Владислав Иноземцев: Политическая воля — это абсолютное и главное

О перспективах и возможных вариантах реиндустриализации России заместитель главного редактора журнала «Однако» Андрей Кобяков и обозреватель отдела экономики Маринэ Восканян беседуют с Владиславом ИНОЗЕМЦЕВЫМ, доктором экономических наук, директором Центра исследований постиндустриального общества.

Переосмысление постиндустриализма

Владислав Леонидович, в каком состоянии сегодня находится теория постиндустриализма, как она соотносится с нынешней экономической реальностью?

— Я думаю, что уже в ближайшее время эту концепцию придется переосмыслить. Хотя в целом она верна: в развитых странах уже состоялся переход от индустриализма к постиндустриальному укладу. Но сам постиндустриальный сектор делится на две разные части. Первая — это сфера услуг, и как бы сильно она ни развивалась, сколько бы людей ни было в ней занято внутри страны, она является локальной, неглобализируемой и при всей своей успешности преимуществ в международном разделении труда этой стране не дает. Вторая — технологическая, которая действительно развивается бесконечно и обеспечивает тотальное лидерство развитых стран, и будет его обеспечивать еще долго. К ней относятся не только информационные и интернет-технологии, но и фармацевтические, инженерные, строительные технологии. При этом — в отличие от традиционных услуг — технологии не только удешевляют продукцию, но и сами постоянно дешевеют.

Но, сохраняя технологическое лидерство развитым странам, технологии не всегда создают в их экономиках «достаточно» добавленной стоимости. Мы это видим на примере США и Китая. Америка, которая является технологическим лидером и будет им оставаться, по экономическим характеристикам проигрывает Китаю, который стремительно усваивает созданные на Западе (и пусть даже не суперсовременные) инновации и применяет в своем индустриальном производстве. И это будет продолжаться, потому что масса добавленной стоимости, создаваемой в индустриальной сфере, выше, чем в информационной.

Кроме того, число успешных бизнесов в сфере инноваций не так уж и велико по сравнению с числом попыток. Историй успеха — одна на десятки, если не сотни, и процент успеха невелик, тогда как в индустриальной сфере, гораздо более «традиционной», он куда выше.

Я помню как в 1999 году, в период «постиндустриальной эйфории», беседовал с американским экономистом Алексом Байером, который говорил как раз противоположное: что надо специализироваться только на высоких технологиях, потому что индустриальное производство — это игра каждый раз с понижением нормы прибыли. В производстве, дескать, слишком высока конкуренция, и если вы сделали лучшую в мире лампочку, то ваше преимущество в качестве, позволяющее вам извлекать прибыль, продлится очень недолго. Эту лампочку кто-то скопирует и будет выпускать дешевле. Байер тогда даже произнес смешную фразу: «Нельзя обкореить всех корейцев, потому что корейцы в конечном итоге обкореят вас». Но у меня это вызывает сомнения. Ведь мы не увидели массового банкротства крупных международных промышленных корпораций.

— Если мы посмотрим на постиндустриальную сферу в последние 20—30 лет, то ее технологический сектор может выживать только за счет стремительного удешевления. В то же время индустриальная продукция за тот же период в цене не упала, за исключением лишь той, что связана непосредственно с высокими технологиями. Подешевели в основном компьютеры, микрочипы, фотоаппараты и т. п. Поэтому постиндустриальный мир останется на острие технологического развития, но оно не сможет трансформироваться в устойчивое геополитическое и экономическое преимущество. И это пока далеко не все осознают.

А что делать России? К какому укладу мы должны переходить? Вы не раз говорили, что при нашем уровне деиндустриализации мы не сможем перепрыгнуть в современный постиндустриальный этап развитых стран.

— Мы рассуждаем о каких-то прыжках в постиндустриальный этап, тогда как для России «следующий этап» — это как раз индустриальный, это производство «нормальной» промышленной продукции, которая может быть продана на мировом рынке. Но для нас, при нынешней системе управления, даже это сегодня недостижимо. И мечтать о каком-то постиндустриальном этапе — это просто сны сумасшедших.

