"Мемориал": власти России в прошлом ищут лишь победы

Власти России в лице высших ее чиновников постоянно говорят, порою хмуря брови и противясь "попыткам фальсификации истории", о ветеранах Второй мировой войны, однако из их уст не приходится слышать о тех, кто пострадал от репрессий советского времени.

Член правления «Мемориала» Ян Рачинский считает, что невнимание к вопросу о репрессированных связано с наследием прошлого, то есть, с небрежным отношением к человеческой жизни и нынешней идеологией российского государства.

Москва при всяком удобном случае напоминает о подвиге советского солдата в годы Второй мировой, а для России – Великой Отечественной войны. Нынешние российские власти с упоением смотрят в прошлое, отыскивая в нем лишь победы, забывая о трагедии миллионов людей. Миллионов тех, кто работал, обеспечивая благополучие государства и его граждан в нечеловеческих условиях – репрессированных. Почему это происходит в нынешнем российском обществе, разговор с членом правления международного историко-просветительского правозащитного и благотворительного общества «Мемориал» Яном Рачинским.

СССР: расстрелянные, ссыльные, раскулаченные…

За все время существования Советского государства, по данным «Мемориала», по политическим мотивам было расстреляно более миллиона человек. Из них – 720 000 человек были расстреляны в 1937-38 гг. в течение 18 месяцев. Уголовные репрессии существовали параллельно. Здесь совсем другая статистика. «Нужно отчетливо понимать, – говорит Ян Рачинский, – что существует недобросовестная интерпретация, когда политическую репрессию сравнивают с нынешней уголовной».

Порядка 4,5 млн. человек за годы советской власти получили лагерные сроки. Но речь идет о репрессиях, а не о людях, потому что некоторые получали сроки дважды, и это в некоторой степени влияет на статистику. Порядка 6,5 млн. пострадали от так называемых административных репрессий – это депортированные, раскулаченные, решения суда по которым не было. Сюда не входят те, кто родились в лагерях или ссылках, кто тоже пострадал, но не учтен статистикой.

В данный момент в России установлено довольно много памятных знаков, подчеркивает Я.Рачинский. Они встречаются даже и в деревнях, и в основном это местные инициативы. То, что учтено «Мемориалом», составляет свыше 400 памятных знаков, мемориальных досок, памятников. Реальных мест захоронения установлено два-три десятка. Нескольким больше – лагерных кладбищ. Однако, по словам Я.Рачинского, местоположение таких кладбищ трудно установить, и еще труднее придать этому статус узаконенных мест захоронений.

Есть установленные места захоронений в Москве, под Петербургом, под Иркутском, в Карелии. Насчет других мест есть только предположения, реальных эксгумаций почти нигде не проводилось, подчеркивает он.

«В большинстве своем места захоронения уничтожены, как в Ульяновске – на месте одного из них в советское время был построен авиазавод, другое попало в зону затопления», – отметил собеседник.

Если говорить о доступе к архивным данным, то Я.Рачинский отметил, что с 1993-1994 года ситуация стала ухудшаться, а сейчас «она просто плохая». «Что касается процедуры расстрелов и документов, связанных с захоронениями, то они практически никогда не становились доступными. Сейчас уже и к следственным делам нет доступа ни у кого, кроме родственников. Архивы ФСБ и МВД тех времен практически недоступны, несмотря на то, что сроки секретности уже прошли», – рассказывает собеседник DELFI.

Небрежность и идеология

У невнимания к трагедии судеб людей, пострадавших от репрессий советского времени Я.Рачинский видит несколько причин. На вопрос, можно ли это назвать небрежностью власти, по отношению к собственной истории, он ответил, что «к сожалению, небрежность тоже присутствует».

«Одним из самых прискорбных результатов существования советской власти является то, что человеческая жизнь воспринималась как строительный материал для великого государства, решения великих задач и самостоятельного значения она не имеет. Поэтому обращать внимание на страдания людей не принято, за исключением тех случаев, когда это служит прославлению государства», – сказал представитель «Мемориала».

По его мнению, тема победы во Второй мировой войне освещается «бурно и односторонне». «Важны не люди, а то, что посредством это «расходного материала» было сделано», – сказал Я.Рачинский.

Он также отметил, что такая политика российских властей по отношению к своему прошлому является вопросом реальной нынешней идеологии государства. Кроме того, в этом вопросе важную роль играют привычка гордиться своей историей и использование пропагандистских традиций советского времени.

«За весь 20-й век СССР может гордиться только победой в войне, которую коммунисты уже давно приписали себе, хотя реально на передовой они отнюдь не составляли большинства. Это давно уже пропагандистки освоено, приватизировано, обыграно. И отказываться от этого трудно. Пересматривать это тоже трудно, поскольку для этого нужны некоторые интеллектуальные усилия, на которые, боюсь, наша власть не вполне способна», – полагает член правления «Мемориала».

