмите нас.
Но нам строго приказали:
- Никого! И несете ответственность, если возьмете, хоть одного человека.
Их проверяли, выявляли, есть ли среди них завербованые против наших. И мы не имели права никого взять.
- На Ваш взгляд, действительно ли было нужно строгую проверку наших пленных проводить?
И проверять надо конечно было. Но не надо ссылать наших. Зря многих сослали опять в Сибирь... Вы же знаете об этом?
Может быть проверка нужна какая-то, потому что доверять всем подряд нельзя. Но не такая уж строгая. У меня брат Жорж, Георгий. Он тоже в плен попал, почему-то в Финляндию. Его тоже стали проверять. Он рассказывал:
- А один такой сопляк, - начал мне: "Ты, предатель!"
А Георгий воевал, ранен был, и его подобрали. И он сам не знал, как в плену оказался. Ему дали справку, что он больной.
Мой брат подошел, как ему стукнет. Потом вызвал потом его другой начальник, поговорили, все проверил, и отпустил.
- Зачем, - говорит, - вы мучаете человека, его же взяли без сознания. Таких, - говорит, - же много у нас. - говорит было.
Это мне Георгий рассказывал, он семь лет как умер.
- Скажите, про Ваше тогдашнее отношение к Сталину и к руководству страной? Не как сейчас, подчеркиваю.
Ну, тогда, конечно, не как сейчас. Но мы и тогда потихоньку говорили. О Сталине очень осторожно надо было говорить. Надо было как бы хвалить и между прочим вот, тяпнуть слегка. А прилюдно что Вы! "Сталин это все!"
Что Сталин, что Гитлер, они "одним миром мазаны". Они столько наделали!...
Интервью и лит.обработка: Интервью: О. Корытов
Лит.обработка: И. Жидов
Набор текста: С. Спиридонова
Цитата(МК74 @ 20.8.2009, 18:12) 
Как всегда, именно как всегда, сто лет назад, как и сегодня, во всем виновата Россия... Ничто не вечно под Луной, только политика Запада по отношению к России неизменна..
"Innsbrucker Nachrichten", Австрия - 01 августа 1914 г.
"Im Kriege mit Serbien"
В войне с Сербией. Издание выходного дня, суббота, 1 августа 1914 года
Ответственность России
"Innsbrucker Nachrichten", Австрия - 01 августа 1914 г.
"Im Kriege mit Serbien"
В войне с Сербией. Издание выходного дня, суббота, 1 августа 1914 года
Ответственность России
Горькая, но во многом справедливая статья.
Активные и энергичные боевые действия развернулись и на 2-м Дальневосточном фронте. В час ночи 9 августа он начал наступление на сунгарийском и жаохэйском направлениях. Вдоль реки Сунгари на Харбин продвигалась 15-я армия генерал-лейтенанта С. К. Мамонова; на направлении Жаохэ, Баоцин перешел границу 5-й стрелковый корпус, которым командовал генерал-майор И. 3. Пашков. Войска 2-й Краснознаменной армии до 11 августа имели задачу оборонять рубеж по государственной границе от Благовещенска до Поярково.
Следует отметить, что значительную помощь войскам фронта в ходе операции оказали Кумарский, Благовещенский, Иннокентьевский, Хинганский, Биробиджанский и Казакевичевский пограничные отряды, Бикинский и Сахалинский морские пограничные отряды, авиачасти и корабли Хабаровского Краснознаменного пограничного округа. С 9 августа по 5 сентября они провели боевые действия по ликвидации полицейских учреждений противника непосредственно на границе и в тылу маньчжурского кордона. В ходе их было уничтожено 5 основных, 23 средних, 144 малых пограничных полицейских отряда, 7 узлов сопротивления, 12 гарнизонов, 6 вооруженных групп.
Трудно приходилось и здесь нашим воинам. Много преград поставила перед ними разбушевавшаяся, как назло, стихия. Из-за проливных дождей Амур и Уссури вышли из берегов. Места, намеченные для сосредоточения войск, оказались затопленными, дороги размытыми. Заболоченность берегов крайне осложняла подход к ним и ограничивала выбор участков для форсирования. Поэтому районы сосредоточения и пункты переправ приходилось намечать заново и далеко от места обороны противника.
В течение 9 и 10 августа войска фронта форсировали Амур и Уссури, захватили плацдармы на противоположном берегу. Наступление сухопутных соединений и частей поддерживала Краснознаменная Амурская военная флотилия (командующий контр-адмирал Н. В. Антонов). В ее строю было 8 мониторов, 11 канонерских лодок, 12 тральщиков, 52 бронекатера, 7 минных катеров, 36 судов.
Самоотверженно действовал личный состав 5-го стрелкового корпуса, который при поддержке кораблей 3-й бригады Краснознаменной Амурской флотилии (командир капитан 2 ранга А. В. Фадеев) успешно форсировал реку Уссури в районе Дуньяна (Дунаньчжэнь) и завязал бой за Жаохэйский укрепленный район. Воины 35-й стрелковой дивизии генерал-майора Г. А. Василевича и 390-й стрелковой дивизии полковника И. А. Теплякова к исходу 10 августа овладели укреплениями Жаохэ и начали развивать наступление на Баоцин. Передовой отряд корпуса, представленный 172-й танковой бригадой (командир подполковник С. Ф. Замидченко), 14 августа захватил этот город и начал движение в направлении Боли.
Наступление наземных войск поддерживала 10-я воздушная армия генерал-полковника авиации П. Ф. Жигарева. Действуя в сложных погодных условиях, она успешно наносила огневые удары по опорным пунктам врага.
У границ Амурской области наиболее мощными и важными были Сахалянский и Суньуский укрепленные районы японцев. Первый из них находился прямо напротив Благовещенска. Он состоял из шести узлов сопротивления и ряда опорных пунктов, имел протяженность по фронту 85 км, а в глубину - 10-20 км, насчитывал 250 дотов и дзотов, которые располагались через каждые 400- 600 м, были связаны системой траншей и имели впереди два-три ряда проволочных заграждений. Помимо того, каждый узел сопротивления опоясывался противотанковым рвом шириной -7 м и глубиной 3-4,5 м.
Все это предстояло с боем брать войскам 2-й Краснознаменной армии, которой командовал Герой Советского Союза генерал-лейтенант танковых войск М. Ф. Терехин.
Стояла перед ними и еще одна крепость - вышедший из берегов Амур. Он разлился здесь особенно широко - местами до 10 км и более при глубине в 10-12 м и стал вдвое-втрое шире Днепра, Вислы, Дуная. А его необходимо было форсировать, чтобы сокрушить опорные пункты врага. Такой задачи не приходилось выполнять ни одной армии в мире за всю историю войн. Дальневосточники это сделали!
2-й Краснознаменной армии на сахаляно-цицикарском направлении противостояли пехотная дивизия, 3 пехотные бригады (29 батальонов, 8 артиллерийских дивизионов, всего 78 тыс. человек), 956 пулеметов, 532 орудия, 48 танков.
До 11 августа армия вела боевые действия за овладение многочисленными островами и плацдармом на противоположном берегу Амура. С получением приказа командующего фронтом на наступление 8, 12 и 396-я стрелковые дивизии, 73, 74 и 258-я танковые бригады начали форсировать Амур на баржах и кораблях Зее-Бурейской бригады (командир капитан 1 ранга М. Г. Воронков). Из-за недостатка десантных средств переправа продолжалась пять дней. Части и соединения вступали в бой с ходу, по мере выгрузки их на противоположном берегу.
Рано утром 11 августа передовые отряды дивизий столкнулись с частями прикрытия противника в Сахаляне, Айгуни и у Хоэрмоц-зиня. Развивая наступление в направлениях на Цицикар и Бэнаньчжэнь, войска армии к исходу следующего дня подошли к основным узлам сопротивления главной оборонительной полосы японцев - Ганцзы и Суньу. В течение 12-14 августа ударные группировки 2-й Краснознаменной нанесли поражение противнику в большей части узлов сопротивления Суньуского укрепленного района и стали преследовать врага в направлении Мэргэнь, Бэйаньчжэнь.
Высокое мужество показали при этом целые части и подразделения.
Путь главной ударной группировке армии преграждал Хоэрмоцзиньский узел сопротивления. После часовой артиллерийской подготовки в полдень 12 августа штурм его начали части 3-й стрелковой дивизии (командир полковник К. Ф. Шеин). Основной удар в направлении Сяохэси наносил 70-й стрелковый полк, усиленный 74-й танковой бригадой, двумя батареями противотанковой артиллерии и саперной ротой. Благодаря согласованным действиям пехоты и танков важнейшие опорные пункты врага на переднем крае к исходу дня были захвачены. Ночью, пытаясь выбить советских воинов с захваченных позиций, японцы несколько раз безуспешно контратаковали. На рассвете 70-й полк возобновил штурм. За три дня непрерывных боев полк уничтожил 300 и взял в плен 850 вражеских солдат и офицеров.
Центральные позиции Хоэрмоцзиньского узла сопротивления вместе с 70-м полком штурмовал и 8-й стрелковый полк, подошедший к укрепленному району с востока. Пять дней шли жестокие бои. Отдельные сооружения несколько раз переходили из рук в руки. Иногда казалось, что ни моральных, ни физических сил не хватит, чтобы овладеть и закрепиться на позициях врага. В этих боях отличились все батальоны и роты 8-го стрелкового полка. В его полосе находилось 48 железобетонных огневых сооружений. Каждое из них имело от 2 до 11 амбразур для стрельбы из орудий, пулеметов и автоматов. И все они были взяты.
Стрелковый батальон капитана Ефимова штурмовал высоту, на которой упорно сопротивлялись гарнизоны 14 долговременных огневых сооружений. Бой шел буквально за каждый метр земли. 17 августа батальон семь раз атаковал высоту, отбил 11 контратак врага и к вечеру полностью овладел опорным пунктом.
Когда батальон капитана Ефимова в третий раз пошел на штурм высоты, находившийся на правом фланге красноармеец Немцев обнаружил у моста группу перебегающих японцев. Отважный воин смело бросился на них, но в это время из-за кустов выскочили еще восемь вражеских солдат и схватили его, пытаясь утащить под мост. На выручку товарища бросился разведчик Биязов.
13 августа начальник разведки 3-го дивизиона 65-го артиллерийского полка лейтенант И. И. Маюров корректировал артиллерийский огонь дивизиона, находясь в расположении врага. Благодаря геройству и мастерству Маюрова были уничтожены два взвода пехоты и подавлено пять пулеметных точек противника. Через два дня в бою за Суньу требовалось быстро установить, где проходит первая траншея и какова система ближайшей обороны противника. Лейтенант Маюров, пробравшись через линию боевого охранения, натолкнулся на засаду. Хладнокровный офицер не растерялся: уничтожил трех вражеских солдат и одного взял в плен. Выполнив задачу, Маюров двинулся в обратный путь, но был окружен японцами. Рискуя жизнью, он вызвал на себя артиллерийский огонь. После боя в траншеях противника наши воины обнаружили до 300 убитых и раненых солдат и офицеров. Разведанные Маюровым огневые точки были подавлены. Сам лейтенант благополучно вернулся в свой полк.
8-й стрелковый полк, давший этих славных героев и награжденный за боевые отличия в сражениях с японскими милитаристами орденом Красной Звезды, был сформирован в 1932 г. в Амурской области и состоял в основном из амурцев. За время штурма вражеских укреплений он разрушил 40 дотов и дзотов, 2 железобетонных наблюдательных пункта, уничтожил около 400 солдат и офицеров противника.
Среди войск 2-й Краснознаменной армии, отличившихся в ту пору, достойное место принадлежит 12-й стрелковой дивизии имени Сибревкома (командир генерал-майор А. И. Крючков). А в дивизии этой особенно успешно действовал 214-й стрелковый полк, награжденный орденом Красной Звезды и получивший почетное наименование Амурского. 12 августа первый батальон этого полка вел 10-часовой бой с отрядом смертников и уничтожил 50 самураев на подступах к Сюньхэ. А потом была ожесточенная двухдневная схватка за Маоланьтунский узел сопротивления. У японцев там было несколько сот солдат, около десятка дотов и дзотов, прикрытых тремя линиями проволочных заграждений. Дорога была перекопана и заминирована. За батальоном в стремительном походе по тайге и сопкам в условиях почти полного бездорожья не могла поспеть артиллерия. Комбат капитан А. С. Яровой решил обрушить на врага с фронта массированный огонь минометной роты и сведенных в одну группу станковых пулеметов. Одну роту он направил по сопкам в обход вражеского узла. Японцы упорно сопротивлялись, а время шло к вечеру. Заночевать в лощине, в полукольце вражеских огневых точек, было нельзя, и Яровой повел свои роты в атаку. Проволочные заграждения были преодолены, первая линия траншей взята. На этом рубеже батальон закрепился и всю ночь отражал контратаки японцев. Утром атака возобновилась с новой силой. Узел вражеского сопротивления пал. 17 августа восточнее города Суньу батальон окружил и уничтожил группу японских солдат и офицеров - 223 человека.
Из усилий каждой части, каждого подразделения складывался общий успех 2-й Краснознаменной армии, которая за шесть дней продвинулась на 120 км и завязала бои за выходы в Центральную Маньчжурию с севера.
Следует отметить, что значительную помощь войскам фронта в ходе операции оказали Кумарский, Благовещенский, Иннокентьевский, Хинганский, Биробиджанский и Казакевичевский пограничные отряды, Бикинский и Сахалинский морские пограничные отряды, авиачасти и корабли Хабаровского Краснознаменного пограничного округа. С 9 августа по 5 сентября они провели боевые действия по ликвидации полицейских учреждений противника непосредственно на границе и в тылу маньчжурского кордона. В ходе их было уничтожено 5 основных, 23 средних, 144 малых пограничных полицейских отряда, 7 узлов сопротивления, 12 гарнизонов, 6 вооруженных групп.
Трудно приходилось и здесь нашим воинам. Много преград поставила перед ними разбушевавшаяся, как назло, стихия. Из-за проливных дождей Амур и Уссури вышли из берегов. Места, намеченные для сосредоточения войск, оказались затопленными, дороги размытыми. Заболоченность берегов крайне осложняла подход к ним и ограничивала выбор участков для форсирования. Поэтому районы сосредоточения и пункты переправ приходилось намечать заново и далеко от места обороны противника.