Давайте посмотрим на производство автомобилей. Почему же мы не можем сделать нормальный автомобиль? Можно согласиться, что это проблема системы управления, ведь все ресурсы есть, и конструкторы, и инженеры, и рабочие руки.

— Наша фундаментальная проблема заключается в том, что мы считаем слишком значимыми границы собственной страны. И пока мы считаем АвтоВАЗ национальным производителем, а строящий у нас заводы «Фольксваген» — западной компанией, ничего не получится.

Если у «Фольксвагена» здесь и производство, и основные фонды, то мы вполне это можем считать национальным производством.

— Но со мной и с вами мало кто согласен. И пока в глазах нашей управляющей элиты АвтоВАЗ — основной национальный производитель, все останется по-прежнему. Это производство стоило давно продать — хотя бы и тому же «Фольксвагену», как чехи в свое время продали «Шкоду». Надо входить в международные концерны, на худой конец в альянсы с глобальными производителями. Например, еще в начале 1990-х можно было обратиться к тому же «Фиату», у которого когда-то были взяты модели ВАЗа, и сказать: давайте унифицируем платформу, привлечем ваших специалистов, будем обслуживать наши машины на ваших технических станциях…

Но вот китайские производители не входили ни в какие альянсы, а у них все нормально.

— Китайцы привлекли много иностранных инвесторов, которые стали производить для внутреннего китайского рынка продукцию, которая отнюдь не была самой современной. Если мы посмотрим на модели «Фольксваген», которые ездят в Китае, то это модели, которые выпускались для Латинской Америки лет 15 тому назад. На этих предприятиях они подготовили массу квалифицированных рабочих, а затем простимулировали кредитами свой бизнес создавать (а не модернизировать) с нуля новые предприятия с аналогичными технологиями и брать туда этих людей.

То есть, чтобы правильно скопировать промышленные технологии, нужно сначала привести к себе зарубежного производителя и учиться у него на своей территории?

— Либо завезти сюда десятки тысяч иностранных работников.

Это нереально. Ну для Китая, с учетом их специфики, для них это было как раз реально — у Китая по всему миру такая диаспора, что в принципе вернуть назад эту уже квалифицированную рабсилу они бы могли, например, высокими зарплатами.

— Да, но это не наш вариант. Китайцы показали миру урок, который Запад еще даже не усвоил и не понял. Они показали, что в условиях, когда существует вроде бы высокая степень конкуренции в высокотехнологичной сфере, когда новые модели компьютеров или смартфонов выходят каждые полгода, тем не менее есть такие сектора экономики, в которых отставание на три-пять или даже десять лет мало на что влияет. На этом они и поднялись. И это урок в том числе и для нас. Когда я слышу сожаления, что кто-то не хочет нам передавать высокие технологии, это смешно. Они нам не нужны, мы не сможем их освоить. Для начала нам нужны западные технологии образца середины 1990-х.

Нужна политическая мотивация

А что нужно делать, чтобы их получить? Как подготовить соответствующие кадры? Какие нужны параметры системы управления?

— Вариант Юго-Восточной Азии нам не подходит потому, что у нашей элиты нет подлинно политической мотивации. У нас доминирует отношение к политике как к виду бизнеса, а все, что сделали китайцы, корейцы, сингапурцы, произошло потому, что их политический класс воспринимал успех страны как свой успех. У нас таких людей нет.

Но они использовали деловые элиты, определенным образом заставляя их работать на общее дело.

— Они ни к чему их не принуждали, а использовали метод заинтересованности.

Тем не менее их выстраивали в определенную систему.

— Конечно. Но чтобы выстроить систему, нужно иметь о ней представление. Когда Корея из страны, производившей деревянные лодки, за 30 лет становится производителем 51% мирового торгового флота, это происходит благодаря наличию четкой стратегии. И те чиновники в министерствах, которые ее не разделяли или не могли поспособствовать ее реализации, вылетали из своих кресел. А у нас чиновники Минтранса будут сидеть в своих креслах, пока не развалится весь наш флот, и потом талантливо возглавят комиссию по расследованию причин аварии последнего утонувшего корабля.

