Столыпин: плюрализм - но только не такой, как у нас

Марк Галеотти из Нью-Йоркского университета

10 июня 2015 г.

Россия - не Мордор. Позвольте мне объяснить. Мы любим разбираться и объяснять, используя аналогии. Это может быть мощным инструментом, но они всегда несут в себе риск карикатурности, чрезмерного упрощения и явного введения в заблуждение. С ярким мемом этот риск только растет. По разным причинам сегодняшняя Россия особенно склонна к анализу посредством аналогии, и это является проблемой.

Иногда мы пользуемся историей: Путин - это суровый царь, крепко держащий своих бояр-аристократов под контролем. Иногда это истории других стран. Мне кажется, что есть некоторые поразительные параллели между путинской Россией и Италией Муссолини, но называть Кремль "фашистским" - это опасный шаг, особенно потому, что "фашизм" сегодня означает Аушвиц и СС, а не популистский модернизм.

Знают ли они это или нет, но многие самые яростные критики Путина на самом деле канализируют никого иного как великого британского фантаста Дж.Р.Р.Толкиена, чей героический роман "Властелин колец" вызывает у них определенные впечатления: западный союз "Добра" (состоящий, по общему признанию, из преимущественно монархов и сторонников элитизма, активно настроенных на сохранение статуса кво, который им подходит, но мы пока не станем в это углубляться); и угроза из "пятой колонны" и предателей, особенно те, кто красноречиво выступает за невмешательство или предупреждают, что их враг слишком силен, чтобы бросить ему вызов.

А затем есть еще яростный, нечеловечный и разрушительный враг, терзающий восточный край Мордор. Его легионы, недоразвитые, безграмотные и безумные, являются не более чем несчастными инструментами в руках Саурона, их темного владыки, одержимого мечтами о завоеваниях и ненавистью ко всему, что так дорого его врагам. Более того, его самые ужасные агенты, Призраки Кольца, в буквальном смысле являются воплощением его воли, они с пронзительным криком уходят в небытие, когда Саурон гибнет.

Это, конечно, фантастика. Но тем не менее во многих кругах действительно существует искренняя уверенность, что сегодняшнее российское государство по сути является безжалостным монолитом, действия которого продиктованы презрением к Западу и его ценностям, и строго контролируется волей одного человека. Это, по меньшей мере, плачевное представление, так как оно сознательно игнорирует сложности происходящего в России и помогает объяснить, почему политика (по отношению к ней) часто была ошибочной или по-настоящему контрпродуктивной.

Особенно спорным вопросом является то, насколько Путин лично управляет Россией, и тем самым, если развить эту мысль, приказывает или разрешает все, что происходит. Это сложный вопрос, который был особенно заметным, когда люди думали, как им истолковать убийство инакомыслящего политика Бориса Немцова.

Конечно, Путин остается "решателем" в центре системы, чья роль заключается в разрешении споров внутри элиты и определении общего курса. Иногда он также занимается деталями, но в значительной степени он выглядит управляющим, который предоставляет свободу действий, полагается на своих подчиненных, чтобы те проявляли инициативу, поощряет их, когда они предсказывают его намерения и исполняют так, как нужно, или наказывает их, когда они этого не делают.

Плюрализм в путинском стиле

Это не означает, что существует значительная свобода действий для инициативы, или даже автономия внутри элиты. В результате современная российская политика лучше всего объясняется как раз ее разнообразием и множественностью.

Возьмем, к примеру, так называемых силовиков, сотрудников, ветеранов и попутчиков аппарата безопасности. В 1990-е, когда институты были опасно слабыми и были необходимы коллективы, чтобы использовать имевшиеся необычайные возможности, был смысл для формирования подобных коалиций. Но сегодня? Нет никаких свидетельств их сплоченности. Игоря Сечина, главу "Роснефти", часто описывают как возглавляющего силовиков в немалой степени из-за его предполагаемой (и вероятной) предыстории в ГРУ. Однако теперь он, по-видимому, полностью занят своей ролью углеводородного магната, редко выступая по вопросам, выходящим за пределы этой сферы, и мало кто из силовиков, с которыми я беседовал, когда-либо вообще был о нем высокого мнения.

Аналогичным образом, хотя эти люди разделяют некоторые широкие ценности, от русского национализма до недоверия к Западу (и мой опыт общения с британскими и американскими силовиками заключается в том, что они тоже склонны к определенной общности ценностей и убеждений), но их практические интересы часто конфликтуют или же вынуждают их заключать союзы с людьми из других, условно конкурирующих, групп. Военно-промышленный комплекс несправедлив к воруженным силам, которые вынуждены покупать танки, которые им не нужны. Федеральная служба безопасности оказывает давление на Министерство внутренних дел, даже при том, что сотрудники в каждом из ведомств ведут дела вместе.