В течение 9 и 10 августа войска фронта форсировали Амур и Уссури, захватили плацдармы на противоположном берегу. Наступление сухопутных соединений и частей поддерживала Краснознаменная Амурская военная флотилия (командующий контр-адмирал Н. В. Антонов). В ее строю было 8 мониторов, 11 канонерских лодок, 12 тральщиков, 52 бронекатера, 7 минных катеров, 36 судов.
Самоотверженно действовал личный состав 5-го стрелкового корпуса, который при поддержке кораблей 3-й бригады Краснознаменной Амурской флотилии (командир капитан 2 ранга А. В. Фадеев) успешно форсировал реку Уссури в районе Дуньяна (Дунаньчжэнь) и завязал бой за Жаохэйский укрепленный район. Воины 35-й стрелковой дивизии генерал-майора Г. А. Василевича и 390-й стрелковой дивизии полковника И. А. Теплякова к исходу 10 августа овладели укреплениями Жаохэ и начали развивать наступление на Баоцин. Передовой отряд корпуса, представленный 172-й танковой бригадой (командир подполковник С. Ф. Замидченко), 14 августа захватил этот город и начал движение в направлении Боли.
Наступление наземных войск поддерживала 10-я воздушная армия генерал-полковника авиации П. Ф. Жигарева. Действуя в сложных погодных условиях, она успешно наносила огневые удары по опорным пунктам врага.
У границ Амурской области наиболее мощными и важными были Сахалянский и Суньуский укрепленные районы японцев. Первый из них находился прямо напротив Благовещенска. Он состоял из шести узлов сопротивления и ряда опорных пунктов, имел протяженность по фронту 85 км, а в глубину - 10-20 км, насчитывал 250 дотов и дзотов, которые располагались через каждые 400- 600 м, были связаны системой траншей и имели впереди два-три ряда проволочных заграждений. Помимо того, каждый узел сопротивления опоясывался противотанковым рвом шириной -7 м и глубиной 3-4,5 м.
Все это предстояло с боем брать войскам 2-й Краснознаменной армии, которой командовал Герой Советского Союза генерал-лейтенант танковых войск М. Ф. Терехин.
Стояла перед ними и еще одна крепость - вышедший из берегов Амур. Он разлился здесь особенно широко - местами до 10 км и более при глубине в 10-12 м и стал вдвое-втрое шире Днепра, Вислы, Дуная. А его необходимо было форсировать, чтобы сокрушить опорные пункты врага. Такой задачи не приходилось выполнять ни одной армии в мире за всю историю войн. Дальневосточники это сделали!
2-й Краснознаменной армии на сахаляно-цицикарском направлении противостояли пехотная дивизия, 3 пехотные бригады (29 батальонов, 8 артиллерийских дивизионов, всего 78 тыс. человек), 956 пулеметов, 532 орудия, 48 танков.
До 11 августа армия вела боевые действия за овладение многочисленными островами и плацдармом на противоположном берегу Амура. С получением приказа командующего фронтом на наступление 8, 12 и 396-я стрелковые дивизии, 73, 74 и 258-я танковые бригады начали форсировать Амур на баржах и кораблях Зее-Бурейской бригады (командир капитан 1 ранга М. Г. Воронков). Из-за недостатка десантных средств переправа продолжалась пять дней. Части и соединения вступали в бой с ходу, по мере выгрузки их на противоположном берегу.
Рано утром 11 августа передовые отряды дивизий столкнулись с частями прикрытия противника в Сахаляне, Айгуни и у Хоэрмоц-зиня. Развивая наступление в направлениях на Цицикар и Бэнаньчжэнь, войска армии к исходу следующего дня подошли к основным узлам сопротивления главной оборонительной полосы японцев - Ганцзы и Суньу. В течение 12-14 августа ударные группировки 2-й Краснознаменной нанесли поражение противнику в большей части узлов сопротивления Суньуского укрепленного района и стали преследовать врага в направлении Мэргэнь, Бэйаньчжэнь.
Высокое мужество показали при этом целые части и подразделения.
Путь главной ударной группировке армии преграждал Хоэрмоцзиньский узел сопротивления. После часовой артиллерийской подготовки в полдень 12 августа штурм его начали части 3-й стрелковой дивизии (командир полковник К. Ф. Шеин). Основной удар в направлении Сяохэси наносил 70-й стрелковый полк, усиленный 74-й танковой бригадой, двумя батареями противотанковой артиллерии и саперной ротой. Благодаря согласованным действиям пехоты и танков важнейшие опорные пункты врага на переднем крае к исходу дня были захвачены. Ночью, пытаясь выбить советских воинов с захваченных позиций, японцы несколько раз безуспешно контратаковали. На рассвете 70-й полк возобновил штурм. За три дня непрерывных боев полк уничтожил 300 и взял в плен 850 вражеских солдат и офицеров.
Центральные позиции Хоэрмоцзиньского узла сопротивления вместе с 70-м полком штурмовал и 8-й стрелковый полк, подошедший к укрепленному району с востока. Пять дней шли жестокие бои. Отдельные сооружения несколько раз переходили из рук в руки. Иногда казалось, что ни моральных, ни физических сил не хватит, чтобы овладеть и закрепиться на позициях врага. В этих боях отличились все батальоны и роты 8-го стрелкового полка. В его полосе находилось 48 железобетонных огневых сооружений. Каждое из них имело от 2 до 11 амбразур для стрельбы из орудий, пулеметов и автоматов. И все они были взяты.
Стрелковый батальон капитана Ефимова штурмовал высоту, на которой упорно сопротивлялись гарнизоны 14 долговременных огневых сооружений. Бой шел буквально за каждый метр земли. 17 августа батальон семь раз атаковал высоту, отбил 11 контратак врага и к вечеру полностью овладел опорным пунктом.
Когда батальон капитана Ефимова в третий раз пошел на штурм высоты, находившийся на правом фланге красноармеец Немцев обнаружил у моста группу перебегающих японцев. Отважный воин смело бросился на них, но в это время из-за кустов выскочили еще восемь вражеских солдат и схватили его, пытаясь утащить под мост. На выручку товарища бросился разведчик Биязов.
13 августа начальник разведки 3-го дивизиона 65-го артиллерийского полка лейтенант И. И. Маюров корректировал артиллерийский огонь дивизиона, находясь в расположении врага. Благодаря геройству и мастерству Маюрова были уничтожены два взвода пехоты и подавлено пять пулеметных точек противника. Через два дня в бою за Суньу требовалось быстро установить, где проходит первая траншея и какова система ближайшей обороны противника. Лейтенант Маюров, пробравшись через линию боевого охранения, натолкнулся на засаду. Хладнокровный офицер не растерялся: уничтожил трех вражеских солдат и одного взял в плен. Выполнив задачу, Маюров двинулся в обратный путь, но был окружен японцами. Рискуя жизнью, он вызвал на себя артиллерийский огонь. После боя в траншеях противника наши воины обнаружили до 300 убитых и раненых солдат и офицеров. Разведанные Маюровым огневые точки были подавлены. Сам лейтенант благополучно вернулся в свой полк.
8-й стрелковый полк, давший этих славных героев и награжденный за боевые отличия в сражениях с японскими милитаристами орденом Красной Звезды, был сформирован в 1932 г. в Амурской области и состоял в основном из амурцев. За время штурма вражеских укреплений он разрушил 40 дотов и дзотов, 2 железобетонных наблюдательных пункта, уничтожил около 400 солдат и офицеров противника.
Среди войск 2-й Краснознаменной армии, отличившихся в ту пору, достойное место принадлежит 12-й стрелковой дивизии имени Сибревкома (командир генерал-майор А. И. Крючков). А в дивизии этой особенно успешно действовал 214-й стрелковый полк, награжденный орденом Красной Звезды и получивший почетное наименование Амурского. 12 августа первый батальон этого полка вел 10-часовой бой с отрядом смертников и уничтожил 50 самураев на подступах к Сюньхэ. А потом была ожесточенная двухдневная схватка за Маоланьтунский узел сопротивления. У японцев там было несколько сот солдат, около десятка дотов и дзотов, прикрытых тремя линиями проволочных заграждений. Дорога была перекопана и заминирована. За батальоном в стремительном походе по тайге и сопкам в условиях почти полного бездорожья не могла поспеть артиллерия. Комбат капитан А. С. Яровой решил обрушить на врага с фронта массированный огонь минометной роты и сведенных в одну группу станковых пулеметов. Одну роту он направил по сопкам в обход вражеского узла. Японцы упорно сопротивлялись, а время шло к вечеру. Заночевать в лощине, в полукольце вражеских огневых точек, было нельзя, и Яровой повел свои роты в атаку. Проволочные заграждения были преодолены, первая линия траншей взята. На этом рубеже батальон закрепился и всю ночь отражал контратаки японцев. Утром атака возобновилась с новой силой. Узел вражеского сопротивления пал. 17 августа восточнее города Суньу батальон окружил и уничтожил группу японских солдат и офицеров - 223 человека.
Из усилий каждой части, каждого подразделения складывался общий успех 2-й Краснознаменной армии, которая за шесть дней продвинулась на 120 км и завязала бои за выходы в Центральную Маньчжурию с севера.
"Завещаю, папа: отомсти за маму и за меня."
12 марта 1943 г.
Март, 12, Лиозно, 1943 год.
Дорогой, добрый папенька!
Пишу я тебе письмо из немецкой неволи. Когда ты, папенька, будешь читать это письмо, меня в живых не будет. И моя просьба к тебе, отец: покарай немецких кровопийц. Это завещание твоей умирающей дочери.
Несколько слов о матери. Когда вернешься, маму не ищи. Ее расстреляли немцы. Когда допытывались о тебе, офицер бил ее плеткой по лицу. Мама не стерпела и гордо сказала, вот ее последние слова: «Вы, не запугаете меня битьем. Я уверена, что муж вернется назад и вышвырнет вас, подлых захватчиков, отсюда вон». И офицер выстрелил маме в рот...
Папенька, мне сегодня исполнилось 15 лет, и если бы сейчас ты встретил меня, то не узнал бы свою дочь. Я стала очень худенькая, мои глаза ввалились, косички мне остригли наголо, руки высохли, похожи на грабли. Когда я кашляю, изо рта идет кровь — у меня отбили легкие.
А помнишь, папа, два года тому назад, когда мне исполнилось 13 лет? Какие хорошие были мои именины! Ты мне, папа, тогда сказал: «Расти, доченька, на радость большой!» Играл патефон, подруги поздравляли меня с днем рождения, и мы пели нашу любимую пионерскую песню.
А теперь, папа, как взгляну на себя в зеркало — платье рваное, в лоскутках, номер на шее, как у преступницы, сама худая, как скелет,— и соленые слезы текут из глаз. Что толку, что мне исполнилось 15 лет. Я никому не нужна. Здесь многие люди никому не нужны. Бродят голодные, затравленные овчарками. Каждый день их уводят и убивают.
Да, папа, и я рабыня немецкого барона, работаю у немца Шарлэна прачкой, стираю белье, мою полы. Работаю очень много, а кушаю два раза в день в корыте с «Розой» и «Кларой» — так зовут хозяйских свиней. Так приказал барон. «Русс была и будет свинья»,— сказал он. Я очень боюсь «Клары». Это большая и жадная свинья. Она мне один раз чуть не откусила палец, когда я из корыта доставала картошку.
Живу я в дровяном сарае: в комнату мне входить нельзя. Один раз горничная полька Юзефа дала мне кусочек хлеба, а хозяйка увидела и долго била Юзефу плеткой по голове и спине.
Два раза я убегала от хозяев, но меня находил ихний дворник. Тогда сам барон срывал с меня платье и бил ногами. Я теряла сознание. Потом на меня выливали ведро воды и бросали в подвал.
Сегодня я узнала новость: Юзефа сказала, что господа уезжают в Германию с большой партией невольников и невольниц с Витебщины. Теперь они берут и меня с собою. Нет, я не поеду в эту трижды всеми проклятую Германию! Я решила лучше умереть на родной сторонушке, чем быть втоптанной в проклятую немецкую землю. Только смерть спасет меня от жестокого битья.
Не хочу больше мучиться рабыней у проклятых, жестоких немцев, не давших мне жить!..
Завещаю, папа: отомсти за маму и за меня. Прощай, добрый папенька, ухожу умирать.
Твоя дочь Катя Сусанина.
Мое сердце верит: письмо дойдет
PS. Вскоре после освобождения белорусского города Лиозно в 1944 году при разборе кирпичной кладки разрушенной печи в одном из домов был найден маленький желтый конверт, прошитый нитками. В нем оказалось письмо белорусской девочки Кати Сусаниной, отданной в рабство гитлеровскому помещику. Доведенная до отчаяния, в день своего 15-летия она решила покончить жизнь самоубийством. Перед смертью написала последнее письмо отцу. На конверте стоял адрес: «Действующая армия. Полевая почта №... Сусанину Петру». На другой стороне карандашом написаны слова: «Дорогие дяденька или тетенька, кто найдет это спрятанное от немцев письмо, умоляю вас, опустите сразу в почтовый ящик. Мой труп уже будет висеть на веревке». Номер полевой почты, написанный на конверте, устарел, и письмо не могло попасть адресату, но оно дошло до сердца советских людей. Опубликовано в «Комсомольской правде» 27 мая 1944 года.
Источник: http://www.bibliotekar.ru/encGeroi/82.htm
12 марта 1943 г.
Март, 12, Лиозно, 1943 год.
Дорогой, добрый папенька!
Пишу я тебе письмо из немецкой неволи. Когда ты, папенька, будешь читать это письмо, меня в живых не будет. И моя просьба к тебе, отец: покарай немецких кровопийц. Это завещание твоей умирающей дочери.
Несколько слов о матери. Когда вернешься, маму не ищи. Ее расстреляли немцы. Когда допытывались о тебе, офицер бил ее плеткой по лицу. Мама не стерпела и гордо сказала, вот ее последние слова: «Вы, не запугаете меня битьем. Я уверена, что муж вернется назад и вышвырнет вас, подлых захватчиков, отсюда вон». И офицер выстрелил маме в рот...