Вы хотите сказать, что вопрос исключительно в политической воле?

— Да, это абсолютное и главное. Если у вас есть политические рамки, рассчитанные на развитие, то у бизнеса есть мотивация в них встраиваться. Когда ваши политические рамки рассчитаны на воровство, тогда ваш горизонт планирования — два-три года, и среди бизнесменов нет идиотов, которые будут при такой ситуации инвестировать в реальное промышленное производство. Все качают нефть и гонят ее по трубе за границу. Но даже эффективность построения трубопроводов у нас зависит от того, сколько там удастся «распилить», и это не связано с тем, наполнится этот трубопровод или нет. Наша система создает вектор, напрочь отталкивающий модернизацию.

Причем я не вижу выхода. Эта система нашла способ тотального воспроизводства. Она может разрушиться либо от каких-то непреодолимых внутренних противоречий, либо потому, что просто совсем морально устареет, как в свое время феодализм. Система гениально сочетает противостояние любым переменам с предельным либерализмом в отношении зарабатывания денег, свободы перемещения за границу, возможностей личной самореализации. И если в советское время ортодоксальный еврей и глубоко православный человек объединялись против власти, потому что одному она мешала уехать в Израиль, а другому ходить в церковь, и оба понимали, что при существующем режиме ни одна мечта не реализуется, то сейчас все наоборот. Смысла в объединении усилий нет, любой вопрос легче решить частным образом. Эффективнее дать взятку, чем выйти на демонстрацию. Проще заняться своей жизнью. Проще купить дом в Париже, чем обустроить участок на Новой Риге. Или ты здесь живешь по этим правилам, или просто уезжай.

Но это же деградация, она не может длиться вечно. Ведь все увеличивается технологическое отставание, вымываются последние квалифицированные кадры. Разве система не может внутренне просто развалиться? Ведь никто не вкладывается в инфраструктуру, никто не будет строить новые заводы. Последнее поколение людей, получивших образование в советской системе, — это 30-летние. У нас уже падают спутники один за другим, и специалисты говорят, что и новые тоже будут падать. Что дальше?

— Заводы будут как-то модернизировать те, в чьей собственности они находятся. Остальная инфраструктура, да, будет приходить в упадок. Что касается космоса — будет происходить перестройка мышления. Если сейчас мы себя воспринимаем как страну, которой платят деньги, чтобы мы запустили чей-то спутник, то после перехода некой черты наши спутники будут запускать, например, французы, а мы будем за это платить нашей нефтью, как платим за импортные автомобили или одежду. При нынешней ситуации это вообще аномалия, что наши спутники еще летают.

Вы полагаете, что система не обрушится изнутри от структурной деградации?

— Нет. Посмотрите на Венесуэлу. Большую степень деградации трудно представить. Но система устойчива как никогда.

Пути реиндустриализации

Тем не менее, какие вы видите возможные пути выхода из этой ситуации?

— Главная задача современной власти — реально смотреть на мир. Не мечтать о том, как мы в Сколково разработаем какие-то супертехнологии и ими завоюем всю планету. Это все бред. Мы должны найти реальные свои конкурентные преимущества. Я вижу тут два пути.

Первый — жесткий вариант политической власти по азиатскому образцу. Никого не прощать за ошибки, обеспечить полную прозрачность всех доходов чиновников, разделить власть и бизнес. И плюс четкое понимание, что мы можем сделать. Драйвером должна быть энергетика. Мы должны быть максимально гибкими. Русские танкеры со сжиженным газом должны стоять во всех океанах и в каждый момент быть в состоянии прийти туда, где нужен этот газ. Никаких труб, никаких привязок к потребителям, которые могут потом от нас отказаться. Чистая коммерция, никакой политики. Стать для потребителей своего рода незаменимым поставщиком: если завтра Саудовская Аравия объявляет бойкот, то мы имеем инфраструктуру, позволяющую поставлять всем все в необходимом объеме. Гибкая энергетическая сверхдержава.

