А зори здесь тихие были только на экране. О том, как Вольфганг Хан из вермахта дезертировал
Остаётся всё меньше тех, кто пережил большую войну, которая началась 22 июня 1941 года. Вольфганг Хан, 1924 года рождения – из их числа. После победы над фашизмом он был личным референтом Макса Опитца, начальника дрезденской полиции и бывшего узника концлагеря Заксенхаузен. Затем 15 лет работал членом контрольной группы Национального совета по делам обороны ГДР, а последние восемь лет перед уходом на пенсию - руководителем центра документации Государственного архивного управления.
Вольфганг Хан в своей квартире в берлинском районе Хеллерсдорф
Фото: Феспер
Он лежал на тюках соломы и через щель в досках с любопытством смотрел на восток. Заалела заря, сменяя ночную пелену тумана. Ротный отправил восемнадцатилетнего солдата вермахта передать сообщение командиру батальона. Надо было предупредить о грядущем наступлении Красной армии. Вольфганг Хан даже не думал выполнять приказ. Он спрятался в сарае, где хранили солому. Долго выжидать не пришлось. Пошли советская пехота и танки. Грохот артиллерийской канонады, строчат пулемёты, мины рыхлят поле. «Атака была неудержимой. Я до того перенервничал, что выронил карабин. Он упал в промежутке между соломой и стеной сарая», - вспоминает ветеран, - «я видел, как люди из моей роты спешно отходят; короче – спасайся кто может. А в это время я залез под тюки».
Красноармеец, который постоянно улыбался
В этот момент распахнулись ворота сарая. «Я выскользнул и скатился прямо под ноги советским: одному лейтенанту и трём солдатам». Вольфганга обыскали, отобрали часы и книги. В это трудно поверить, но в нагрудном кармане гимнастёрки он носил «Натана мудрого» Лессинга и «Фауста» Гёте. «Мы всегда набивали карманы бумагой для защиты от пуль». Советский лейтенант заорал на него. Хан не понимал ни слова по-русски, что от него хочет офицер. «Ударом автомата по голове он свалил меня на землю. Пошла кровь». Лейтенант отошёл от него и привёл часового. «Это был старый солдат, который постоянно улыбался. Он сел на тюк и жестами показал, чтобы я сел рядом с ним. Потом достал из своего рюкзака хлеб и сало. Наша тихая трапеза представляла идиллическую картину». А в это время снаружи возле сарая полыхала война.
После того как немец и русский наелись, они продолжили беседу на языке жестов. «Солдат мне объяснил, почему лейтенант так разозлился - он хотел знать, куда я дел своё оружие. Потом русский руками нарисовал в воздухе женский силуэт, показал на своё обручальное кольцо, а потом на мою рану. То есть это значило: до свадьбы заживёт».
Вольфганга Хана повели в транзитный лагерь военнопленных, который размещался в какой-то церкви. Шли пешком два часа. Сын дрезденского наборщика - социал-демократа, пытался улучить момент, чтобы объясниться. Ведь он спрятался в сарай не из-за страха, а чтобы дезертировать. Так ему посоветовали отец и друзья отца, антифашисты из Пирны, когда его забирали в армию. Вольфганг Хан захотел на фронт, но теперь уже для того, чтобы бороться с фашизмом. Комендант лагеря утешал молодого нетерпеливого немца: «Ну, будет, всё будет». Главное сохранять спокойствие, и всё образуется.
Через два дня Вольфганг Хан уже сидел в грузовике, который ехал в Житомир, на 2-й Украинский фронт. Там он познакомился с Хорстом Фитом, помощником преподавателя антифашистской школы Национального комитета «Свободная Германия», «это был удивительный человек. Позднее его расстреляли эсесовцы во время боёв за Бреслау».
После войны его именем назовут среднюю школу в берлинском районе Хеллерсдорф; после объединения Германии школа стала безымянной.
Среди тех, у кого молодой Вольфганг Хан проходил подготовку для агитработы на фронте, был Луитпольд Штайдле, бывший командир полка, который во время битвы за Сталинград обратился к генералу-фельдмаршалу Паулюсу с призывом капитулировать. После войны он стал обер-бургомистром Веймара и пригласил отца убитых нацистами Ханса и Софи Шолль поселиться в этом городе классиков. Когда по агитшколе объявили, что прибыл Штайдль, директор вместе со своими воспитанниками встал по стойке смирно, как и положено встречать заслуженного и уважаемого германского офицера, после чего произнёс в качестве приветствия: «Добрый день, товарищ полковник!» Какое же было всеобщее удивление, когда тот ответил совсем не по-военному: «Слава Господу нашему, парни». Штайдле был из Баварии и не избавился от местных словечек. Ходил в форме военнослужащего вермахта, на рукаве повязка Национального комитета «Свободная Германия», а на шее висел…Рыцарский крест. Когда Вольфганг потом спросил его про крест, то объяснение было таким: «Мой юный друг, Рыцарский крест абсолютно никак не связан с фашизмом. Это высшая военная награда за храбрость. Вам понятно?»