Папенька, мне сегодня исполнилось 15 лет, и если бы сейчас ты встретил меня, то не узнал бы свою дочь. Я стала очень худенькая, мои глаза ввалились, косички мне остригли наголо, руки высохли, похожи на грабли. Когда я кашляю, изо рта идет кровь — у меня отбили легкие.
А помнишь, папа, два года тому назад, когда мне исполнилось 13 лет? Какие хорошие были мои именины! Ты мне, папа, тогда сказал: «Расти, доченька, на радость большой!» Играл патефон, подруги поздравляли меня с днем рождения, и мы пели нашу любимую пионерскую песню.
А теперь, папа, как взгляну на себя в зеркало — платье рваное, в лоскутках, номер на шее, как у преступницы, сама худая, как скелет,— и соленые слезы текут из глаз. Что толку, что мне исполнилось 15 лет. Я никому не нужна. Здесь многие люди никому не нужны. Бродят голодные, затравленные овчарками. Каждый день их уводят и убивают.
Да, папа, и я рабыня немецкого барона, работаю у немца Шарлэна прачкой, стираю белье, мою полы. Работаю очень много, а кушаю два раза в день в корыте с «Розой» и «Кларой» — так зовут хозяйских свиней. Так приказал барон. «Русс была и будет свинья»,— сказал он. Я очень боюсь «Клары». Это большая и жадная свинья. Она мне один раз чуть не откусила палец, когда я из корыта доставала картошку.
Живу я в дровяном сарае: в комнату мне входить нельзя. Один раз горничная полька Юзефа дала мне кусочек хлеба, а хозяйка увидела и долго била Юзефу плеткой по голове и спине.
Два раза я убегала от хозяев, но меня находил ихний дворник. Тогда сам барон срывал с меня платье и бил ногами. Я теряла сознание. Потом на меня выливали ведро воды и бросали в подвал.
Сегодня я узнала новость: Юзефа сказала, что господа уезжают в Германию с большой партией невольников и невольниц с Витебщины. Теперь они берут и меня с собою. Нет, я не поеду в эту трижды всеми проклятую Германию! Я решила лучше умереть на родной сторонушке, чем быть втоптанной в проклятую немецкую землю. Только смерть спасет меня от жестокого битья.
Не хочу больше мучиться рабыней у проклятых, жестоких немцев, не давших мне жить!..
Завещаю, папа: отомсти за маму и за меня. Прощай, добрый папенька, ухожу умирать.
Твоя дочь Катя Сусанина.
Мое сердце верит: письмо дойдет
PS. Вскоре после освобождения белорусского города Лиозно в 1944 году при разборе кирпичной кладки разрушенной печи в одном из домов был найден маленький желтый конверт, прошитый нитками. В нем оказалось письмо белорусской девочки Кати Сусаниной, отданной в рабство гитлеровскому помещику. Доведенная до отчаяния, в день своего 15-летия она решила покончить жизнь самоубийством. Перед смертью написала последнее письмо отцу. На конверте стоял адрес: «Действующая армия. Полевая почта №... Сусанину Петру». На другой стороне карандашом написаны слова: «Дорогие дяденька или тетенька, кто найдет это спрятанное от немцев письмо, умоляю вас, опустите сразу в почтовый ящик. Мой труп уже будет висеть на веревке». Номер полевой почты, написанный на конверте, устарел, и письмо не могло попасть адресату, но оно дошло до сердца советских людей. Опубликовано в «Комсомольской правде» 27 мая 1944 года.
Источник: http://www.bibliotekar.ru/encGeroi/82.htm
Смертники против Красной Армии
Максим Кустов
“Из придорожных кюветов, из замаскированных “лисьих нор”, выбирались солдаты в зеленоватых френчах и, сгибаясь под тяжестью навьюченных на них мин и взрывчатки, бежали к танкам. Десантники били по ним в упор из автоматов, бросали гранаты. Смертников косили очереди танковых пулеметов. Мгновенно долина покрылась сотнями трупов, но из нор и узких щелей, из-за бугров появлялись все новые смертники и кидались под танки. Японская артиллерия и пулеметы вели огонь, не обращая внимания на то, что пули и осколки одинаково поражали и своих и чужих. Вокруг танков уже кипела рукопашная. На подбитую машину лейтенанта Кисарова вскочили несколько японцев, стали стрелять в броневые щели. Их одной очередью сбил из другого танка командир роты лейтенант Зубок. Еще один поврежденный танк тоже облепили вражеские офицеры и солдаты. Сапер-десантник старший сержант Цыганков огнем из автомата, а когда кончились патроны, прикладом и армейским ножом уничтожал смертников».
Из воспоминаний генерала армии Афанасия. Белобородова .
Японский летчик, с криком “банзай” бросающий свой самолет в последнее пике на американский авианосец - образ знакомый, наверное каждому человеку, интересующемуся военной историей. Вторую мировую войну на Тихом океане невозможно представить без участия японских летчиков- смертников-«камикадзе».
Но при этом немногие знают, что в свое время Красной Армии и Флоту тоже пришлось столкнуться с воздушными и наземными атаками тысяч заведомых самоубийц.
Сейчас, когда проблема смертников, взрывающих себя вместе с самолетами, автомобилями и людьми стала принимать поистине планетарный характер, уместно вспомнить об опыте хотя бы и полувековой давности.
Это произошло в августе 1945 году, во время боев советских войск с японской Квантунской армией. Историк Юрий Иванов, автор книги “Камикадзе- пилоты смертники”, полагает, что “слепой фанатизм японских смертников, как правило, не давал желаемых результатов”.
Обидно умирать, промахнувшись в последнем пике
Примеры боевого использования воздушных и наземных одноразовых бойцов служат наглядейшим подтверждением этого справедливости такой оценки. 12-13 августа на колонну 5 гвардейского танкового корпуса совершили налеты 14 японских самолетов.2 из них сбили зенитчики, 3-истребители. Остальные 9 летчиков-смертников просто врезались в землю, не сумев попасть в советские танки.
Сама идея использовать летчиков - смертников для атак сухопутных войск могла возникнуть только лишь в момент безнадежного отчаяния. Уж если в такую громоздкую цель как авианосец японцам удавалось попасть далеко не всегда, то шансы попасть самолетом в движущийся танк были и вовсе минимальными.
18 августа камикадзе атаковали корабли Тихоокеанского флота. У острова Шумшу был потоплен катер-тральщик КТ-152,бывший сейнер- рыбный разведчик, имевший 17 человек экипажа. На этом, довольно скромном успехе, результативные атаки воздушных смертников против советского флота и закончились. В тот же день японский двухмоторный бомбардировщик пытался таранить в Амурском заливе танкер “Таганрог”, но был быстро сбит зенитным огнем.
Главной особенностью августовских советско-японских сражений 1945 года стали не атаки с воздуха, а массовое применение “сухопутных” смертников, предназначенных для борьбы с танками.
Вообще-то с японскими пехотинцами, чьей задачей было уничтожение танков, Красная Армия столкнулась еще за шесть лет до этого, во время военного конфликта на реке Халхин-Гол летом 1939 года.
Перейдя в наступление года, наши войска потеряли тогда много танков подорванными на минах, которые бамбуковым шестом японцы засовывали под гусеницы. Константин Симонов в поэме “Далеко на Востоке” описал размышления японского солдата, надеявшегося выжить и рассчитывавшего на то, что шест очень длинный, 20 локтей.
Но вряд ли следует считать таких солдат смертниками в полном смысле этого слова. Все-таки некий, пусть и достаточно призрачный, шанс уцелеть у них все же был.
А в 1945 году японское командование не оставило “противотанковым” смертникам даже тени надежды. Им надлежало просто бросится под танк с рюкзаком со взрывчаткой, безо всяких ухищрений с шестами. Отряды заранее обреченных формировались штабами всех полков и дивизий, в каждом батальоне и даже в каждой роте. Но главной силой такого рода была 1-я мотомеханизированная бригада обреченных, численностью до 5 тысяч солдат и офицеров.
Если воздушные и морские смертники перед гибелью успевали, по крайней мере, почувствовать почетность своей миссии, насладится уважением окружающих, то в отношении смертников -пехотинцев использовался совершенно иной принцип.
Их, рядовых солдат решили довести до такого состояния, чтобы смерть казалась им избавлением от невероятно, даже по японским понятиям, тяжелой муштры. Появление Т-34 должно было стать для них желанным праздником, а жизнь- тяжелой обузой. Скудная пища, постоянная нехватка воды и бесконечная “тренировка”- так их годами готовили к смерти за императора.
Принцип “чтоб служба медом не казалась” был доведен до логического конца. Собственно боевая их подготовка заключалась в том, что они с утра до ночи бегали с набитыми камнями рюкзаками.
Вот только боевая эффективность “противотанковых смертников” оказалась поразительно низкой. Нет, в отсутствии готовности умереть их обвинить было бы несправедливо. Но результаты их гибели...
Брошенная 13 -14 августа на мудандзянском направлении в бой против красноармейцев генерала Белобородова бригада смертников погибла почти поголовно, подбив или повредив всего 10 советских танков. Терять по 500 специально подготовленных людей за каждый танк, к тому же не обязательно уничтоженный, а чаще всего лишь выведенный из строя на короткое время -такое соотношение потерь невозможно признать приемлимым.
13 августа 15 смертников с зарядами взрывчатых веществ бросились на бетонные устои одного из мостов через реку. Но гибель их оказалась практически безрезультатной. Цель атаки -мост они уничтожить так и не смогли.
Последняя атака самоубийц произошла уже после капитуляции Японии- 5 сентября в китайском городе Пинянчжень. При ее отражении было уничтожено до 150 смертников со взрывными зарядами, которые без особого успеха пытались атаковать советскую комендатуру.
Бей своих, чтоб чужие боялись
Если в боях с Красной Армией смертники особых успехов не добились, то весьма преуспели в истреблении …японского гражданского населения. Дело в том, что на оккупированной китайской территории японцы создавали поселения своих колонистов. При начале советского наступления колонисты пытались бежать. Согласно политдонесению из 365-й дивизии, совершая марш от города Дзиси к Линькоу, части дивизии обнаружили две группы мертвых японских женщин и детей. В 10—12 км южнее Дзиси на железнодорожном переезде стояли грузовые машины. В кузовах в одинаковых позах сидели, поджав ноги, или лежали, опрокинувшись, женщины и дети, головы в белых, видимо ритуальных, повязках. Большинство — со следами огнестрельных ранений, меньшая часть убита ножами. Другая группа была найдена на шоссе в районе станции Дидаохэ.
Всего в обеих группах насчитывалось более 400 женщин и детей. Захваченные неподалеку от этих мест пленные показали на допросе: убийства совершены японскими солдатами и офицерами; взять с собой в сопки женщин и детей они не могли и, по заявлению пленных, убивали женщин и детей с их согласия ...При отступлении одна рота смертников была оставлена с соответствующим заданием как раз в том районе, где 12— 13 августа произошло массовое убийство японских беженцев — женщин и детей. Судя по данным, которые удалось собрать, это злодеяние было делом рук "ударников" 135-й пехотной дивизии». Надо сказать, что сообщения о массовых убийствах своих мирных жителей японскими смертниками подтверждаются множеством свидетельств американцев, неоднократно сталкивавшихся с такими фактами.
Гитлер и Скорцени не одобряли «камикадзе»
То, что происходило на Дальнем Востоке в августе 1945 полностью подтвердило мнение знаменитого немецкого диверсанта Отто Скорцени относительно массового использования смертников.
Ему в 1944 году было поручено руководить отрядом морских диверсантов, атакующих корабли союзников, высаживающихся во Франции. Было приготовлено множество средств морской диверсионной войны. Скорцени вспоминал: «Из того, что мне показали, я не могу не упомянуть небольшой быстроходный катер, напичканный взрывчаткой и управляемый лишь одним человеком, который подводит его к цели и катапультируется в самый последний момент.
Кроме того, у итальянцев были в ходу торпеды особой конструкции; водолазы, обслуживающие эти огромные снаряды, направляли их на вражеские суда. Именно эта хитроумная техника принесла итальянским отрядам небывалую удачу в действиях против кораблей союзников сперва в Александрийском порту, а затем в самом центре Гибралтара. Еще 10-я флотилия MAC включала взвод так называемых лягушек — хорошо подготовленных ныряльщиков, в задачу которых входило приблизиться к вражескому кораблю под водой и прикрепить к борту специальную мину. На ногах у них были каучуковые ласты, позволяющие им одинаково хорошо двигаться на поверхности и под водой и достигать достаточной скорости при минимуме усилий».
Вскоре Скорцени пришел к выводу, что такому бойцу совершенно необходимо оставлять пусть самый минимальный шанс на выживание. Только при таком условии он будет стараться действовать действительно эффективно. Человеческая психика устроена таким образом, что позволят сохранять надежду на выживание в самых критических обстоятельствах.
Но лишение ее, заранее объявленный диверсанту смертный приговор заставляет его думать не о том, как причинить врагу максимальный ущерб, а о том, как бы поскорее свести счеты с жизнью, прервав мучительную пытку ожидания смерти. Надо сказать, что за исключением отдельных фанатиков, большинство немцев разделяли точку зрения Скорцени.
Вот характерный эпизод из его воспоминаний:
« Мне посчастливилось познакомиться с летчицей Ганной Райч. Известная женщина-авиатор, летчик-испытатель, и первая наша беседа дала мне повод к новым раздумьям. С удивительным спокойствием, которого я не ожидал встретить в этой хрупкой женщине, она заметила, что настоящий патриот не может слишком дорожить своей собственной жизнью, когда на карту поставлена честь отечества.