Второй драйвер — эффективное сельское хозяйство. Мы на нашей территории можем это сделать, и одновременно решить вопрос продовольственной безопасности и экспортной ориентированности.

Есть еще третий драйвер — промышленное производство со средней добавочной стоимостью. Мы должны были бы забрать те производства, которые получила от Запада Восточная Европа. Когда Словакия выпускает больше автомобилей, чем Россия, — это национальное унижение.

То есть мы четко понимаем, на каких отраслях мы концентрируемся, им даем налоговые преференции, приглашаем иностранных инвесторов, создаем свободные экономические зоны. Можно выбрать энергетическое машиностроение, судостроение. Но дать очень существенные преференции, оградить от безумий нашего чиновничества, все активнее привлекать инвестиции. Мы перестаем быть сверхдержавой, а на время просто становимся площадкой для чужих производств и перенимания опыта.

Но в голове мы держим, что это временно, и потом мы вернемся к статусу сильной независимой страны?

— Да, об этом нужно помнить. Итак, это первый путь. Его вероятность я оцениваю в менее 1%. Потому что наши элиты ориентированы не на такие проекты, а на «распил». Поэтому они могут выбрать второй вариант — вариант Восточной Европы. То есть просто объявить, что, например, к 2015 году Россия полностью принимает все экономические нормы Евросоюза, все стандарты и т. п.

Но, по-моему, у нас проблема не в том, что законы плохие, а в том что они не исполняются.

— Как только мы признаем юрисдикцию судов ЕС, то проблема решится. Когда монопольные проблемы строительства автозаправок в Татарстане начнут решаться в судах ЕС, у нас сразу решится вопрос с монополистами и коррупцией. Иностранцы будут воспринимать инвестиции свои как защищенные, и их объем возрастет. Мы получаем снижение цен, таможенных барьеров и т. п. Этот путь, конечно, не очень хорош с точки зрения защитников суверенитета, но технологически гораздо более прост.

То есть мы все отдаем зарубежным элитам?

— Нет, мы берем у них только правила. Мы говорим им, что гарантируем решение всех спорных вопросов в их судах. Наши месторождения и наши предприятия остаются нашими.

Хватит ли у нас квалифицированных юристов, экономистов, управленцев для подобного масштаба преобразований?

— Любой аналитик-практик из банка или инвестиционной компании понимает экономическую конъюнктуру лучше теоретиков, любой юрист, отвечающий за договора с западными партнерами, знает европейское законодательство лучше правительственных консультантов. Создайте систему, когда это будет нужно, и все это появится куда быстрее, чем даже мы думаем. Будут ясные условия игры и цели — сразу же появится и нужный человеческий капитал.

В обоих ваших вариантах это индустриализация с чужой движущей силой.

— Успешной индустриализации в замкнутых условиях не было нигде.

Есть пример Советского Союза и фашистской Германии с ее стремительной индустриализацией.

— Да, но обе системы провели индустриализацию вполне понятного свойства. А чего-то более совершенного создать не получилось. С моей точки зрения, пример высшего пилотажа в балансировании внешнего и внутреннего — это японская индустриализация. В 1960 и 1970-е годы японцы, с одной стороны, хотели сохранить государственные устои и закрытость рынка, а с другой — при этом стать конкурентными на международном рынке. Понятно, что по всем англосаксонским рецептам это соединить было невозможно. Тогда были придуманы меры господдержки компаний, критерием получения которой был успех на внешнем рынке.

Так потом поступила и Южная Корея.

— Да. Но это очень высокий уровень управляемости. В наших условиях это могло бы выглядеть так. Бизнесмен приходит в ВТБ, ему дают кредит с условием, что через восемь лет он будет иметь в Европе официально подтвержденный уровень доли рынка в своем сегменте, допустим, 2%.