Через несколько дней учёба Вольфганга была прервана, и его повезли на «джипе» на фронт, в штаб 18-й Армии. Привели к начальнику тамошнего политотдела, к полковнику Леониду Брежневу. «Он объяснил мне задачи: писать листовки от имени Национального комитета «Свободная Германия», а также для нужд советской армии, а по ночам ездить на самый передний край фронта на машине с громкоговорителем». Чтобы приблизить окончание войны и спасти жизни, нужно призывать военнослужащих вермахта дезертировать. Слова для этого надо выбирать очень обдуманно. Фраза типа «Сдавайтесь, проклятые собаки!» звучала бы несколько неприветливо. Также не подходила практика, когда делалось информационное сообщение с призывом стать перебежчиком: «А теперь прослушайте голос вашего любимого министра народного просвещения Геббельса», после чего в громкоговорителе раздавалось ужасное хрюканье поросёнка. Было и так в условиях всеобщего озлобления и в пылу ожесточённых боёв. Что, разумеется, полностью объяснимо.
Молодой Вольфганг Хан был сторонником других методов уговоров, он даже писал листовки в стихотворной форме, вот например:
Поздно уже. Звенит звонок.
Кто там пришёл в столь поздний час?
Фрау Шмидт встаёт и дверь открывает.
Шрёдер, священник. Зачем вы у нас?
Милости просим…но… что вы хотите?
Поздно уже.
Письмо в чёрной рамке священник принёс
И молча вручает.
Та вскрикнула только: «Мой Бруно!»
И, побелев как стена, заголосила:
«Верните мне мужа, мужа верните!»
Поздно уже.
Мужнино фото к груди прижимая,
Боль в сердце не может унять.
Со стоном уходит в спальню и падает на кровать.
Поздно уже.
Вдруг что-то в ней прояснилось,
Вскочила, будто успела понять,
К комоду бежит и хватает в красивой рамке портрет
«Ты это сделал!» с надрывом кричит вдова.
И в мелкие щепки ломает прекрасный портрет о кровать!
Лежит на полу, средь осколков - маслом рисунок,
На нём - арийское синее небо и Гитлера голова.
Поздно уже.
Один художник из Ростова-на-Дону вырезал на линолеуме гравюру, которую сделали иллюстрацией к стихотворению.
Вместе с 1-м Украинским фронтом немецкий антифашист попадает в Словакию. 18-я Армия отправляется на юг и вливается в состав 4-го Украинского фронта. «Нашим соседом был чехословацкий корпус. К несчастью, словацкое национальное восстание началось преждевременно», сожалеет ветеран. 28 октября 1944 года смелый порыв словацких патриотов против Гитлера и Тисо* был подавлен силами вермахта и СС.
Возвращение покойника
Когда пушки, наконец, замолчали, Вольфганг Хан поспешил на родину. Дрезден лежал в развалинах. Дом, в котором жила его тётя, сохранился. Какая-то женщина неподалёку развешивала бельё. Когда она увидела приближающегося молодого человека, то собрала всю одежду и быстро убежала. На Вольфганге была форма красноармейца. Рядом с табличкой со знакомой фамилией он нажал на звонок. «Дверь открылась. Моя тётя как увидела меня, сразу закричала и захлопнула дверь. Я позвонил ещё раз. Передо мной стояли тётя, дядя и племянница. Они дрожали. «Но ты ведь погиб, Вольфганг! Входи».
Четверо ещё долго обсуждали, как сообщить эту счастливую новость родителям, чтобы их от радости не хватил удар. Но это оказалось абсолютно не нужным. Два года назад родители получили из призывного пункта в Пирне извещение:
«С горестью сообщаю Вам, что ваш сын Вольфганг погиб в бою с большевиками 15 марта 1943 г. недалеко от населённого пункта Лавров». Однако отец был убеждён, что сын послушался его совета и дезертировал. Это подтверждали три письма, которые пришли до окончания войны. «Я тайно отправил 50 писем, засовывал их между листовками. Делал это так, чтобы не узнал Брежнев. Хотел передать весточку родителям, что жив». Из-за них отца забирали в гестапо. «Они хотели узнать, почему среди вражеской пропаганды были те письма».
Отец и мать были вне себя от счастья, когда увидели своего сына живым и здоровым. Вольфганг Хан был рад не меньше. Путь на родину был очень неблизкий.
статью прочитали: 1061 человек