Позже она объяснила мне, что подразумевалось под этим. Не исключено, полагала она, что события обернутся для нас столь трагически, что мы сами встанем перед необходимостью прибегнуть к помощи «добровольных смертников». И тогда мы обязаны будем найти способ, чтобы дать пилоту как минимум один шанс спасти свою жизнь. Здесь Ганна, без сомнения, была права: я и сам неоднократно имел случаи убедиться в том, что энтузиазм и боевой дух моих солдат удесятерялись, если у них появлялась хоть какая-то возможность вернуться целыми и невредимыми»
Надо сказать, что и Гитлер разделял негативное отношение к идее создания подразделений заведомых самоубийц:«Создавая новое оружие, мы вторгались и в вотчину Люфтваффе: подобные исследования уже велись какое-то время в 200-й боевой эскадрилье. Они даже создали концепцию операций «смертников» — летчиков-добровольцев, которые готовы были погибнуть вместе со своими самолетами, наполненными бомбами или взрывчаткой, направляя их прямо в цель; мишенью служили, как правило, военные корабли. Фюрер, однако, эту идею отверг, видимо, из чисто философских соображений; он утверждал, что такие жертвы не отвечают ни характеру белой расы, ни арийскому менталитету. По его мнению, путь японских камикадзе был не для нас».
Почти обреченные части
Но если идея создания подразделений смертников у немцев не прижилась, то мысль о создании подразделений почти смертников – штрафников немецкому командованию очень понравилась. Чем ближе был конец войны, тем чаще немцы использовали штрафников. Пожалуй, больше всего прославился немецкий штрафбат боями в окруженном советскими войсками украинском городе Тарнополе, где он стал костяком гарнизона, составленного из разнородных частей.
По свидетельству Константина Симонова, побывавшего там в качестве военного корреспондента, “уличные бои. носили особенно упорный характер, своей крайней ожесточенностью напоминая Сталинград. С Тарнополем старались покончить как можно скорее”. Но скорой победы не получилось. Вот сводки Совинформбюро весны 1944 года. 9 марта. “Наши войска ворвались в город Тарнополь, где завязали уличные бои”. 10 марта. “Наши войска, преодолевая сопротивление и контратаки противника, продолжали вести уличные бои в городе Тарнополе”. 11 марта. “Наши войска, преодолевая сопротивление и контратаки противника, продолжали вести уличные бои в городе Тарнополе”. 26 марта. “Наши войска окружили гарнизон противника в городе Тарнополе”. 4 апреля. “Наши войска, блокирующие город Тарнополь, вели успешные бои по уничтожению окруженного гарнизона противника и овладели большей частью города”. И лишь 15 апреля наконец-то прозвучало: “Войска 1-го Украинского фронта после упорных уличных боев полностью овладели областным центром Украины – городом Тарнополем”.
Симонов описал, как командарм Иван Черняховский распекал командира дивизии Николая Кучеренко за медленное продвижение. Кучеренко сказал: “Конечно, ругается. А меня самого уже тошнит от этого города. Восьмой день чикаемся и не можем забрать последние три квартала. Сегодня опять взяли только два дома, точнее – полтора. Про один сообщили, что взят, а потом оказалось, что немцы продолжают вести из него огонь”. А когда Симонов спросил, как дерутся немцы, комдив посмотрел на него “как на человека, задавшего дурацкий вопрос, и ответил со злобным одобрением: “Здорово сопротивляются, сволочи!” В подземелье Доминиканского монастыря немцы находили надежное укрытие от огня советской артиллерии и неделю за неделей встречали огнем наступающих красноармейцев. Полковник Кучеренко совершенно справедливо сказал, что они здорово сопротивляются. Так же отчаянно сражались немецкие штрафники и на других участках фронта, кровью зарабатывая прощение. Шанс на выживание у них все же оставался…
Максим Кустов
“Из придорожных кюветов, из замаскированных “лисьих нор”, выбирались солдаты в зеленоватых френчах и, сгибаясь под тяжестью навьюченных на них мин и взрывчатки, бежали к танкам. Десантники били по ним в упор из автоматов, бросали гранаты. Смертников косили очереди танковых пулеметов. Мгновенно долина покрылась сотнями трупов, но из нор и узких щелей, из-за бугров появлялись все новые смертники и кидались под танки. Японская артиллерия и пулеметы вели огонь, не обращая внимания на то, что пули и осколки одинаково поражали и своих и чужих. Вокруг танков уже кипела рукопашная. На подбитую машину лейтенанта Кисарова вскочили несколько японцев, стали стрелять в броневые щели. Их одной очередью сбил из другого танка командир роты лейтенант Зубок. Еще один поврежденный танк тоже облепили вражеские офицеры и солдаты. Сапер-десантник старший сержант Цыганков огнем из автомата, а когда кончились патроны, прикладом и армейским ножом уничтожал смертников».
Из воспоминаний генерала армии Афанасия. Белобородова .
Японский летчик, с криком “банзай” бросающий свой самолет в последнее пике на американский авианосец - образ знакомый, наверное каждому человеку, интересующемуся военной историей. Вторую мировую войну на Тихом океане невозможно представить без участия японских летчиков- смертников-«камикадзе».
Но при этом немногие знают, что в свое время Красной Армии и Флоту тоже пришлось столкнуться с воздушными и наземными атаками тысяч заведомых самоубийц.
Сейчас, когда проблема смертников, взрывающих себя вместе с самолетами, автомобилями и людьми стала принимать поистине планетарный характер, уместно вспомнить об опыте хотя бы и полувековой давности.
Это произошло в августе 1945 году, во время боев советских войск с японской Квантунской армией. Историк Юрий Иванов, автор книги “Камикадзе- пилоты смертники”, полагает, что “слепой фанатизм японских смертников, как правило, не давал желаемых результатов”.
Обидно умирать, промахнувшись в последнем пике
Примеры боевого использования воздушных и наземных одноразовых бойцов служат наглядейшим подтверждением этого справедливости такой оценки. 12-13 августа на колонну 5 гвардейского танкового корпуса совершили налеты 14 японских самолетов.2 из них сбили зенитчики, 3-истребители. Остальные 9 летчиков-смертников просто врезались в землю, не сумев попасть в советские танки.
Сама идея использовать летчиков - смертников для атак сухопутных войск могла возникнуть только лишь в момент безнадежного отчаяния. Уж если в такую громоздкую цель как авианосец японцам удавалось попасть далеко не всегда, то шансы попасть самолетом в движущийся танк были и вовсе минимальными.
18 августа камикадзе атаковали корабли Тихоокеанского флота. У острова Шумшу был потоплен катер-тральщик КТ-152,бывший сейнер- рыбный разведчик, имевший 17 человек экипажа. На этом, довольно скромном успехе, результативные атаки воздушных смертников против советского флота и закончились. В тот же день японский двухмоторный бомбардировщик пытался таранить в Амурском заливе танкер “Таганрог”, но был быстро сбит зенитным огнем.
Главной особенностью августовских советско-японских сражений 1945 года стали не атаки с воздуха, а массовое применение “сухопутных” смертников, предназначенных для борьбы с танками.
Вообще-то с японскими пехотинцами, чьей задачей было уничтожение танков, Красная Армия столкнулась еще за шесть лет до этого, во время военного конфликта на реке Халхин-Гол летом 1939 года.
Перейдя в наступление года, наши войска потеряли тогда много танков подорванными на минах, которые бамбуковым шестом японцы засовывали под гусеницы. Константин Симонов в поэме “Далеко на Востоке” описал размышления японского солдата, надеявшегося выжить и рассчитывавшего на то, что шест очень длинный, 20 локтей.
Но вряд ли следует считать таких солдат смертниками в полном смысле этого слова. Все-таки некий, пусть и достаточно призрачный, шанс уцелеть у них все же был.
А в 1945 году японское командование не оставило “противотанковым” смертникам даже тени надежды. Им надлежало просто бросится под танк с рюкзаком со взрывчаткой, безо всяких ухищрений с шестами. Отряды заранее обреченных формировались штабами всех полков и дивизий, в каждом батальоне и даже в каждой роте. Но главной силой такого рода была 1-я мотомеханизированная бригада обреченных, численностью до 5 тысяч солдат и офицеров.
Если воздушные и морские смертники перед гибелью успевали, по крайней мере, почувствовать почетность своей миссии, насладится уважением окружающих, то в отношении смертников -пехотинцев использовался совершенно иной принцип.
Их, рядовых солдат решили довести до такого состояния, чтобы смерть казалась им избавлением от невероятно, даже по японским понятиям, тяжелой муштры. Появление Т-34 должно было стать для них желанным праздником, а жизнь- тяжелой обузой. Скудная пища, постоянная нехватка воды и бесконечная “тренировка”- так их годами готовили к смерти за императора.
Принцип “чтоб служба медом не казалась” был доведен до логического конца. Собственно боевая их подготовка заключалась в том, что они с утра до ночи бегали с набитыми камнями рюкзаками.
Вот только боевая эффективность “противотанковых смертников” оказалась поразительно низкой. Нет, в отсутствии готовности умереть их обвинить было бы несправедливо. Но результаты их гибели...
Брошенная 13 -14 августа на мудандзянском направлении в бой против красноармейцев генерала Белобородова бригада смертников погибла почти поголовно, подбив или повредив всего 10 советских танков. Терять по 500 специально подготовленных людей за каждый танк, к тому же не обязательно уничтоженный, а чаще всего лишь выведенный из строя на короткое время -такое соотношение потерь невозможно признать приемлимым.
13 августа 15 смертников с зарядами взрывчатых веществ бросились на бетонные устои одного из мостов через реку. Но гибель их оказалась практически безрезультатной. Цель атаки -мост они уничтожить так и не смогли.
Последняя атака самоубийц произошла уже после капитуляции Японии- 5 сентября в китайском городе Пинянчжень. При ее отражении было уничтожено до 150 смертников со взрывными зарядами, которые без особого успеха пытались атаковать советскую комендатуру.
Бей своих, чтоб чужие боялись
Если в боях с Красной Армией смертники особых успехов не добились, то весьма преуспели в истреблении …японского гражданского населения. Дело в том, что на оккупированной китайской территории японцы создавали поселения своих колонистов. При начале советского наступления колонисты пытались бежать. Согласно политдонесению из 365-й дивизии, совершая марш от города Дзиси к Линькоу, части дивизии обнаружили две группы мертвых японских женщин и детей. В 10—12 км южнее Дзиси на железнодорожном переезде стояли грузовые машины. В кузовах в одинаковых позах сидели, поджав ноги, или лежали, опрокинувшись, женщины и дети, головы в белых, видимо ритуальных, повязках. Большинство — со следами огнестрельных ранений, меньшая часть убита ножами. Другая группа была найдена на шоссе в районе станции Дидаохэ.
Всего в обеих группах насчитывалось более 400 женщин и детей. Захваченные неподалеку от этих мест пленные показали на допросе: убийства совершены японскими солдатами и офицерами; взять с собой в сопки женщин и детей они не могли и, по заявлению пленных, убивали женщин и детей с их согласия ...При отступлении одна рота смертников была оставлена с соответствующим заданием как раз в том районе, где 12— 13 августа произошло массовое убийство японских беженцев — женщин и детей. Судя по данным, которые удалось собрать, это злодеяние было делом рук "ударников" 135-й пехотной дивизии». Надо сказать, что сообщения о массовых убийствах своих мирных жителей японскими смертниками подтверждаются множеством свидетельств американцев, неоднократно сталкивавшихся с такими фактами.
Гитлер и Скорцени не одобряли «камикадзе»
То, что происходило на Дальнем Востоке в августе 1945 полностью подтвердило мнение знаменитого немецкого диверсанта Отто Скорцени относительно массового использования смертников.
Ему в 1944 году было поручено руководить отрядом морских диверсантов, атакующих корабли союзников, высаживающихся во Франции. Было приготовлено множество средств морской диверсионной войны. Скорцени вспоминал: «Из того, что мне показали, я не могу не упомянуть небольшой быстроходный катер, напичканный взрывчаткой и управляемый лишь одним человеком, который подводит его к цели и катапультируется в самый последний момент.
Кроме того, у итальянцев были в ходу торпеды особой конструкции; водолазы, обслуживающие эти огромные снаряды, направляли их на вражеские суда. Именно эта хитроумная техника принесла итальянским отрядам небывалую удачу в действиях против кораблей союзников сперва в Александрийском порту, а затем в самом центре Гибралтара. Еще 10-я флотилия MAC включала взвод так называемых лягушек — хорошо подготовленных ныряльщиков, в задачу которых входило приблизиться к вражескому кораблю под водой и прикрепить к борту специальную мину. На ногах у них были каучуковые ласты, позволяющие им одинаково хорошо двигаться на поверхности и под водой и достигать достаточной скорости при минимуме усилий».
Вскоре Скорцени пришел к выводу, что такому бойцу совершенно необходимо оставлять пусть самый минимальный шанс на выживание. Только при таком условии он будет стараться действовать действительно эффективно. Человеческая психика устроена таким образом, что позволят сохранять надежду на выживание в самых критических обстоятельствах.
Но лишение ее, заранее объявленный диверсанту смертный приговор заставляет его думать не о том, как причинить врагу максимальный ущерб, а о том, как бы поскорее свести счеты с жизнью, прервав мучительную пытку ожидания смерти. Надо сказать, что за исключением отдельных фанатиков, большинство немцев разделяли точку зрения Скорцени.
Вот характерный эпизод из его воспоминаний:
« Мне посчастливилось познакомиться с летчицей Ганной Райч. Известная женщина-авиатор, летчик-испытатель, и первая наша беседа дала мне повод к новым раздумьям. С удивительным спокойствием, которого я не ожидал встретить в этой хрупкой женщине, она заметила, что настоящий патриот не может слишком дорожить своей собственной жизнью, когда на карту поставлена честь отечества.
Позже она объяснила мне, что подразумевалось под этим. Не исключено, полагала она, что события обернутся для нас столь трагически, что мы сами встанем перед необходимостью прибегнуть к помощи «добровольных смертников». И тогда мы обязаны будем найти способ, чтобы дать пилоту как минимум один шанс спасти свою жизнь. Здесь Ганна, без сомнения, была права: я и сам неоднократно имел случаи убедиться в том, что энтузиазм и боевой дух моих солдат удесятерялись, если у них появлялась хоть какая-то возможность вернуться целыми и невредимыми»
Надо сказать, что и Гитлер разделял негативное отношение к идее создания подразделений заведомых самоубийц:«Создавая новое оружие, мы вторгались и в вотчину Люфтваффе: подобные исследования уже велись какое-то время в 200-й боевой эскадрилье. Они даже создали концепцию операций «смертников» — летчиков-добровольцев, которые готовы были погибнуть вместе со своими самолетами, наполненными бомбами или взрывчаткой, направляя их прямо в цель; мишенью служили, как правило, военные корабли. Фюрер, однако, эту идею отверг, видимо, из чисто философских соображений; он утверждал, что такие жертвы не отвечают ни характеру белой расы, ни арийскому менталитету. По его мнению, путь японских камикадзе был не для нас».