И у японцев, и корейцев это даже в плановых показателях отстраивалось, там же был очень высокий уровень госпланирования — пяти- и шестилетние планы.

— Конечно. И если через шесть лет нет этого результата, то кредит требовали вернуть и компания разорялась. Достиг цели — государство списывает 70 или 80% кредита, и компания благополучно развивалась дальше. И на внутренний рынок приходила достойная продукция — ведь если у тебя есть конвейер, выпускающий продукцию на мировом уровне, то тебе гораздо проще перенастроить и все остальное по мировым стандартам, «подтянуть» до этого уровня, чем содержать два разных уровня. Бизнес фактически учится на внешних рынках. Но для нашей управляющей системы это невозможно.

Императивы ментальности

В чем же причина-то? Это запущенная ситуация или глубинная порочность ментальности? Почему для них это было возможно, а для нас нет?

— Это фундаментальный вопрос. Да, порочность. Посмотрите на все модернизации. Бразилия после диктатуры, Япония после поражения в войне, Корея после японского геноцида, Китай после фактически закончившихся голодом реформ Мао, Малайзия после деколонизации. Основное здесь то, что во всех этих странах модернизации начинались в условиях глубокого национального унижения. Ощущение того, что мы отстали на десятки лет, должно быть таким тотальным, чтобы каждому человеку было стыдно смотреть на себя в зеркало с утра.

У нас ситуация обратная. Наши туристы приезжают в Париж из своего райцентра и говорят на Елисейских полях: «Да у нас в Москве машины круче». Вот в этой ситуации — ноль шансов. Мы слишком себе нравимся. Такие страны не модернизируются.

Но ведь для такой страны, как Россия, подобное национальное унижение, и к тому же еще неуправляемое, может привести к очень разным последствиям. Даже к гибели страны. При определенном раскладе, когда отсутствует пассионарный элемент, унижение может привести к полной демотивации. Страна элементарно сопьется и умрет. Или нужно поддерживать национальный дух. Тогда это опять вопрос об управляющей системе. Ведь вот в 90-е годы было это унижение, но никто же его в конструктивное русло не переводил и его потенциал для подъема не использовал.

— Я согласен, что последствия могут быть очень неоднозначными, и это сложный вопрос. И если мы не уверены, что мы можем собой управлять, лучше к такому варианту не обращаться.

Итак, вы описали три варианта: первый — вариант «жесткой» государственной индустриализации по китайскому образцу, второй — копирование и принятие юридических рамок и европейских правил игры и интеграция с ЕС, причем взаимная, и третий — японский вариант с высоким уровнем виртуозного управления для баланса конкурентоспособности на внешних рынках с подъемом внутреннего производства.

— И еще есть один вариант, если мы принимаем, что не в состоянии применять здесь западные правила, то можно импортировать не правила, а их носителей — это петровский вариант.

Это использовалось и в СССР.

— Не совсем. Иностранные специалисты и сейчас работают в массе наших банков и корпораций. Но они не допущены к управлению системой. Вот если начальником ГАИ у нас станет француз, тогда мы решим проблему пробок. Модернизация пойдет тогда, когда мы разрешим иностранцам занимать государственные должности. Да, пусть они не будут иметь возможности избираться в Думу — пусть свои законы мы будем принимать сами. Но исполнителями этих законов, чиновниками, если не можем найти некоррумпированных своих, должны стать они.

А вы полагаете, что своих людей с нормальной ментальностью найти невозможно?

— Невозможно. Ментальность нынешних студентов, которым я преподаю в Высшей школе экономики, гораздо хуже, чем у нынешних чиновников. Система ухудшается. Мы не можем здесь вырастить нужные кадры.

Но как быть? Ведь хорошие люди всегда есть. Вот приходит нормальный романтичный юноша в МВД — и либо система его выдавливает, либо он становится таким же. Но кто виноват? Вновь система? То, что эти студенты видят вокруг, по ТВ, пресса, глянец?..