Игры за должность премьер-министра

Итак, в российской элите есть разные группы, внутрипартийные группировки и дружеские связи, проходящие вдоль и поперек ведомственных и официальных расколов. Это видно по давно идущему, хотя, главным образом, закулисно, соревнованию за пост премьер-министра. Дмитрий Медведев хочет его сохранить. Другие хотят его получить, включая трех соискателей, которые обычно считаются входящими в крыло сторонников либерального рынка/умеренных реформаторов: президент "Сбербанка" Герман Греф, первый вице-премьер Игорь Шувалов и, вероятно, также бывший министр финансов Алексей Кудрин.

Из их скучного маневрирования интересны два момента. Первый - это то, что их политическая поддержка часто неодинакова. Шувалов, например, добивается расположения националистов. В Давосе он использовал необычно жесткую риторику, заявив, что россияне "переживут любые лишения в стране - будут есть меньше, использовать меньше электричества", чем уступят западному давлению. Учитывая, что это было сказано одним из самых богатых людей России, это вызвало насмешки в соцсетях, но он заработал очки даже в глазах таких ястребов как вице-премьер Дмитрий Рогозин.

Аналогичным образом Греф заслужил похвалу со стороны сообщества служб разведки и безопасности, когда заявил, что обвал рубля в декабре 2014 года - и рекордный набег на "Сбербанк", когда из него было изъято за один день 6 миллиардов долларов - являлся преднамеренным актом экономической войны, координировавшимся из-за границы, "целью которого была дестабилизация крупнейшего банка страны и финансовой ситуации в стране". Директору Федеральной службы безопасности Александру Бортникову понравился такой взгляд на события.

Дело в том, что это не просто борьба, приводимая в движение своекорыстием, интересами узкой групы или социальными связями. Она также отражает настоящее расхождение во взглядах. Дебаты о политической программе в России, конечно, менее шумные и всеохватные, чем на демократическом Западе, и нацелены на то, чтобы повлиять на Путина-"решателя", но они тем не менее существуют.

Существуют, конечно, и разногласия в отношении экономической политики. Кудрин, например, не ограничивается ворчанием по поводу упущенных в прошлом возможностей (хотя он достаточно жалуется). Предупреждая, что России грозит "полномасштабный кризис при любых существующих критериях", он не только выступает против популистского курса, затрудняющего экономический рост, но и выступает за реформу организационной структуры и, неявно, за особое внимание к антикоррупционным мерам.

Греф, однако, также тихо формулирует собственную модернизирующую платформу политико-экономического курса. Выступая за "серьезные реформы всех отношений в экономике", Греф пытается определить кудринскую позицию в облегченной версии: "Мы можем начать с системы исполнительной власти. Нет необходимости трогать конституционные основы - есть более чем достаточно возможностей для деятельности в области исполнительной иерархии". В этой связи он хочет увидеть создание чего-то вроде стратегического агентства, чтобы обеспечить результативность и производительность всего правительства.

Кроме этого, в элитах существуют разногласия во всех сферах. Разногласия по поводу правовой политики часто выплескиваются в разногласия по истории, особенно в отношении места Сталина. Например, в апреле шаги по реабилитации Генриха Ягоды, одного из начальников сталинской тайной полиции, были отклонены в Верховном суде. Правовые вопросы также глубоко задевают отношения между Москвой и регионами. Например, разногласия по поводу фактической легализации Чечней полигамии являются на самом деле закодированным способом обсуждения того, насколько следует предоставлять свободу действий полевому командиру-президенту Рамзану Кадырову. Это одна из тех политических проблем, по которой либералы и аппарат безопасности, как это ни иронично, едины. Первые в ужасе от самоуправной жестокости Кадырова, а вторые оскорблены тем, как он взял под контроль все местные силовые структуры.

Существуют дискуссии о возможных социальных и экономических последствиях использования центральноазиатских мигрантов в качестве рабочих, дискуссии о культурной политике, о реформе здравоохранения, об образовании. Есть даже разногласия по поводу текущей российской геополитической стратегии напряженности, хотя они более осторожны и негласны.

Другими словами, в то время как Россия очевидно не является представительной демократией и у власти Путина нет серьезных конституционных ограничений, это не означает, что это тоталитаризм. Иногда за закрытыми дверями, иногда в виде эзоповской метафоры, а иногда открыто мнения элиты - и даже ограниченно гражданского общества и общественности - продолжают привлекать, дискутировать и влиять на политическую обстановку. В конце концов, такова человеческая природа. Только в фантазиях политику можно упростить до воли одного-единственного темного владыки.

Марк Галеотти является профессором по мировым делам в Центре по мировым делам при Школе профессиональных исследований Нью-Йоркского университета. Он ведет блог In Moscow's Shadows.