Почти обреченные части
Но если идея создания подразделений смертников у немцев не прижилась, то мысль о создании подразделений почти смертников – штрафников немецкому командованию очень понравилась. Чем ближе был конец войны, тем чаще немцы использовали штрафников. Пожалуй, больше всего прославился немецкий штрафбат боями в окруженном советскими войсками украинском городе Тарнополе, где он стал костяком гарнизона, составленного из разнородных частей.
По свидетельству Константина Симонова, побывавшего там в качестве военного корреспондента, “уличные бои. носили особенно упорный характер, своей крайней ожесточенностью напоминая Сталинград. С Тарнополем старались покончить как можно скорее”. Но скорой победы не получилось. Вот сводки Совинформбюро весны 1944 года. 9 марта. “Наши войска ворвались в город Тарнополь, где завязали уличные бои”. 10 марта. “Наши войска, преодолевая сопротивление и контратаки противника, продолжали вести уличные бои в городе Тарнополе”. 11 марта. “Наши войска, преодолевая сопротивление и контратаки противника, продолжали вести уличные бои в городе Тарнополе”. 26 марта. “Наши войска окружили гарнизон противника в городе Тарнополе”. 4 апреля. “Наши войска, блокирующие город Тарнополь, вели успешные бои по уничтожению окруженного гарнизона противника и овладели большей частью города”. И лишь 15 апреля наконец-то прозвучало: “Войска 1-го Украинского фронта после упорных уличных боев полностью овладели областным центром Украины – городом Тарнополем”.
Симонов описал, как командарм Иван Черняховский распекал командира дивизии Николая Кучеренко за медленное продвижение. Кучеренко сказал: “Конечно, ругается. А меня самого уже тошнит от этого города. Восьмой день чикаемся и не можем забрать последние три квартала. Сегодня опять взяли только два дома, точнее – полтора. Про один сообщили, что взят, а потом оказалось, что немцы продолжают вести из него огонь”. А когда Симонов спросил, как дерутся немцы, комдив посмотрел на него “как на человека, задавшего дурацкий вопрос, и ответил со злобным одобрением: “Здорово сопротивляются, сволочи!” В подземелье Доминиканского монастыря немцы находили надежное укрытие от огня советской артиллерии и неделю за неделей встречали огнем наступающих красноармейцев. Полковник Кучеренко совершенно справедливо сказал, что они здорово сопротивляются. Так же отчаянно сражались немецкие штрафники и на других участках фронта, кровью зарабатывая прощение. Шанс на выживание у них все же оставался…
Мы выжили!
...Полина Степановна Сибирцева (Никитенкова) встретила войну семнадцатилетней девчонкой, на Смоленщине - территории кровопролитных боев. С первых недель войны здесь разыгралась наиболее ожесточенная и крупная битва начального ее периода - знаменитое Смоленское оборонительное сражение. Оно началось 10 июля и длилось до середины сентября 1941 года. Однако к 12 октября фашистам удалось временно захватить всю территорию области.
Таким образом, Полина Степановна, пройдя через тяготы и лишения оккупационного периода и несения службы в рядах Красной Армии, только в 1948 году вернулась к мирной жизни. Война забрала многих ее родных, на войне она обрела любимого человека. Ее жизнь - одна из множества страничек в книге истории Победы...
...Я родилась 3 сентября 1924 года в селе Аксенино Андреевского района Смоленской области. Родители были крестьяне, колхозники - всю жизнь работали в колхозе - и отец и мать и дети. Детей было семь человек - три сына и четыре дочери.
Годы перед войной были очень плохие, в продаже ничего не было, ни одежды, ни предметов обихода - ничего, даже хлеба. Хлеб люди пекли сами. В каждом доме были свои жернова, на которых колхозники перемалывали зерно, а потом стряпали лепешки и хлеб.
Деревенские ребятишки учились в неполной средней школе, семилетке. Заканчиваешь семь классов и сразу идешь работать в колхоз. Средств на дальнейшую учебу не было, да и жили мы далеко от железной дороги, чтобы ехать куда-то учиться. Станция находилась в сорока километрах, и никакого транспорта - только пешком. Поэтому после окончания семи классов в 1939 году, я пошла работать в колхоз. В селе находилось предприятие по заготовке льна. Процесс сам по себе очень трудоемкий - выдергивать, мять, теребить лен, трепать волокно, все вручную.
Тяжелое было время... А когда началась война, на второй же день собрали в деревне митинг, и вся деревня собралась со слезами на глазах. Всех, кто подлежал военной службе, - всех демобилизовали. В тот же день они были отправлены на призывной пункт. В деревне остались только старые, малые и подростки по 14-15 лет. Отец, слава Богу, не подлежал призыву, так как старше пятидесяти лет не забирали. Мы очень переживали, страшно было невыносимо. Даже не передать словами, какое это было переживание.
Старшие братья, Егор и Сергей, в это время жили и работали в Ленинграде. Их, тоже сразу призвали в армию. Во время войны оба погибли. Старший погиб там же, под Ленинградом, другой - где-то на Южном фронте, на Кавказе. Об этом мы узнали уже после окончания оккупации.
После того, как была проведена мобилизация, в село приехали военные, с проектом сооружения противотанкового рва. Все население, что осталось в деревне, подростки, старики, - всех-всех с лопатами выгнали копать траншею два метра глубиной, в шесть метров шириной. Работа была невыносимо трудная, но над нами стояли люди и заставляли нас рыть землю, не разгибаясь. Платить, ничего не платили - все для фронта, все для победы. И мы со всей силы, без всякой хитрости, копали и копали с утра до ночи. Измучались, руки все в мозолях. Потом приехал кто-то из начальства, - тоже смотрели, как мы мучаемся. Видят, что не справляемся, пригнали заключенных, около двух тысяч. Поставили их по всей трассе тоже копать. Ров протянулся на много километров. От нашей деревни, через посевы, и дальше.
Когда нам уже совсем стало невмоготу, только тогда военные отстранили нас от работы. Мы вернулись снова к колхозной работе. Самое время, - хлеб созревает, а людей убирать его - нет. Начали убирать вручную, никаких машин не было. Кроме уборки зерна еще лен теребили. Моя мама покойница все говорила: "Господи, да есть же такие места, где лен не растет?". Его ни жать, ни косить нельзя, просто вручную дергать надо. А в селе остались одни девчонки, и мы, с утра до ночи, теребили и теребили этот лен.
Мы продолжали работать, а война приближалась.
Вскоре стали слышны разрывы снарядов, и какой-то гул. Были бомбежки. По ночам небо светилось заревом пожаров - горели леса, деревни, посевы...
Нам было страшно, но мы продолжали убирать хлеб. Косили конными жатками, и вручную, литовками. Косили, собирали в снопы, складывали в скирды. Все на кого-то надеялись, что когда-то обмолотим. До самого момента, пока не пришел немец, верили...
Большое такое чувство было, что надо работать, что надо работать, и это было все для фронта, все для победы. И вот мы все работали и работали. И тут одним утром, в начале октября, совсем недалеко стали стрелять орудия. Через нашу деревню начали лететь снаряды. Такая стрельба началась, и отец, он воевал в Первую мировую, - понимал что к чему, говорит:
- Все плохо! Плохо дело надо куда-то деваться, а то нас как мышей подавят!
Мама ему отвечает:
- Да куда, мол, мы пойдем? У нас же тут все хозяйство!
А тот:
- Все бросайте, пойдемте!
Мы стояли испуганные, дрожали от страха, не могли даже слова сказать. Так, кто что схватили, одежонку накинули и побежали. Убежали в лес, километров за девять, и такая канонада, такой бой был страшный, вся земля стонала под ногами. Когда уходили из деревни, отец надоумил мальчишек взять с собой инструмент, пилы и топоры. Мы сразу начали строить блиндаж, чтобы укрыться от непогоды и снега. Ведь октябрь месяц, стужа, а мы полураздетые. Старики и подростки сделали сруб, закрыли хвоей крышу и мы там, прижавшись друг к другу, ночевали ночь.
К утру бой стих. Отец говорит:
- Надо идти в деревню. Все равно ж мы тут помрем от голоду, от страха, от холода. Давайте пойдем, которые постарше. Я пойду, и со мной кто-нибудь. Узнаем как там дела, посмотрим, что там делается... Расскажем, что наши семьи в лесу, и что надо нас в деревню привести.
Они пошли. В деревне немцы. Отец нашел переводчика, нашел коменданта, все объяснил как, что и чего. Комендант разрешил вернуться в деревню, и старики пришли обратно к нам. Когда вернулись, фашисты нас не трогали.
Мы пришли к себе домой, а дом наш немцы заняли под штаб. Выгнали нас в худую избу. Но нам уже было все равно - лишь бы была крыша, и тепло. Когда отогрелись маленько и приободрились, отец сказал, что сходит домой, возьмет ведро картошки. Пошел. Приходит в дом, а там немцы затопили печь, только набросали вместо дров чурок. Чурки горят таким пламенем, что огонь аж до самого потолка стелется. Отец немного знал немецкий, так как в Первую мировую где-то охранял пленных немецких солдат. Он и сказал немцу, что они могут дом сжечь, что нельзя так топить. А тот выхватил пистолет и угрожать стал, - не указывай нам, что и как делать. Отец убежал. К нам пришел, - ни ведра, ни картошки, и самого, говорит, чуть не убили.
Ну а в деревне грабеж невыносимый, немцы бьют скотину, куриц, уток, гусей. Из автоматов стреляют, потом на машины грузят и куда-то увозят. А мы сидим голодные, кое-как сварили картошки и чуть-чуть поели.
Немецкие войска все шли и шли по деревне, а в обратную сторону пленных гнали. Так страшно, наши солдаты идут полураздетые, почти босые, в одних рубахах. Фашисты оголтелые, бьют их прикладами, сапогами подкованными. Сельские женщины рыдали, видя на такое безобразие.
Несколько дней шли колонны. Орудия, танки гремят, стреляют, машины гудят, охранники с собаками... так страшно, - невозможно даже передать. А мы только охаем да ахаем все. В противотанковый ров столкнули избы, и проезжали по ним как по мосту. Потом немцы ушли дальше, и немного стихло...
Фашисты прошли на Москву. Ну что нам делать то? Начали опять трудиться в колхозе. Не дюже сидеть, когда хлеб остается под зиму. То, что не уничтожили, все-таки удалось убрать. Некоторые склады чудом уцелели. Старики решили разделить хлеб по едокам. Иначе, если оставить его на складах, впоследствии все равно уничтожат. Этим и выживали только. Обстановка все время менялась - то наши деревню отобьют, то немцы снова в наступление идут. Линия фронта проходила где-то недалеко.
Кое-как зиму пережили. Весной посадили кое-что, картошку, овощи. Только Галина, младшая сестра, десяти лет, умерла. Может быть с испугу, внезапно как-то умерла.
Затем наши войска выбили немцев, отбросили их на несколько километров назад. Отбросили и заняли оборону. Погода испортилась, да и места у нас плохие, кругом болота, леса, грязь, дорог нет. Подвозить снаряды к передовой не было возможности, даже на подводах. Нас, сельчан, заставили носить снаряды: снаряд, патроны в мешок кладешь, мешок на плечо и пошли километров за 7-10.
Как-то мы пошли с ребятами человек 10-15, понесли снаряды, а ребятишки мелкие вперед бегут. А немцы, когда отступали, набросали "запалов" - карандаши, портсигары, какую-нибудь игрушку или книжку. Ребятишки-подростки подбирали эти вещи и подрывались. Кому глаза выбьет, кому руки-ноги оторвет. Один паренек лет тринадцати нашел запал от снаряда, под пенек подложил его, рванул... и рука отлетела! Как испугались мы! Что делать! Что делать с парнем? Куда девать его? Один парень не растерялся, снял с себя рубаху и замотал ему руку. В деревне был медсанбат, вот они туда побежали. Там его сразу приняли, перевязали. Потом говорили, что ему руку удалили... Сколько детей только погибло вот так, - радуются находкам, а в руки возьмут и взрываются сразу...
...Потом фашисты снова прорвали оборону. Наши отступили. Мы, когда шел бой, спрятались в противотанковый ров. Немцы вернулись в село и начали жечь дома, начали все громить. Шли вплотную за нашими солдатами. Идут с автоматами и стреляют и стреляют. Откуда только патроны у них брались?
А мы сидим в траншее, и только пули свистят над нами. Думали, что они нас убьют. По деревне грохочут танки, немцы орут, кричат, стреляют, машины ревут, даже невозможно описать, рассказать, как это все было... Когда немцы прошли, мы вернулись в деревню. А там пожарище, - дома горят, все горит, смрад, дым, угарный газ, невозможно дышать. Деревня практически полностью сгорела...
...В начале зимы отец отправил меня со старшей сестрой Марией до станции Сычевка, продать клюквы и купить хлеба. Сорок километров по оккупированной территории. Фашисты установили свой порядок, листовки с пропагандой, лозунги, комендантский час после шести вечера, пропускной режим. Отцу удалось достать нам пропуск до станции и мы пошли. А кругом бои идут, везде стреляют. У каждой деревни у нас проверяли пропуска. Добрались до Сычевки, обменяли клюкву на семена ржи, соль, мыло. Хлеба печеного не было, его выдавали по карточкам, поэтому взяли зерном.
Пошли обратно. Добрались благополучно до дома. Вечером к нам пришли партизаны. Залезли на чердак, установили пулемет, сказали, что будут караулить немцев. Фашисты почти каждую ночь в село приходили. В общем, мы находились между двух огней - то немцы придут, то русские. Придут, стучатся, открываем им, а потом прячемся по углам, как крысы, испуганные до смерти.