— Эти молодые люди понимают, что они должны жить в этом обществе и они пытаются в него встроиться. Трудно их за это винить.

Простые решения

Но это замкнутый круг. Как его порвать?

— Внешней открытостью.

То есть это должны быть не внутренние импульсы, а внешние силы? Новые петровские реформы?

— Не обязательно внешние. Но нужно открыться. Мы можем и сами принять эти правила. Приведу пример. Одна наша компания хотела построить цементный завод. Вся документация проекта была заказана у датского генподрядчика, оборудование закупалось у иностранных производителей, строить должны были китайские рабочие. По проекту на это отводилось 19 месяцев. По факту завод строился четыре года. Все остальное время заняли согласования. Хотя в Дании 66 лет не было аварий на цементных заводах, на каждый технологический узел надо было получить сертификат Ростехнадзора. Это заняло полтора года. С учетом стоимости инвестиций в 400 миллионов евро и ставки процента по кредиту было потеряно 46 миллионов евро только из-за этих согласований.

Россия импортирует зарубежного оборудования ежегодно на 130 миллиардов долларов в год. 13 миллиардов долларов просто вынимается из карманов предпринимателей Росстандартом. Почему мы не признаем нормы ЕС по промышленному оборудованию? Пусть не по пищевым продуктам — тут работает Онищенко, но хотя бы по промышленному оборудованию? Нужно запустить механизм простых решений. Наша система слишком сложна, и она все усложняется, потому что чиновники понимают, что чем система сложнее, тем они больше зарабатывают денег и тем менее они контролируемы.

Я с вами согласен: где только можно принимать простые решения, их надо принимать, причем это надо делать срочно.

— Ну а если нельзя принять простых решений, нужно эти решения контролировать публично, чего у нас тоже нет. Практика показывает, что там, где есть общественный контроль, решения всегда более эффективны. Это все тоже вполне очевидно.

Итак, в целом вы достаточно скептически оцениваете шанс на нормальную реиндустриализацию в текущих условиях. Но с учетом возможных в перспективе нескольких лет позитивных сценариев и изменений какая, по-вашему, вероятность успеха реализации реиндустриализации?

— При нынешних условиях — менее 10%. Но помимо даже тех вариантов, о которых мы говорили, есть еще примитивный очаговый вариант. Государство самоустраняется от приятия решений — оно не знает, оно не умеет, оно не хочет…

Разве не такую ситуацию мы наблюдаем уже 20 лет? Что-то не видно, чтобы это работало.

— Да, это не работает. Хорошо, пусть оно вообще устранится, но тогда даже в этой враждебной ко всяким изменениям нашей системе надо создать очаги роста. Например, государство объявляет до 2025 года полные налоговые каникулы для вновь по строенных промышленных пред приятий за исключением страховых платежей — 12 лет никаких налогов на новые предприятия. Если вы построили новый цементный завод, новую фабрику по производству мебели, с вас не берут никаких налогов. Не новое кафе, конечно, а новый завод, фабрику.

 Прекрасное решение.

— Да, но кто б его принял.

Этот метод — налоговые каникулы — применяли повсюду, в том же Китае.

— Но только почему-то не у нас. Второе. Сколько лет ведутся разговоры о постройке скоростной железной дороги Москва — Петербург. Я спросил как-то у вице-президента РЖД: «А почему ваш «Сапсан» ездит по старым рельсам?» Знаете, что я услышал в ответ? «А что тут странного — «Мерседесы» же ездят по нашим автодорогам». Все, вопросов больше не имею. Это не шутка, это говорит вице-президент РЖД. Поэтому не стоит ждать новой параллельной скоростной дороги — ее не будет.

Если государство не может само построить — пусть не мешает другим, в том числе иностранным компаниям. Пусть, если мы не можем построить новые железные дороги, придут французы, построят, а потом, когда возместят свои деньги, лет через 30 отдадут государству. Как только вы подпишете такой контракт, через два года у вас будет новая скоростная дорога, где будут лучше поезда, ниже цены. В Китае на таких условиях построены тысячи километров путей, новые аэропорты, электростанции, другие объекты инфраструктуры.