Была возможность "вырваться из колеи"

В данный момент российское руководство чувствует себя «слегка генеральными секретарями», однако у России был реальный шанс вырваться из этой накатанной в советское время колеи в 1987-1991 гг., во времена Михаила Горбачева. Но и новая власть оказалась не готова к этому, считает исследователь.

«С приходом Ельцина мы сорвались в привычную колею, полагая, будто пришел добрый царь, который все сделает, как надо, – продолжает Я.Рачинский. – Пришедшая команда оказалась ни к чему не готовой, как и любая команда без общественных институтов будет неспособна решить проблемы страны в целом».

Весной этого года российский премьер преклонил колени у мемориала Катыни, что вызвало бурную реакцию в СМИ, у политиков, породило надежды на некоторое изменения отношения к тому, что касается печальных исторических событий советского периода.

«Что касается Катыни – это действительно было прорывом под влиянием страшной трагедии (крушения самолета – DELFI). После этого наметились и небольшие сдвиги и в отношении наших соотечественников. Может быть, потому, что соседство польской части мемориала, где каждый назван поименно, и российской, где один крест и нет ни одного имени, выглядело вопиюще», – полагает Я.Рачинский.

Разделенная память

В Литве не в первый раз организуют экспедиции «Миссия-Сибирь», когда молодые люди, эксперты, историки и даже дипломаты ездят по местам ссылок, приводят в порядок захоронения, собирают информацию и высланных из Литвы в советское время. Экспедиции проходят при поддержке государства. Существует ли нечто подобное в России?

По словам Я.Рачинского, это происходит на местном уровне и, «к сожалению, не так часто как было бы нужно». «Есть области и республики, где этому уделяется внимание. Например, в республике Коми есть республиканская программа по увековечиванию памяти, работающая много лет, – рассказывает он. – Было выпущено 10 томов книг памяти, где есть имена всех, кто отбывал там наказание по политическим мотивам. Это, наверное, лучший пример. Есть области, где не делается вообще ничего».

По его словам, трагедия репрессий была общей для всего бывшего Советского союза, но память об этой трагедии оказалась разделенной, потому что в большинстве стран книги памяти выходят на национальных языках. «В результате люди, оказавшиеся на территории другого государства, не всегда могут найти имя своих погибших родственников, поскольку есть языковой барьер», – сетует исследователь.

Подобная проблема есть и в связи с книгами, вышедшими в Литве. «С литовскими коллегами мы общаемся, хотя проблема (языковая – DELFI) не так проста и требует серьезных усилий и средств», – утверждает Я.Рачинский.

Государственной программы, которая бы предполагала создание мемориальных комплексов, установление мест захоронений репрессированных, создание книг памяти в России, по словам собеседника DELFI, не существует. Есть значительный комплекс «Сандармох» в Карелии, музей «Пермь 36», который, кстати, поддерживается пермским правительством.

«Иными словами, какие-то вещи имеют место, но они носят локальный характер, – продолжает Я.Рачинский. – Государственной программы на сегодняшний день нет. На Украине такая программа просуществовала более 10 лет, и сейчас там заканчивают издание книг памяти – массив на шестьсот с лишним тысяч имен».

Незнание и равнодушие?

По словам Я.Рачинского, если говорить о Сталине, сталинизме и репрессиях, то у россиян, судя по социологическим опросам, уровень знаний об этих вещах неплохой. Более 50% устойчиво негативно оценивают сталинский период и что-то знают о репрессиях, однако знания эти приблизительные, отмечает он.

«Осведомленность в обществе довольно низкая, в том числе и потому, что историю собственной семьи знать было небезопасно, – объясняет исследователь. – Поэтому многие просто не знают, что их предки были раскулачены или репрессированы. Вторая проблема заключается в том, что люди к этому равнодушны, не верят в возможность влиять на ситуацию. То есть имеет место социальная апатия, близкая по характеру к эпохе позднего застоя».

В России хватает качественной профессиональной литературы, посвященной проблематике репрессий, отмечает сотрудник «Мемориала». «К примеру, сейчас издано более 70 томов «Истории сталинизма». Вся классическая литература, что есть лучшего, уже и еще будет выпущена. Это есть в магазинах, но самое главное, что это рассылается по всем главным областным и университетским библиотекам страны. И для желающих и интересующихся такие издания доступны», – говорит он.

Однако если говорить о школьных учебниках, то большинство из них этой теме не уделяет сколько-нибудь серьезного внимания. «Кроме того, есть ряд попыток «ревизионизма», – подчеркивает Я.Рачинский. – Недавние примеры – книга для учителя под редакцией Филиппова и сделанный под этим же соусом учебник, а также еще не закончившийся скандал с пособием для университетов с оправданием репрессий и перекладыванием вины на инородцев».

На вопрос, может ли в ближайшей перспективе измениться отношение российских властей к проблеме памяти репрессированных, Я.Рачинский ответил, что в России «трудно предсказывать, как поведет себя власть».

«Закрытость политики – одна из дурных традиций, которая никуда не делась, – констатирует он. – Однако хочется надеяться на лучшее, и есть некоторые обнадеживающие сигналы. Будет ли это реализовано – неясно».