Когда ночью немцы пришли, партизаны - их было четверо, открыли по фашистам огонь. Правда, толку от этого было мало, лишь раздразнили их всех. Только одного убили, да одного в плен взяли, а остальные убежали, и сообщили в штаб, что в нашей деревне партизаны.
Через некоторое время к нам пришел карательный отряд. Карательный отряд, это самый такой жестокий отряд, который все уничтожал на своем пути, ничего не жалея, ничего, всех убивали на своем пути, все жгли, что видели - все.
Партизаны нас не выпускали, чтобы мы могли убежать, успокаивали, что не пропустят карателей, только как не пропустят, если их там целая рота!
Когда развязался бой, немцы подошли вплотную и начали в окна бросать гранаты, мы тогда побежали в бомбоубежище, отец в мельнике сделал. Фашисты стреляют и стреляют не переставая. "Партизан, партизан!" - орут. Нашли нас, орут, чтобы вылезали. Отец понимал по-немецки, сказал нам, чтобы вылезали, иначе взорвут блиндаж. Мария ближе всех к выходу сидела, выскочила, и тут ее сразу убили. И сразу стихло. Как только ее застрелили, сразу ушли. Мы, кто остался в блиндаже, сидим не живые не мертвые...
Отец вылез посмотреть. У Марии рана в голове - кулак в висок пролезет, очевидно разрывная пуля была. Отца заметили и начали по нему стрелять. Он упал и притворился мертвым. Деревня уже снова полыхала. Когда стихло, отец вернулся. Все говорит, конец наверное нам, так как идет вторая партия. Опять орут: "Партизан, партизан". И бросили в наше убежище гранату. Граната взорвалась, и такой раздался гул невозможный, мы уж окаменели, не помним, что это мы, или не мы - не знаем совсем. Оглушило нас всех, мы думали все уж мертвые. А оказалось потом, одну женщину убило только. И вот мы сидим, ни живы, ни мертвы, женщина упала, а у нее ребенок был - девочка трех лет. Девочка ревет, еле-еле ее успокоили. Каратели вытащили нас из подвала, выстроили в шеренги и погнали куда-то...
Нас гнали примерно километров десять по снегу, полураздетых, голодных. Девочку мы по очереди несли на руках. Потом подогнали машину, солдаты-конвоиры в черном посадили нас в кузов и повезли. Отец говорит: "Плохо дело, нас наверное или в лагерь везут, или просто расстреляют где-нибудь". Решил поговорить с конвоиром. Постучал в машину, остановил, и стал говорить с ними. "Отпустите, пожалуйста, нас, куда это вы нас везете, отпустите нас". Немец открыл брезент - свистнул - вылезайте. Мы выскочили среди поля. Погода ужасная, снег идет, ветер, поземка, а мы полураздетые, почти голые. Куда идти - не знаем. Среди поля дорога. Отец определил, что нас завезли уже в другой район. Мы пошли.
Шли-шли-шли пока, наконец, не пришли в деревню. Большая деревня, почему-то не горелая, все дома хорошие. Отец пошел искать коменданта, чтобы тот определил нас куда-то, хоть под какую-нибудь крышу. Комендант выделил нам маленькую избушку с хозяйкой и двумя маленькими детьми. Вот мы побежали к ней, она такая добрая хозяйка, с душой, видит, что мы страдаем, сварила нам картошки, мы там поели. А дети у нее болеют. Она нам сказала, что немцы и полицаи боятся в село заходить: "У нас тиф. Только таких людей ставят, что если хоть и заболеют и умрут, - им не в урон".
Отец отчаялся, говорит, что теперь, наверное, точно умрем - не от пули, так от болезни. Через некоторое время и правда начали болеть. Один, другой... Есть нечего, у нас ничего нет, мама даже ходила по деревне искала, кто где картошину даст, кто кусочек хлеба. Потом принесет, всем разделит, на шестерых человек.
Спустя несколько дней пошли дальше. Пришли в свой район, в деревню Маркино. Там я заболела. Остановились в одном доме, положили меня на скамейку без сознания, ни укрыть, ни подложить нет ничего. Потом к нам пришел полицай, говорит матери, что у нас из семьи двоих подростков забирают в Германию. Мама махнула в мою сторону, забирайте, мол, видите какая она, лежит без сознания. Меня не забрали, а Антона, брата, на два года моложе меня - увезли. Мама с ума сходит.
Антона до Германии не довезли, - наши войска освободили колонну где-то по дороге. Оттуда он попал в армию. Прислал одно письмо, где сообщал, что воюет. На фронте получил ранение в шею. Рана оказалась смертельная. Его привезли в госпиталь, в Уфу, где он умер. Похоронка пришла оттуда.
К концу зимы наша армия начала наступление. Немцы начали отступать, - технику везут, войска идут, а все население выгоняют дороги чистить, чтобы техника проходила свободно.
Еще какое-то время шли бои, но 8 марта 1943 года нас освободили. В оккупации мы были с октября 41-го.
Мама сразу хотела идти в родную деревню, но нас не пустили - дороги заминированы - нельзя. Только через неделю старшим разрешили вернуться домой. Они пришли - деревня сожжена дотла. Марья как лежала, так и лежит, никто ее не похоронил. Звери обглодали все тело и лицо. Дома все сгорели, ни гвоздя, ни доски, чтобы гроб сделать. Родители взяли, положили ее в окоп, досками закрыли и землей засыпали. Вот и все похороны...
...Вскоре мне принесли повестку, что я мобилизована в военизированную охрану станции Вязьма Западной Железной дороги. В охране прослужила пять лет - с 1943 по 1948 год.
С района нас мобилизовали 150 девушек. За 60 километров мы пешком пришли на станцию Новодугино. Там подогнали товарный поезд, погрузили нас и повезли на станцию Вязьма. В ходе войны станцию до того разбили, что ни одного дома не было целого, один шлак. Привезли нас и сразу стали обучать. Как винтовкой пользоваться, как охрану нести. Потом мы стали охранять склады, поезда, вагоны с товарами с оружием, сопровождать грузы. Мы - девчонки малолетние, все деревенские, такие смиренные и спокойные, - а куда денешься? Тех, кто убегал, ловили и в заключение сажали. Жили в землянках, как селедки в бочку набиты - лишь бы только переночевать. Позже, правда, старики начали строить какие-то бараки, чтобы немного расселить нас.
Когда узнали, что кончилась война, - кто плакал, кто веселился. Девчонки плакали. Какая радость? Нас не отпускали. Мы оставались на военном положении. Со слезами просились, чтобы отпустили домой. Но руководство сказало, что когда придут солдаты - тогда и уволим.
9 мая не отмечали. Да и что отмечать - вся семья погибла. Какая радость... Какой там праздник - лишь бы наесться и напиться. Да и то невозможно было. Никакой водки, продукты выдавались по карточкам.
Позже нас всех наградили медалями "За победу над Германией".
Уже в 1946 году я познакомилась с моим мужем Сибирцевым Михаилом Филипповичем.
Миша прошел всю войну. В армию его призвали в июне 1941г. С осени воевал под Москвой у города Истра. Говорил, что бои были очень тяжелые и страшные. Город и река полыхали в огне. Во время атак фашистов командир запрещал помогать товарищам, получившим ранения, несмотря на их страдания. Только стрельба, только не подпустить врага. Смерть постоянно стояла за спиной. Однажды во время бомбежки, его засыпало землей - одни ноги торчали. После бомбежки сослуживцы увидели и откопали по ногам. В другой раз, когда налетели вражеские самолеты, словно почувствовал опасность - переполз с одного на другое место. А там, где он был до этого, разорвалась бомба. Рассказывал сквозь слезы, как однажды нарвались на минное поле. Погиб почти весь взвод, в живых осталось 7-8 человек. Командир умер у него на глазах. Хороший, говорит, был человек.
После Москвы воевал под Ржевом. Дошел до Вязьмы - у нас, на Смоленщине. Работал снайпером. Снова чуть не погиб. Во время боя стрелялся с фашистским снайпером. Немец опередил. Михаилу повезло - пуля попала в приклад винтовки. Только щепа от приклада попала в шею. Но рана оказалась серьезной. После госпиталя определили в секретку в Волхов. Почему взяли - разбирался во всем, имел красивый почерк. Кроме раны в шею, за войну получил еще ранение в ногу и был дважды контужен.
В Литве, говорил, освобождали военнопленных. Двери открыли, а они к ним бегут навстречу, кто на четвереньках, кто как. Дошел до Кенигсберга. Там встретил Победу. За войну получил несколько медалей: "За оборону Москвы", "За победу над Германией", "За доблестный труд", "За взятие Кенигсберга".
После войны служил железнодорожных войсках. Тогда мы и познакомились. Работал мостовым мастером. Его батальон восстанавливал и строил мосты. Когда его часть отправили в другое место, он писал мне письма. В 1948 году, после демобилизации, он заехал за мной, и мы поехали на Урал...
...А вся моя семья погибла. Отец от переживаний умер. За войну из моей семьи погибло шесть человек - три брата, две сестры и отец. Остались только мама и сестра Валентина.
С Михаилом стали жить на Урале, свою семью наживать. Нажили четверых детей. Он умер в возрасте 83-х лет. Очень хороший, мужественный мужик, добрый, хороший семьянин.
Вот так и работали, так и жили, так и мучались. Господь нас сохранил. В такой обстановке мы находились, и голодные - и сырое мясо мы глодали, мерзлую картошку ели и все какую-то траву собирали и ели, и живы остались... Не знаю, как можно так выжить, в такой обстановке...
Сейчас вспоминаешь те годы - и слезы не проходят, не могу сдержать, как вспомню. Ни телефона, ни радио, ни света - ничего у нас не было. Даже почты не было, когда в оккупации были. Когда отец умер, я поехала на товарном поезде, чтобы его проводить. Меня провезли мимо станции, тогда я на ходу выскочила из поезда, - как-то опять выжила. Тифом болела, сколько раз под бомбежкой была - даже счета нет. И как-то я выжила - не знаю. Мы пережили ту войну. Я и Михаил. Выжили... Как? Один Бог знает...
Интервью и лит.обработка:
Интервью: А. Сибирцев
Лит.обработка: В. Лебедев
Набор текста: В. Лебедев
...Полина Степановна Сибирцева (Никитенкова) встретила войну семнадцатилетней девчонкой, на Смоленщине - территории кровопролитных боев. С первых недель войны здесь разыгралась наиболее ожесточенная и крупная битва начального ее периода - знаменитое Смоленское оборонительное сражение. Оно началось 10 июля и длилось до середины сентября 1941 года. Однако к 12 октября фашистам удалось временно захватить всю территорию области.
Таким образом, Полина Степановна, пройдя через тяготы и лишения оккупационного периода и несения службы в рядах Красной Армии, только в 1948 году вернулась к мирной жизни. Война забрала многих ее родных, на войне она обрела любимого человека. Ее жизнь - одна из множества страничек в книге истории Победы...
...Я родилась 3 сентября 1924 года в селе Аксенино Андреевского района Смоленской области. Родители были крестьяне, колхозники - всю жизнь работали в колхозе - и отец и мать и дети. Детей было семь человек - три сына и четыре дочери.
Годы перед войной были очень плохие, в продаже ничего не было, ни одежды, ни предметов обихода - ничего, даже хлеба. Хлеб люди пекли сами. В каждом доме были свои жернова, на которых колхозники перемалывали зерно, а потом стряпали лепешки и хлеб.
Деревенские ребятишки учились в неполной средней школе, семилетке. Заканчиваешь семь классов и сразу идешь работать в колхоз. Средств на дальнейшую учебу не было, да и жили мы далеко от железной дороги, чтобы ехать куда-то учиться. Станция находилась в сорока километрах, и никакого транспорта - только пешком. Поэтому после окончания семи классов в 1939 году, я пошла работать в колхоз. В селе находилось предприятие по заготовке льна. Процесс сам по себе очень трудоемкий - выдергивать, мять, теребить лен, трепать волокно, все вручную.
Тяжелое было время... А когда началась война, на второй же день собрали в деревне митинг, и вся деревня собралась со слезами на глазах. Всех, кто подлежал военной службе, - всех демобилизовали. В тот же день они были отправлены на призывной пункт. В деревне остались только старые, малые и подростки по 14-15 лет. Отец, слава Богу, не подлежал призыву, так как старше пятидесяти лет не забирали. Мы очень переживали, страшно было невыносимо. Даже не передать словами, какое это было переживание.
Старшие братья, Егор и Сергей, в это время жили и работали в Ленинграде. Их, тоже сразу призвали в армию. Во время войны оба погибли. Старший погиб там же, под Ленинградом, другой - где-то на Южном фронте, на Кавказе. Об этом мы узнали уже после окончания оккупации.
После того, как была проведена мобилизация, в село приехали военные, с проектом сооружения противотанкового рва. Все население, что осталось в деревне, подростки, старики, - всех-всех с лопатами выгнали копать траншею два метра глубиной, в шесть метров шириной. Работа была невыносимо трудная, но над нами стояли люди и заставляли нас рыть землю, не разгибаясь. Платить, ничего не платили - все для фронта, все для победы. И мы со всей силы, без всякой хитрости, копали и копали с утра до ночи. Измучались, руки все в мозолях. Потом приехал кто-то из начальства, - тоже смотрели, как мы мучаемся. Видят, что не справляемся, пригнали заключенных, около двух тысяч. Поставили их по всей трассе тоже копать. Ров протянулся на много километров. От нашей деревни, через посевы, и дальше.
Когда нам уже совсем стало невмоготу, только тогда военные отстранили нас от работы. Мы вернулись снова к колхозной работе. Самое время, - хлеб созревает, а людей убирать его - нет. Начали убирать вручную, никаких машин не было. Кроме уборки зерна еще лен теребили. Моя мама покойница все говорила: "Господи, да есть же такие места, где лен не растет?". Его ни жать, ни косить нельзя, просто вручную дергать надо. А в селе остались одни девчонки, и мы, с утра до ночи, теребили и теребили этот лен.
Мы продолжали работать, а война приближалась.
Вскоре стали слышны разрывы снарядов, и какой-то гул. Были бомбежки. По ночам небо светилось заревом пожаров - горели леса, деревни, посевы...
Нам было страшно, но мы продолжали убирать хлеб. Косили конными жатками, и вручную, литовками. Косили, собирали в снопы, складывали в скирды. Все на кого-то надеялись, что когда-то обмолотим. До самого момента, пока не пришел немец, верили...
Большое такое чувство было, что надо работать, что надо работать, и это было все для фронта, все для победы. И вот мы все работали и работали. И тут одним утром, в начале октября, совсем недалеко стали стрелять орудия. Через нашу деревню начали лететь снаряды. Такая стрельба началась, и отец, он воевал в Первую мировую, - понимал что к чему, говорит:
- Все плохо! Плохо дело надо куда-то деваться, а то нас как мышей подавят!
Мама ему отвечает:
- Да куда, мол, мы пойдем? У нас же тут все хозяйство!
А тот:
- Все бросайте, пойдемте!
Мы стояли испуганные, дрожали от страха, не могли даже слова сказать. Так, кто что схватили, одежонку накинули и побежали. Убежали в лес, километров за девять, и такая канонада, такой бой был страшный, вся земля стонала под ногами. Когда уходили из деревни, отец надоумил мальчишек взять с собой инструмент, пилы и топоры. Мы сразу начали строить блиндаж, чтобы укрыться от непогоды и снега. Ведь октябрь месяц, стужа, а мы полураздетые. Старики и подростки сделали сруб, закрыли хвоей крышу и мы там, прижавшись друг к другу, ночевали ночь.
К утру бой стих. Отец говорит:
- Надо идти в деревню. Все равно ж мы тут помрем от голоду, от страха, от холода. Давайте пойдем, которые постарше. Я пойду, и со мной кто-нибудь. Узнаем как там дела, посмотрим, что там делается... Расскажем, что наши семьи в лесу, и что надо нас в деревню привести.
Они пошли. В деревне немцы. Отец нашел переводчика, нашел коменданта, все объяснил как, что и чего. Комендант разрешил вернуться в деревню, и старики пришли обратно к нам. Когда вернулись, фашисты нас не трогали.
Мы пришли к себе домой, а дом наш немцы заняли под штаб. Выгнали нас в худую избу. Но нам уже было все равно - лишь бы была крыша, и тепло. Когда отогрелись маленько и приободрились, отец сказал, что сходит домой, возьмет ведро картошки. Пошел. Приходит в дом, а там немцы затопили печь, только набросали вместо дров чурок. Чурки горят таким пламенем, что огонь аж до самого потолка стелется. Отец немного знал немецкий, так как в Первую мировую где-то охранял пленных немецких солдат. Он и сказал немцу, что они могут дом сжечь, что нельзя так топить. А тот выхватил пистолет и угрожать стал, - не указывай нам, что и как делать. Отец убежал. К нам пришел, - ни ведра, ни картошки, и самого, говорит, чуть не убили.
Ну а в деревне грабеж невыносимый, немцы бьют скотину, куриц, уток, гусей. Из автоматов стреляют, потом на машины грузят и куда-то увозят. А мы сидим голодные, кое-как сварили картошки и чуть-чуть поели.
Немецкие войска все шли и шли по деревне, а в обратную сторону пленных гнали. Так страшно, наши солдаты идут полураздетые, почти босые, в одних рубахах. Фашисты оголтелые, бьют их прикладами, сапогами подкованными. Сельские женщины рыдали, видя на такое безобразие.
Несколько дней шли колонны. Орудия, танки гремят, стреляют, машины гудят, охранники с собаками... так страшно, - невозможно даже передать. А мы только охаем да ахаем все. В противотанковый ров столкнули избы, и проезжали по ним как по мосту. Потом немцы ушли дальше, и немного стихло...
Фашисты прошли на Москву. Ну что нам делать то? Начали опять трудиться в колхозе. Не дюже сидеть, когда хлеб остается под зиму. То, что не уничтожили, все-таки удалось убрать. Некоторые склады чудом уцелели. Старики решили разделить хлеб по едокам. Иначе, если оставить его на складах, впоследствии все равно уничтожат. Этим и выживали только. Обстановка все время менялась - то наши деревню отобьют, то немцы снова в наступление идут. Линия фронта проходила где-то недалеко.
Кое-как зиму пережили. Весной посадили кое-что, картошку, овощи. Только Галина, младшая сестра, десяти лет, умерла. Может быть с испугу, внезапно как-то умерла.
Затем наши войска выбили немцев, отбросили их на несколько километров назад. Отбросили и заняли оборону. Погода испортилась, да и места у нас плохие, кругом болота, леса, грязь, дорог нет. Подвозить снаряды к передовой не было возможности, даже на подводах. Нас, сельчан, заставили носить снаряды: снаряд, патроны в мешок кладешь, мешок на плечо и пошли километров за 7-10.
Как-то мы пошли с ребятами человек 10-15, понесли снаряды, а ребятишки мелкие вперед бегут. А немцы, когда отступали, набросали "запалов" - карандаши, портсигары, какую-нибудь игрушку или книжку. Ребятишки-подростки подбирали эти вещи и подрывались. Кому глаза выбьет, кому руки-ноги оторвет. Один паренек лет тринадцати нашел запал от снаряда, под пенек подложил его, рванул... и рука отлетела! Как испугались мы! Что делать! Что делать с парнем? Куда девать его? Один парень не растерялся, снял с себя рубаху и замотал ему руку. В деревне был медсанбат, вот они туда побежали. Там его сразу приняли, перевязали. Потом говорили, что ему руку удалили... Сколько детей только погибло вот так, - радуются находкам, а в руки возьмут и взрываются сразу...
...Потом фашисты снова прорвали оборону. Наши отступили. Мы, когда шел бой, спрятались в противотанковый ров. Немцы вернулись в село и начали жечь дома, начали все громить. Шли вплотную за нашими солдатами. Идут с автоматами и стреляют и стреляют. Откуда только патроны у них брались?
А мы сидим в траншее, и только пули свистят над нами. Думали, что они нас убьют. По деревне грохочут танки, немцы орут, кричат, стреляют, машины ревут, даже невозможно описать, рассказать, как это все было... Когда немцы прошли, мы вернулись в деревню. А там пожарище, - дома горят, все горит, смрад, дым, угарный газ, невозможно дышать. Деревня практически полностью сгорела...
...В начале зимы отец отправил меня со старшей сестрой Марией до станции Сычевка, продать клюквы и купить хлеба. Сорок километров по оккупированной территории. Фашисты установили свой порядок, листовки с пропагандой, лозунги, комендантский час после шести вечера, пропускной режим. Отцу удалось достать нам пропуск до станции и мы пошли. А кругом бои идут, везде стреляют. У каждой деревни у нас проверяли пропуска. Добрались до Сычевки, обменяли клюкву на семена ржи, соль, мыло. Хлеба печеного не было, его выдавали по карточкам, поэтому взяли зерном.
Пошли обратно. Добрались благополучно до дома. Вечером к нам пришли партизаны. Залезли на чердак, установили пулемет, сказали, что будут караулить немцев. Фашисты почти каждую ночь в село приходили. В общем, мы находились между двух огней - то немцы придут, то русские. Придут, стучатся, открываем им, а потом прячемся по углам, как крысы, испуганные до смерти.
Когда ночью немцы пришли, партизаны - их было четверо, открыли по фашистам огонь. Правда, толку от этого было мало, лишь раздразнили их всех. Только одного убили, да одного в плен взяли, а остальные убежали, и сообщили в штаб, что в нашей деревне партизаны.
Через некоторое время к нам пришел карательный отряд. Карательный отряд, это самый такой жестокий отряд, который все уничтожал на своем пути, ничего не жалея, ничего, всех убивали на своем пути, все жгли, что видели - все.
Партизаны нас не выпускали, чтобы мы могли убежать, успокаивали, что не пропустят карателей, только как не пропустят, если их там целая рота!
Когда развязался бой, немцы подошли вплотную и начали в окна бросать гранаты, мы тогда побежали в бомбоубежище, отец в мельнике сделал. Фашисты стреляют и стреляют не переставая. "Партизан, партизан!" - орут. Нашли нас, орут, чтобы вылезали. Отец понимал по-немецки, сказал нам, чтобы вылезали, иначе взорвут блиндаж. Мария ближе всех к выходу сидела, выскочила, и тут ее сразу убили. И сразу стихло. Как только ее застрелили, сразу ушли. Мы, кто остался в блиндаже, сидим не живые не мертвые...
Отец вылез посмотреть. У Марии рана в голове - кулак в висок пролезет, очевидно разрывная пуля была. Отца заметили и начали по нему стрелять. Он упал и притворился мертвым. Деревня уже снова полыхала. Когда стихло, отец вернулся. Все говорит, конец наверное нам, так как идет вторая партия. Опять орут: "Партизан, партизан". И бросили в наше убежище гранату. Граната взорвалась, и такой раздался гул невозможный, мы уж окаменели, не помним, что это мы, или не мы - не знаем совсем. Оглушило нас всех, мы думали все уж мертвые. А оказалось потом, одну женщину убило только. И вот мы сидим, ни живы, ни мертвы, женщина упала, а у нее ребенок был - девочка трех лет. Девочка ревет, еле-еле ее успокоили. Каратели вытащили нас из подвала, выстроили в шеренги и погнали куда-то...
Нас гнали примерно километров десять по снегу, полураздетых, голодных. Девочку мы по очереди несли на руках. Потом подогнали машину, солдаты-конвоиры в черном посадили нас в кузов и повезли. Отец говорит: "Плохо дело, нас наверное или в лагерь везут, или просто расстреляют где-нибудь". Решил поговорить с конвоиром. Постучал в машину, остановил, и стал говорить с ними. "Отпустите, пожалуйста, нас, куда это вы нас везете, отпустите нас". Немец открыл брезент - свистнул - вылезайте. Мы выскочили среди поля. Погода ужасная, снег идет, ветер, поземка, а мы полураздетые, почти голые. Куда идти - не знаем. Среди поля дорога. Отец определил, что нас завезли уже в другой район. Мы пошли.
Шли-шли-шли пока, наконец, не пришли в деревню. Большая деревня, почему-то не горелая, все дома хорошие. Отец пошел искать коменданта, чтобы тот определил нас куда-то, хоть под какую-нибудь крышу. Комендант выделил нам маленькую избушку с хозяйкой и двумя маленькими детьми. Вот мы побежали к ней, она такая добрая хозяйка, с душой, видит, что мы страдаем, сварила нам картошки, мы там поели. А дети у нее болеют. Она нам сказала, что немцы и полицаи боятся в село заходить: "У нас тиф. Только таких людей ставят, что если хоть и заболеют и умрут, - им не в урон".
Отец отчаялся, говорит, что теперь, наверное, точно умрем - не от пули, так от болезни. Через некоторое время и правда начали болеть. Один, другой... Есть нечего, у нас ничего нет, мама даже ходила по деревне искала, кто где картошину даст, кто кусочек хлеба. Потом принесет, всем разделит, на шестерых человек.
Спустя несколько дней пошли дальше. Пришли в свой район, в деревню Маркино. Там я заболела. Остановились в одном доме, положили меня на скамейку без сознания, ни укрыть, ни подложить нет ничего. Потом к нам пришел полицай, говорит матери, что у нас из семьи двоих подростков забирают в Германию. Мама махнула в мою сторону, забирайте, мол, видите какая она, лежит без сознания. Меня не забрали, а Антона, брата, на два года моложе меня - увезли. Мама с ума сходит.
Антона до Германии не довезли, - наши войска освободили колонну где-то по дороге. Оттуда он попал в армию. Прислал одно письмо, где сообщал, что воюет. На фронте получил ранение в шею. Рана оказалась смертельная. Его привезли в госпиталь, в Уфу, где он умер. Похоронка пришла оттуда.
К концу зимы наша армия начала наступление. Немцы начали отступать, - технику везут, войска идут, а все население выгоняют дороги чистить, чтобы техника проходила свободно.
Еще какое-то время шли бои, но 8 марта 1943 года нас освободили. В оккупации мы были с октября 41-го.
Мама сразу хотела идти в родную деревню, но нас не пустили - дороги заминированы - нельзя. Только через неделю старшим разрешили вернуться домой. Они пришли - деревня сожжена дотла. Марья как лежала, так и лежит, никто ее не похоронил. Звери обглодали все тело и лицо. Дома все сгорели, ни гвоздя, ни доски, чтобы гроб сделать. Родители взяли, положили ее в окоп, досками закрыли и землей засыпали. Вот и все похороны...
...Вскоре мне принесли повестку, что я мобилизована в военизированную охрану станции Вязьма Западной Железной дороги. В охране прослужила пять лет - с 1943 по 1948 год.
С района нас мобилизовали 150 девушек. За 60 километров мы пешком пришли на станцию Новодугино. Там подогнали товарный поезд, погрузили нас и повезли на станцию Вязьма. В ходе войны станцию до того разбили, что ни одного дома не было целого, один шлак. Привезли нас и сразу стали обучать. Как винтовкой пользоваться, как охрану нести. Потом мы стали охранять склады, поезда, вагоны с товарами с оружием, сопровождать грузы. Мы - девчонки малолетние, все деревенские, такие смиренные и спокойные, - а куда денешься? Тех, кто убегал, ловили и в заключение сажали. Жили в землянках, как селедки в бочку набиты - лишь бы только переночевать. Позже, правда, старики начали строить какие-то бараки, чтобы немного расселить нас.
Когда узнали, что кончилась война, - кто плакал, кто веселился. Девчонки плакали. Какая радость? Нас не отпускали. Мы оставались на военном положении. Со слезами просились, чтобы отпустили домой. Но руководство сказало, что когда придут солдаты - тогда и уволим.
9 мая не отмечали. Да и что отмечать - вся семья погибла. Какая радость... Какой там праздник - лишь бы наесться и напиться. Да и то невозможно было. Никакой водки, продукты выдавались по карточкам.
Позже нас всех наградили медалями "За победу над Германией".