 Ну это как раз из разряда совсем простых решений.

— Да, но они тоже не принимаются. Вот в аэропорту Толмачево в Новосибирске открывали новую полосу за 110 миллионов долларов. Любая иностранная компания за эти деньги построила бы не только полосу, а целый аэропорт с тремя полосами и через 10 лет его бы отдала нашему государству. Но никто этого не допустит.

Первый вопрос: почему у нас нет налоговых каникул? Второй: почему вся инфраструктура строится государством и крайне неэффективно? И третий вопрос: почему у нас налоги не дифференцированы по отраслям?

Реформа Эрхарда в Германии как раз такую дифференциацию и предусматривала, например.

— А реформы Грефа — нет, хотя он и рыночник. И у нас один ЕСН и для «Газпрома», где доля зарплаты в издержках 3%, и у компьютерной фирмы, где ее доля 90%. Какие инновации? И, наконец, если мы хотим инноваций и модернизации, самый последний способ — заставить. А принудить можно очень просто — государственным регулированием через техполитику, через стандарты. Но тоже ничего не делается.

В принципе это уже четвертый путь из тех, что мы разобрали, — самый простой путь «точечных ударов», которые настолько самоочевидны, они просто лежат на поверхности.

По сути, путь «точечных ударов» эффективен и срабатывает, даже если и нет общей стратегии.

— Безусловно. Допустим, нет политической воли на китайский вариант, мы не хотим интегрироваться с Европой, слишком дорожим своим суверенитетом. Хорошо, хотя бы стандартами стимулируйте инновации.

Это весьма эффективная мера. Ведь дальше срабатывает системный, мультиплицирующий эффект. Если нужно соответствовать стандарту, появляется потребность в каком-то новом оборудовании. А это заказ другому предприятию и ведет к очередным инновациям.

— По поводу их потенциала: некоторое время назад в Воронеже была разработана газовая горелка для газовых плит, котлов, которая экономит 38% энергии. Один росчерк пера, новый стандарт, и вот вам экономия. Но этого нет.

Энергоэффективность в Европе как раз и была введена новыми нормативами и стандартами в 70-е годы, сразу появились все эти технологии. Ведь все просто.

— Да, это касается и стандартов, и дифференцированных налоговых шкал. Пути понятны, а решения очень просты.

Но их должно принять государство?

— Да, безусловно. Модернизация никогда не происходит сама собой.

Цитировать Имя Алексей Смирнов, 30.09.2011 21:31:25
Странный директор центра. Оборудования закупается на миллиарды евро в год, но в стране, ну, ничего не улучшается в промпроизводстве. Неужто его едят? Если кто знаком с малоиндустриальной( другой у нас нет) технологией поедания железных изделий отпишите пожалуйста. Впереди голодные годы маячат.
Цитировать Имя Гость, 30.09.2011 11:55:23
Все сказки про постиндустриализм пережевывают. И это директор какого то там центра?
Цитировать Имя Гость, 30.09.2011 10:16:57
Давно так не смеялся. Откуда, откуда берутся такие чуды в перьях? Хотя чего ожидать от директора центра по равитому социа... то есть по постиндустриальному обществу? А, он еще и студентам преподает?! Интересно, что с ним станет, когда он, наконец, прочитает первый справочник по экономике и узнает, что Япония еще в 1953 году вышла на первое место в мире по судостроению, а в Словакии автомобилей выпускается в 3 раза меньше, чем в России? Цитата Невозможно. Ментальность нынешних студентов, которым я преподаю в Высшей школе экономики, гораздо хуже, чем у нынешних чиновников. Система ухудшается. Мы не можем здесь вырастить нужные кадры. И слава Богу!

Ваше имя:
	Шрифт Arial Times Courier Impact Geneva Optima Verdana Закрыть все теги Вы хотите разрешить смайлики в этом сообщении? Символы на картинке: