История как товар
Польский Сейм в послании по случаю 17 сентября объявил, что требует от русских «уважения к исторической правде». Русские ответили обращением Думы, в котором требуют «уважения к исторической правде» от поляков. Тогда выдающийся эксперт в области «исторической правды» маршал Сейма Бронислав Коморовский заявил, что «Россия не может справиться со своей историей». На более доступном языке это означает, что польское видение истории единственно верное, а российское может стать таковым только тогда, когда оно полностью разделит польскую точку зрения.
Маршал Коморовский совершенно забывает о том, что, например, раскосые дети рассматривают в учебниках карты мира, на которых Китай размещён посередине. Европа, таким образом, перемещается на северо-западную периферию, Америка - на дальний восток. Уже в подсознании, в зрительной памяти у них кодируется иная, чем у нас, картина мира.
Популярная пословица говорит, что точка зрения зависит от точки сидения. Наверняка она зависит и от точки проживания, и от приобретённого там опыта. Требование однородности взгляда на вещи и события – это само по себе абсурд, о котором не стоит распространяться. Меня больше заинтересовало убеждение господина маршала и подчинённой ему институции о польском уважении к исторической правде. Не является ли это пустым пожеланием? Возьмём только несколько первых попавшихся примеров.
1. «В 1945 году фашистскую оккупацию заменила коммунистическая оккупация». В этой фразе, которая выросла до ранга парадигмы, между этими оккупациями поставлен знак равенства. Да, в сталинский период польские власти совершили ряд преступлений, вопиющих о каре небесной, но разве они хоть в какой-то мере сравнимы с гитлеровскими лагерями смерти, уличными экзекуциями, “умиротворениями” деревень и т.д.?
Немцы разрушали польские города, новая «оккупация» их восстанавливала. Немцы свели польское образование до обучения письму и счёту, новая «оккупация» восстановила сеть польских лицеев и университетов (Виленский университет был заменён Торунем, Львовский университет - Вроцлавом), в которых учили и преподавали все те довоенные учителя и профессора, которые уцелели в военном пожаре.
Конечно, на гуманитарных факультетах, прежде всего, существовал идеологический акцент. Но был ли он после 1956 года действительно таким уж сильным? Элита сегодняшней власти именно в этих учебных заведениях получала дипломы, и как-то не стыдится их. И так далее, и так далее. Трудно было бы доказать, что тезис о двух оккупациях высказывается с уважением к исторической правде.
2. «Коммунизм, коммунисты». Коммунизм, если даже некоторые о нём мечтали, решительно закончился в Польше в 1956 году. Какой же это коммунизм с не национализированной землёй, мощным костёлом, более или менее толерантным отношением к оппозиции, с декадентским искусством и т.д.?
Коня с упряжью тому, кто покажет мне идейного польского большевика в 70-х или 80-х годах. Немцы называли то, что происходило тогда в Польше, реальным социализмом. Понятие «коммунизм» не пришло им в голову не только из-за его дефинитивного несоответствия, но и потому, что как бы они должны были в таком случае описать строй в ГДР, или в Румынии, или в Албании, не говоря уже о маоистском Китае.
Манипуляция же здесь необычайно удобна. Ведь если ПНР была коммунистической, а коммунизм официально преступен, то заплатку «посткоммуниста» можно пришить любому, кто занимал в те времена государственные должности, кто видит какие-то достижения этого периода, или – ещё шире – имеет левые взгляды, и с порога бросить моральную тень на того, которого так называют. Может быть, это в какой-то степени эффективно. Но только какое отношение это имеет к «уважению к исторической правде»?
3. «Мы обращаемся к высоким традициям свободной Второй Речи Посполитой». Введение военного положения генералом Войцехом Ярузельским поглотило несравнимо меньше жертв, чем майский переворот Пилсудского. Но это трюизм. Не следует также писать о Берёзе, о Брестских процессах... потому что эти факты, хоть и болезненные, исполняли во времена ПНР функции эпитетов.
Но вспоминают ли сегодня об ужасающей нищете польской деревни в межвоенный период, о кровавом подавлении крестьянских восстаний? Тем временем достаточно было бы обратиться к крестьянским дневникам, собранным независимо друг от друга Людвиком Крживицким и Юзефом Халасиньским. Ужас. А ведь они описывают историю только крестьян «с верхней полки», грамотных. Неграмотность достигала в деревне 75 процентов. Может ли один этот провал в памяти о годах 1918 – 1939 (а можно бы привести также много других), соединённый с их идеализацией и глорификацией*, свидетельствовать об уважении к исторической правде?
* Глорификация - некритическое превозношение, приукрашивание чего-либо, каких-либо процессов или явлений – прим. ред.
Я приготовил для себя больше десяти таких пунктов. Они, однако, не поместятся в журнальный текст. Ещё только один вопрос, который вносит в «уважение» дополнительную нить.
Если есть сомнения в правовой квалификации катынского убийства, их не может быть по вопросу геноцида на Украине, где поляков убивали тысячами только за национальность и вероисповедание, а этническая чистка была открыто прокламируемой целью виновников.
В связи с заботой о хороших отношениях с Украиной, которую мы в мечтах представляем в качестве антироссийского троянского коня, эту геенну кресовяков мы замалчиваем или вообще стараемся утопить в забвении. Это, разумеется, актуально до тех пор, пока Речь Посполита идёт с Украиной более или менее рука об руку.
Ведь если что-то испортится, например, если в Киеве победит пророссийская фракция, то тогда, а как же, мы всё вспомним, будем рыдать, протестовать и разрывать на себе одежды так же, как над Катынью.
Пока, однако, в рамках entente cordiale (сердечного согласия), мы можем позволить себе вести приятельские торги. Вы нам обновите кладбище Орлят Львовских, а мы взамен сведём церемонию в годовщину уничтожения поляков на Волыни к рангу каких-нибудь рядовых посиделок, без официального представительства высшего уровня. Вы поддержите нас в вопросе трубопровода, а мы прикроем глаза на открываемые у вас памятники Степану Бандере, который, кстати, в те времена, когда он способствовал уничтожению поляков, был приговорён нашим свободным междувоенным судом к смертной казни. Но стоит ли сегодня вдаваться в такие детали?
Что является деталью, а что нет, когда мы выставляем грудь колесом, а когда прижимаем уши, - это уже зависит от текущих котировок на политической бирже. История оказывается таким же товаром, как любой другой. Дедушка Туска служил в вермахте, но в то же время Бенедикт XVI никогда не состоял в гитлерюгенд.
У торговли историей есть свои законы. На телевидении делятся властью с ПиС не посткоммунисты, а социал-демократы. Так было и будет, - скажет кто-то. Правильно. Только не толкуйте мне потом об «уважении к исторической правде», которую каждый поляк, а маршал Коморовский особенно, всосал вместе с материнским молоком.
Перевод с бумажного оригинала
Скан
Читали: 299
© 2001-2009 «Битрикс», «1С-Битрикс».