Уже в 1946 году я познакомилась с моим мужем Сибирцевым Михаилом Филипповичем.
Миша прошел всю войну. В армию его призвали в июне 1941г. С осени воевал под Москвой у города Истра. Говорил, что бои были очень тяжелые и страшные. Город и река полыхали в огне. Во время атак фашистов командир запрещал помогать товарищам, получившим ранения, несмотря на их страдания. Только стрельба, только не подпустить врага. Смерть постоянно стояла за спиной. Однажды во время бомбежки, его засыпало землей - одни ноги торчали. После бомбежки сослуживцы увидели и откопали по ногам. В другой раз, когда налетели вражеские самолеты, словно почувствовал опасность - переполз с одного на другое место. А там, где он был до этого, разорвалась бомба. Рассказывал сквозь слезы, как однажды нарвались на минное поле. Погиб почти весь взвод, в живых осталось 7-8 человек. Командир умер у него на глазах. Хороший, говорит, был человек.
После Москвы воевал под Ржевом. Дошел до Вязьмы - у нас, на Смоленщине. Работал снайпером. Снова чуть не погиб. Во время боя стрелялся с фашистским снайпером. Немец опередил. Михаилу повезло - пуля попала в приклад винтовки. Только щепа от приклада попала в шею. Но рана оказалась серьезной. После госпиталя определили в секретку в Волхов. Почему взяли - разбирался во всем, имел красивый почерк. Кроме раны в шею, за войну получил еще ранение в ногу и был дважды контужен.
В Литве, говорил, освобождали военнопленных. Двери открыли, а они к ним бегут навстречу, кто на четвереньках, кто как. Дошел до Кенигсберга. Там встретил Победу. За войну получил несколько медалей: "За оборону Москвы", "За победу над Германией", "За доблестный труд", "За взятие Кенигсберга".
После войны служил железнодорожных войсках. Тогда мы и познакомились. Работал мостовым мастером. Его батальон восстанавливал и строил мосты. Когда его часть отправили в другое место, он писал мне письма. В 1948 году, после демобилизации, он заехал за мной, и мы поехали на Урал...
...А вся моя семья погибла. Отец от переживаний умер. За войну из моей семьи погибло шесть человек - три брата, две сестры и отец. Остались только мама и сестра Валентина.
С Михаилом стали жить на Урале, свою семью наживать. Нажили четверых детей. Он умер в возрасте 83-х лет. Очень хороший, мужественный мужик, добрый, хороший семьянин.
Вот так и работали, так и жили, так и мучались. Господь нас сохранил. В такой обстановке мы находились, и голодные - и сырое мясо мы глодали, мерзлую картошку ели и все какую-то траву собирали и ели, и живы остались... Не знаю, как можно так выжить, в такой обстановке...
Сейчас вспоминаешь те годы - и слезы не проходят, не могу сдержать, как вспомню. Ни телефона, ни радио, ни света - ничего у нас не было. Даже почты не было, когда в оккупации были. Когда отец умер, я поехала на товарном поезде, чтобы его проводить. Меня провезли мимо станции, тогда я на ходу выскочила из поезда, - как-то опять выжила. Тифом болела, сколько раз под бомбежкой была - даже счета нет. И как-то я выжила - не знаю. Мы пережили ту войну. Я и Михаил. Выжили... Как? Один Бог знает...
Интервью и лит.обработка:
Интервью: А. Сибирцев
Лит.обработка: В. Лебедев
Набор текста: В. Лебедев
ВГТРК запускает новый проект "Одна на всех". Он посвящён истории Великой Отечественной войны. И писать её будут сами участники. Главные документы - это их воспоминания, фронтовые письма и фотографии. Сначала эти свидетельства опубликуют на сайте, посвящённом 65-летию Великой Победы. Он заработает уже на следующей неделе.
"Идем по окопам, траншеям, заглядывая мертвым ликам в стеклянные глаза. Если бы я был в обстановке, которая бы позволила хотя бы сутки прожить "как хочешь", ушел куда-нибудь, чтобы не слышать и не видеть никого, и отдохнуть всем своим измученным существом. Приходится по несколько суток ни спать ни есть".
"Письма – это индикаторы войны", - говорит ветеран Парфирий Васильевич Нестеров. В войну, его, 19-летнего мальчишку-почтальона, ждали в каждом окопе. Ветеран вспоминает, что солдаты жили от письма до письма. С весточкой из дома и воевать было легче. И сами старались писать как можно чаще.
"Писали обычно, когда в обороне были. Когда немцев гнали, некогда было писать, а как остановимся в окопе, может и на месяц, тогда солдаты и пишут", - рассказывает Парфирий Нестеров.
Воспоминания Парфирия Нестерова, в числе миллионов других историй появится на сайте 65pobeda.ru. Сайт, посвящённый Великой Отечественной войне, заработает на следующей неделе. Почтальоны, санитарки, солдаты, жители осажденных городов. Тысячи судеб. Здесь будет размещаться вся информация о войне: о людях и местах боевых сражений. Причём делиться своими историями смогут все желающие. В специальном разделе можно будет выкладывать рассказы, воспоминания, а также фото- и видеоматериалы. Кому-то сайт поможет узнать о судьбе фронтовых товарищей своих дедов, а кто-то увидит, что стало с местами, где они когда-то сражались за родину.
"Информации везде много, но мы бы хотели, чтобы каждый молодой человек через своё сердце пронёс, чтобы его мурашки пробирали от того, что довелось пережить его прадеду", - говорит Елена Матушевская, продюсер проекта "Одна на всех".
Идея проекта "Одна на всех" появилась в Томске. Инициативу томских коллег с готовностью подхватили в других регионах. Сайт — лишь одно из направлений проекта "Одна на всех". В перспективе истории о войне и рассказы о судьбах ветеранов будут звучать в телевизионном и радио-эфире филиалов ВГТРК по всей стране.
"Одна на всех" - это военная летопись, которую рассказывают её непосредственные участники, их дети и внуки. Так, по крупицам, будет создаваться большой, а главное — очень искренний рассказ о том, как это было на самом деле.
http://65pobeda.ru/
www.vesti.ru
В КБР награда нашла ветерана ВОВ через 65 лет
В августе 45-го он обнаружил тайный вражеский аэродром
После окончания Великой Отечественной войны уроженец села Шалушка Кабардино-Балкарии Нахупш Бирсов продолжал служить водителем в 440-й отдельной авиаэскадрильи в Берлине.
- Каждый день вез командира одной и той же дорогой. И однажды заметил на краю дороги неподвижного стоящего человека, внимательно наблюдавшего за передвижениями по трассе. Поделился своими наблюдениями с командиром. В результате отправили группу солдат для проверки. Каково же было удивление, когда по команде «Руки вверх!» немец сразу подчинился и показал охраняемый им объект, где были обнаружены три самолета, две пушки, амуниция военных летчиков! - вспоминает Нахупш Талибович.
Как рассказали в пресс-службе президента и правительства КБР, приказ о награждении Нахупша Бирсова медалью «За боевые заслуги» был подписан еще 1 августа 1945 года. К награде он был представлен за содействие в обнаружении скрытого подземного аэродрома. Однако по сложившимся обстоятельствам приказ пролежал на полке, ни много ни мало, 65 лет. Награду герой получил совсем недавно из рук военного комиссара КБР Евгения Харламова.
Такой приятный и неожиданный сюрприз оказался весьма кстати.
На днях Бирсову исполнилось 90 лет. Правда, свой день рождения он всегда отмечает только 9 мая. С супругой Лелей ветеран ВОВ вырастил четырех сыновей и двух дочек. Сейчас у них 19 внуков и внучек и 11 правнуков.
Нина Ганенко
kp.ru
В августе 45-го он обнаружил тайный вражеский аэродром
После окончания Великой Отечественной войны уроженец села Шалушка Кабардино-Балкарии Нахупш Бирсов продолжал служить водителем в 440-й отдельной авиаэскадрильи в Берлине.
- Каждый день вез командира одной и той же дорогой. И однажды заметил на краю дороги неподвижного стоящего человека, внимательно наблюдавшего за передвижениями по трассе. Поделился своими наблюдениями с командиром. В результате отправили группу солдат для проверки. Каково же было удивление, когда по команде «Руки вверх!» немец сразу подчинился и показал охраняемый им объект, где были обнаружены три самолета, две пушки, амуниция военных летчиков! - вспоминает Нахупш Талибович.
Как рассказали в пресс-службе президента и правительства КБР, приказ о награждении Нахупша Бирсова медалью «За боевые заслуги» был подписан еще 1 августа 1945 года. К награде он был представлен за содействие в обнаружении скрытого подземного аэродрома. Однако по сложившимся обстоятельствам приказ пролежал на полке, ни много ни мало, 65 лет. Награду герой получил совсем недавно из рук военного комиссара КБР Евгения Харламова.
Такой приятный и неожиданный сюрприз оказался весьма кстати.
На днях Бирсову исполнилось 90 лет. Правда, свой день рождения он всегда отмечает только 9 мая. С супругой Лелей ветеран ВОВ вырастил четырех сыновей и двух дочек. Сейчас у них 19 внуков и внучек и 11 правнуков.
Нина Ганенко
kp.ru
Девчонки, подружки, летчицы...
"В годы Великой Отечественной войны был такой необыкновенный полк — 46-й гвардейский,Таманский, дважды орденоносный полк ночных бомбардировщиков, летавший на самолетах По-2.
В этом полку мужчин не было. От техника до командира полка — одни только женщины. В основном девочки от 17 до 22 лет.
Я не знаю, был ли во всей нашей авиации другой полк, летавший на По-2, который за три года боев сумел бы сделать 24 тысячи боевых вылетов...
Полк, в котором 25 летчикам и штурманам было присвоено звание Героя Советского Союза и Героя России.
Полк, в котором одновременно с боевыми действиями непрерывно обучали и вводили в строй новых летчиков и штурманов, и в результате его состав удвоился, несмотря на потери.
Полк, для которого строили деревянные взлетные полосы, в котором обслуживали полеты бригадным методом.
Мне кажется, что такого полка больше не было.
А уж женского — не было точно!
Летчики, которые в него пришли, были яркими личностями, с высоким мастерством пилотирования. Ведь для того чтобы женщина [4] окончила летную школу или аэроклуб, она должна была обладать подлинной влюбленностью в небо, страстью к полетам. Тогда она могла стать инструктором аэроклуба, командиром отряда, пилотом пассажирского лайнера.
А штурманами у них стали в основном студентки вузов — математики, физики, историки, уже проявившие способность к науке и пожертвовавшие ею, чтобы помочь Родине. Они быстро освоили новую специальность и внесли в полк особую атмосферу: в краткие перерывы между боями проводились философские и тактические конференции, выпускались литературные журналы, писались стихи...
Штурманом полка и штурманами трех эскадрилий были студентки мехмата МГУ, начальник штаба и начальник оперативного отдела — тоже студентки Московского университета. И всех нас объединяли особый азарт, взаимное уважение и стремление доказать, что девушки могут быть в бою не хуже мужчин...
Немецкие солдаты говорили, что летчиц на По-2 трудно сбить, потому что они «ночные ведьмы». Зато пехотинцы называли этот самолет старшиной фронта, а девушек, летавших на нем, — небесными созданиями.
Летчики других авиаполков ласково обращались к нам «сестренки».
Полк прошел с боями от Донбасса, через Сальские степи и предгорья Кавказа при отступлении Южного фронта, через Кубань и Крым с наступающими фронтами, Белоруссию и Польшу, дошел до Восточной Пруссии, Германии и окончил войну севернее Берлина"
tamanskipolk46.narod.ru
"В годы Великой Отечественной войны был такой необыкновенный полк — 46-й гвардейский,Таманский, дважды орденоносный полк ночных бомбардировщиков, летавший на самолетах По-2.
В этом полку мужчин не было. От техника до командира полка — одни только женщины. В основном девочки от 17 до 22 лет.
Я не знаю, был ли во всей нашей авиации другой полк, летавший на По-2, который за три года боев сумел бы сделать 24 тысячи боевых вылетов...
Полк, в котором 25 летчикам и штурманам было присвоено звание Героя Советского Союза и Героя России.
Полк, в котором одновременно с боевыми действиями непрерывно обучали и вводили в строй новых летчиков и штурманов, и в результате его состав удвоился, несмотря на потери.
Полк, для которого строили деревянные взлетные полосы, в котором обслуживали полеты бригадным методом.
Мне кажется, что такого полка больше не было.
А уж женского — не было точно!
Летчики, которые в него пришли, были яркими личностями, с высоким мастерством пилотирования. Ведь для того чтобы женщина [4] окончила летную школу или аэроклуб, она должна была обладать подлинной влюбленностью в небо, страстью к полетам. Тогда она могла стать инструктором аэроклуба, командиром отряда, пилотом пассажирского лайнера.
А штурманами у них стали в основном студентки вузов — математики, физики, историки, уже проявившие способность к науке и пожертвовавшие ею, чтобы помочь Родине. Они быстро освоили новую специальность и внесли в полк особую атмосферу: в краткие перерывы между боями проводились философские и тактические конференции, выпускались литературные журналы, писались стихи...
Штурманом полка и штурманами трех эскадрилий были студентки мехмата МГУ, начальник штаба и начальник оперативного отдела — тоже студентки Московского университета. И всех нас объединяли особый азарт, взаимное уважение и стремление доказать, что девушки могут быть в бою не хуже мужчин...
Немецкие солдаты говорили, что летчиц на По-2 трудно сбить, потому что они «ночные ведьмы». Зато пехотинцы называли этот самолет старшиной фронта, а девушек, летавших на нем, — небесными созданиями.
Летчики других авиаполков ласково обращались к нам «сестренки».
Полк прошел с боями от Донбасса, через Сальские степи и предгорья Кавказа при отступлении Южного фронта, через Кубань и Крым с наступающими фронтами, Белоруссию и Польшу, дошел до Восточной Пруссии, Германии и окончил войну севернее Берлина"
Ракобольская И. начальник штаба 46 ГАПНБ.
tamanskipolk46.narod.ru
Для просмотра полной версии этой страницы, пожалуйста, пройдите по ссылке.